Кэндес Бушнелл - Четыре Блондинки
Телефон звонит, когда я прохожу через дверь верхнего этажа, и я абсолютно уверена, что это Дайана.
– Привет, мой сладкий, – говорит она, – так я обычно называла Нормана – «мой сладкий».
– А, привет, – отвечаю я, – привет, Норман.
– Тебе одиноко, Сесилия? Я спрашиваю, потому что мне – да. Мне очень одиноко.
– Наверное, да, мне одиноко, – признаюсь я.
– Но мы больше не будем одиноки. Мы будем лучшими подругами.
– Это точно, – говорю я. Действие шампанского понемногу проходит.
– Эй, а ты не хочешь прошвырнуться? Может, сходим завтра по магазинам? У меня все еще есть лимузин и водитель. О черт, у меня всегда будет лимузин и водитель. Я иногда забываю, понимаешь?
У моего мужа есть любовница. Это Констанция.
– Эй, Дайана, – говорю я, глядя через окно на автобус со Среднего Запада, который доставил на Принс-стрит гогочущих туристов, – это правда, что говорят? То, что ты убила своего мужа?
Пауза, потом Дайана издает короткий смешок:
– Ну, пусть уж это останется моей тайной. Если я этого не делала, то должна была сделать, ведь правда?
– Правда?
– Ну… я знаю, как это можно сделать. Если тебе это нужно. И пойми кое-что: это намного дешевле, чем развод. – Она смеется и вешает трубку.
VI
Я уеду.
Я сижу в кабинете доктора П., смотрю, как ветер, долетающий с Пятой авеню, колышет несвежие шифоновые занавески, и думаю о яхтах и кинозвездах в атласных платьях, и коробках для шляп от Луи Вюиттона – одну такую я купила на случай поездки, хотя самой-то шляпы у меня нет, – и тут доктор П. вдруг прерывает поток моих мыслей одним-единственным словом:
– Ну-с?
– Через эти окна легко заглянуть внутрь, – замечаю я.
Он откладывает в сторону стопку желтых карточек и смотрит в окно.
– А это так важно? Вы приходите сюда вот уже около полутора лет, Сесилия, но никогда прежде этого не говорили.
Вот так же я не говорила, что Хьюберт путается с Констанцией. До прошлой недели. Сразу после того, как я сказала Хьюберту, что еду на Каннский кинофестиваль с Дайаной.
– Может, у меня начинается мания преследования? – как бы шутя бросаю я.
– У вас уже есть мания преследования. – Доктор П. смотрит на свои карточки. – Все мы знаем, что поэтому вы и здесь.
– Мы? Кто это «мы»? Это что, заговор, да?
– Я, ваш муж, пресса или, я бы сказал, средства массовой информации, а еще, может быть, этот Д.У. – персонаж, о котором вы так часто рассказываете… Мне продолжать? – Доктор П. несколько утомлен, поэтому я отвечаю «нет» и внезапно добавляю:
– А вдруг моя мания преследования – что-то вроде средства самозащиты? Вы никогда не думали об этом, доктор?
– Да неужели, – спрашивает он, – средство самозащиты?
Вот дерьмо. Я сама не знаю.
Доктор П. пристально смотрит на меня – так же, как Хьюберт, когда я говорю ему, что ухожу. Но сказать ему нечего, как нечего было сказать о тех четырех дорожных вещицах от Луи Вюиттона, которые я приобрела во время того загула с Дайаной. Еще Хьюберт постарался не заметить нескольких пар туфель, сумочек, платьев. «Мне надо уехать, – заявила тогда я, – я должна подумать».
– Мне надо уехать, – говорю я доктору П.
– А что вам это даст?
– Ничего, просто это избавит меня от мужа. Я упоминала о том, что, как мне кажется, у него есть любовница?
– Вы упоминали об этом. – Доктор П. листает свои записи. – Несколько месяцев назад. В связи с той книгой, подробной биографией.
– И что вы думаете?
– Я думаю, что… возможно, все это – плод вашего воображения.
– А я думаю, что в состоянии отличить фантазию от реальности.
– Правда? – спрашивает он.
– Я ВИДЕЛА их.
– А что, они…
– Занимались ЭТИМ? Нет. Но мне все стало ясно. По тому, как они себя вели.
– И что говорит ваш муж?
– Ничего, – отвечаю я, покачивая ногой, – но он этого и не отрицает.
– Но почему ты этого даже не отрицаешь! – кричала тогда я.
– Сесилия, – холодно ответил Хьюберт, – домыслы подобного рода не заслуживают ответа.
Он может быть таким холодным, мой муж. Под глянцем его прекрасных манер… нет ровно ничего.
– Он определенно крутит с кем-то, – так сказала потом Дайана, – иначе бы он это отрицал.
Надо же, всем все понятно!
Я знаю, наша беседа с доктором никуда не ведет, поэтому роняю ни с того ни с сего:
– У меня появилась новая подруга. – И вдруг понимаю, как жалко это звучит, словно мне вновь четыре года и я рассказываю всем и каждому про своего друга Уинстона, который был всего лишь навсего моей фантазией. Я рассказывала тогда, как хожу играть с Уинстоном, хотя на самом деле я ходила к своей любимой грязной луже и пускала по ней плавать спичечные коробки с жуками внутри.
– И эта подруга…
– Она действительно есть, – настаиваю я, сознавая, что и это утверждение вполне вписывается в образ душевнобольной, поэтому стараюсь быстро сгладить впечатление. – То есть, я думаю, мы будем друзьями. Мы и сейчас друзья, но кто знает, сколько это продлится.
– Ваша дружба с женщинами… обычно быстро заканчивалась?
– Не знаю. – Я с трудом сдерживаю раздражение. – Кто знает? Это не так важно. А вам даже не интересно, кто она?
– А это очень важно, кто она такая?
– Важно то, что у меня долго не было подруги. Довольно вам этого? – Я смотрю на него с яростью.
– А почему так?
– Не знаю. Потому что я замужем. Сами посудите.
– Итак, эта подруга…
– Дайана…
Доктор П. предостерегающе поднимает руку:
– Меня интересует только имя.
– Что здесь происходит? Встреча анонимных алкоголиков?
– Это как вам будет угодно представить, Сесилия. Ну хорошо, Дайана. – Доктор П. записывает имя на листочке и подчеркивает его.
– Вы НАВЕРНЯКА знаете, кто она! – кричу я. – Черт возьми, это Дайана Мун! Разве вы не читаете светскую хронику? О нас пишут уже две недели. О том, что мы всюду бываем вместе.
Доктор П. посасывает кончик карандаша.
– Я не читаю светскую хронику, – говорит он задумчиво.
– Да ладно вам, доктор, все ее читают, – говорю я, скрещивая на груди руки и раскачивая ногой в бежевой шелковой туфельке от Маноло Бланика.
Эти совершенно непрактичные туфли за четыреста пятьдесят долларов мы с Дайаной купили два дня назад, когда пустились в загул по магазинам. Я выбрала эти туфли, и Дайана сказала, что мы должны купить одинаковые, потому что мы сестры. Потом это подтвердилось тем, что у нас оказался один и тот же размер: девятый.
– У меня хороший вкус, – внезапно бросаю я. И доктор П., вероятно, освобождаясь от страха быть мной покалеченным, послушно соглашается:
– Да, так и есть. Ведь это одно из ваших отличительных качеств. Разве не так? Хороший вкус. Возможно, это одна из причин, по которым Хьюберт женился на вас. – Он смотрит на меня; я не свожу с него глаз, и он, запинаясь, продолжает: – То есть… ведь это одна из причин, по которым такие мужчины, как Хьюберт, женятся, не так ли? Им нужны женщины с хорошим вкусом, чтобы они могли достойно одеться для… благотворительных вечеров… и украсить дом… в Хэмптоне… или нет, возможно, это уже в прошлом… Кажется, я что-то слышал или читал… и, замечая ваши предпочтения, люди…
