Этери Чаландзия - Уроборос
Он был бы счастлив чем-то пожертвовать, денег отложить в невидимую канцелярию, обменять несколько дней жизни из раздела «старость и болезнь», лишь бы подольше оставаться здесь, хромать по лесу, здороваться с лосем и ни о чем не думать. Но мысли одолевали. Как бы он хотел, чтобы все устроилось само собой. Чтобы они оставили его в покое, нашли общий язык и обо всем договорились. Отсюда, из занесенной снегом тишины, казалось, что нет ничего невозможного. Он прихлебывал коньяк и думал, зачем все усложнять. Жена, любовница — все же люди, все так или иначе связаны друг с другом.
Одиночество Егора было вопиющим.
* * *Нина курила у окна. Собственные мысли ее пугали.
Ей пришло в голову уехать куда-нибудь так далеко, где никто не то что не знает, вообразить ее себе не сможет. В Улан-Удэ, на Аляску в Ямало-Ненецкий округ, неважно, уехать и устроить там похороны. Заказать могильную плиту, церемонию. Все оплатить. И похоронить. Зарыть в землю пустой гроб. Оставить навсегда под плитой без имени, чтобы ни один черт не догадался, кто и почему здесь лежит.
Она затушила сигарету. Егор должен был умереть. Она ничего плохого не желала настоящему Егору из плоти и крови, она хотела похоронить лишь того, кто жил все эти годы в ее голове и сердце.
Телефонный звонок отвлек ее. Перед тем как ответить, Нина подумала, последуй все обманутые и обиженные таким путем, как быстро земля наполнилась бы страшными пустотами.
— Алло.
— Нина, здравствуй, это Альберт.
Да, она узнала его.
— Нина, прости, ты не знаешь, где Лиля?
— Что-то случилось?
Молчание в трубке. Тяжелая тишина, как в тех пустых гробах. Они не любят, когда им отвечают вопросом на вопрос. Он прокашлялся.
— Не знаю. Не понимаю, что происходит. Она уехала. Пропала. Я не знаю, где ее искать. Все молчат. Или не подходят к телефону. Я искал везде, где мог. Может, ты что-то знаешь? А, Нина?
Как дорого стоит жалось. Какое бесценное свойство у сострадания. Нина не могла растрачивать их впустую. Она не могла и не хотела помогать Альберту. Она знала, что где-то уже сколочен пустой гроб по его душу.
— Нет, Альберт, прости, но я ничего не знаю. Мне жаль.
* * *Егор пил и спал. Ел, гулял, наливал очередную рюмку и разговаривал вслух сам с собой. Конечно, жаль, что все так повернулось. Будь его воля, он бы жил, годами совмещая полезное с приятным. И что такого? Мужчина создан для измен. Женщина нет. Он не верил тем из них, кто с легкостью изменял мужьям. Это были не женщины — мутанты. Современный гибрид невозможного с отвратительным. У любой нормальной бабы в крови жила память об ужасах наказания за измену. Кроме того, они прекрасно понимали, от кого зависят, они были циничны и расчетливы и готовы на компромиссы. Им было что терять, и они терпели. Давали себе невыполнимые обещания и загружали работой. Запирались дома. Качали люльку. Не отходили от плиты.
Жены… Их и придумали-то для того, чтобы навести порядок. От них ровным счетом ничего не требовалось, выбирали одну, назначали главной маткой и детей, рожденных от нее, считали законными, остальных — бастардами. Никаких забот, никакого наследства. Цинично? Зато разумно. Было же велено: «Плодитесь и размножайтесь!». А «кто?», «от кого?» — да какая, в сущности, разница. От законной бабы — наследники, остальное — никто не виноват. Это что, вчера придумали? Да они веками так жили. Жили бы и дальше.
Может, так и надо? Может тех, кто не способен распорядиться своей свободой, необходимо в ней ограничивать? Нина не могла, он-то мог. Он был создан, чтобы изменять. Его не мучила совесть, он не испытывал раскаяния и сожаления, глядя попеременно то в одни, то в другие глаза. А если и испытывал, то они сами были в этом виноваты. Он боялся только преследования, истерик и драм. Он хотел, чтобы его любили таким, какой он есть, а не дрессированным мишкой, который научился крутить педали и танцевать вприсядку. Готовым на все, лишь бы дали пожрать и не трогали. Они забыли, что пляшущий медведь ненавидит мучителя и, если хищник внутри не умер окончательно, при первой же возможности задерет врага и сбежит в лес. Вот он и сидел, как зверь в лесу. Раненый и хромой.
Егору захотелось кофе. Но на диване перед камином было так тепло и уютно, что лень было не только вставать, но даже шевелиться. Вот сейчас бы женщина пригодилась. Как же хорошо, когда она, как собака-компаньон, нужна — радуется у ноги, не нужна — дремлет в стороне. Он крякнул, встал, потянулся. Направился в кухню и, пока заваривал кофе, подумал, что, в конечном счете, все сводилось к поединку злого со слабым. Как тут бороться? С кем?
С дымящейся чашкой он вернулся в комнату. Место на диване еще не остыло, и он устроился на нем вновь. Это была лишь отсрочка. Завтра предстояло загасить камин, закрыть дом, проложить колею в обратном направлении и, так ничего не придумав, возвращаться.
* * *Парень пугал и притягивал ее. Они познакомились… Какая, в сущности, разница, где и как, но он подвернулся очень кстати. Нина даже удивилась. Стоило только захотеть — и вот он уже сидел напротив, чужой, смешной, безбашенный и бесшабашный. Чем больше он болтал, рассказывая обо всем сразу — об обратной стороне луны, о брате, о разводе, тем больше она понимала, что их ничего не связывает. Он был то ли спортсмен, то ли тренер, она не разобрала. Да ей и дела не было до его образования-происхождения. Ей вообще не было до него дела. Нина понимала, что сегодня ляжет с ним в постель, и все остальное было неважно.
Она хотела его так, что сладким спазмом сводило низ живота. Ее даже забавляло, как он старался. А он старался. Этот раздолбай понимал, что попалась редкая птица. Тонкая штучка, язвительная, умная, насмешливая. Его сбивало с толку, что она в грош его не ставит, насмехается над ним и, похоже, ничуть его не боится. Он бы рассмеялся ей в лицо, расскажи она о своей панике.
Нина мало пила, но вино пьянило ее. Конечно, она в любой момент могла встать из-за стола и уйти. И он ничего не смог бы сделать. Но она прекрасно знала, что никуда не уйдет, она пойдет с ним, и все будет так, как он захочет.
Плохие мальчики. Напасть и проклятье всех мамаш на свете. Как же они, эти мамаши, хотят пристроить своих дочерей в надежные руки приличных людей. Они мечтают, чтобы мужчина высокого полета взял их дурочку за поводок и отвел, отнес, доставил по воздуху в прекрасный мир, как скворечник, защищенный со всех сторон от суровых ветров безжалостной реальности. Они придирчивым взглядом всматриваются в очередного лопуха, которого их безмозглая дочь притащила к порогу, в надежде распознать черты того доброго волшебника, которого они прохлопали на кривых дорогах собственной жизни. Мечты правят миром. Оттого, что мечтают женщины, этот мир слегка безумен.
