Дина Рубина - Гладь озера в пасмурной мгле (сборник)
Когда он читал наизусть Пушкина и Лермонтова, это оказывались совсем другие стихи, хотя строчки были те же, что в учебнике; еще читал каких-то Баратынского, Гумилева, Кузми-на и пару-тройку других, имена которых для нее проявились во всем величии позже, – читал, останавливаясь посреди стихотворения и бормоча: «...как грустно восходя, краснеет запоздалый луны недовершенный круг... луны недовершенный круг... Боже, что стало с памятью... водка проклятая...»
Числился он на должности лаборанта в институте хлопководства СоюзНИХИ, на станции защиты растений, куда его приняли в память о матери, известном энтомологе, одном из основателей этого института. И тут надо оценить мужество завлабораторией Саиддина Мурхабовича, который не только взял подозрительного Мишу Лифшица на работу после его реабилитации в пятьдесят шестом, но и терпеливо пережидал все его запои...
Однако не с этого началась Мишина неказистая судьба, а гораздо раньше, гораздо раньше...
Он любил говорить: «Из очень многих белых колонизаторов я один родился здесь добровольно!» До известной степени это, конечно, была фигура речи, однако правдой было и то, что дед его, военный врач из кантонистов, явился в эти края в составе русской армии генерала Кауфмана и обосновался тут обстоятельно и с любовью. Настолько пригрела его Азия, что и жену свою, киевлянку, наследницу большого ювелирного магазина «Исаак Диамант amp; Гавриил Диамант», он приволок сюда же, на новую, приветливую, усаженную молодыми чинарами, улицу Романовскую, где к тому времени успел выстроить особняк, одноэтажный, но просторный, колонны на каменном крыльце, высокие потолки с лепниной... Единственная его дочь родилась еще в этом особняке, а вот единственный внук – дед к тому времени, даром что врач, скончался от холеры, – рос уже на Тезиковке, в комнате с буржуйкой, керосиновой лампой и примусом, которую снимали, избавленные от дедовского особняка, Мишины родители.
Впрочем, жизнь все равно была прекрасна: соседи тут очень разные жили – слева возчик Непальцев, во дворе стояла его телега, а в конюшне вздыхали и фыркали два тяжеловоза – Моня и Бурый; справа квартировала интеллигентного вида женщина, о месте работы которой взрослые говорили шепотом. Позже пришлось догадаться, что она была сотрудником НКВД, и вот она-то... Но нет, еще не тогда... Аж до девяти Мишиных лет жизнь все-таки была прекрасна: папа брал его в экспедиции в Голодную степь, Ургенч, Кызыл-Кумы... Целый месяц накануне папиного ареста они прожили в кишлаке Гайрат под Шахризябом.
Собственно, папу и взяли прямо оттуда, из палаточного лагеря геологов... И когда Мишу отправили домой, в Ташкент, выяснилось, что и возвращаться-то некуда: накануне ночью арестовали маму. Дело в том, что родители оказались шпионами, а Миша и не догадывался об этом, и очень их сильно любил. Когда за мальчиком явились из детприемника, он исчез – скорее от жгучего стыда, чем от страха, и до самой зимы толокся в таборе беспризорников на берегу Салара, куда горожане старались не появляться.
Но однажды там все же появилась молодая отважная женщина с ящичком пробирок, и Миша узнал в ней мамину подругу и сослуживицу Евгению Николаевну, тетю Женю, хохотушку, затейницу, певунью... Той понадобились вши для опытов. Она достала из сумки клеенку, расстелила на земле, вывалила на нее хлеба, помидоров и картошки, и объяснила ребятам – что ей нужно. В одном из оборванцев, послушно подставившем ей свалявшиеся кудри, она и узнала мальчика, которому дарила когда-то игрушки и твердые глянцевые книжки-складни про Макса и Морица, на немецком языке.
«Мишенька!!!» – вскрикнула Евгения Николаевна и разрыдалась...
Они так и возвращались в город, с недособранным урожаем вшей, поскольку дособирать их тетя Женя свободно могла уже дома, и все – с Мишиной головы. И целую зиму – целых четыре месяца! – мальчик провел в тепле и блаженстве, правда, без учебы, так как тетя Женя в школу боялась его посылать и все пыталась придумать – как выпутаться из положения... А о том, что Миша живет у нее, знали только они двое, и еще Адыл Ниг-матович, друг тети Жени, который приходил к ней на ночь два раза в неделю и, несмотря на то, что был третьим секретарем горкома комсомола, тоже почему-то осторожничал: прежде чем выйти утром на улицу, выглядывал из окна, прячась за шторой.
Кончилось все в одночасье и страшно: вечером тетя Женя, оставив Мише сковороду горячей картошки на столе, куда-то ушла, предупредив, что вернется поздно и чтобы Миша не ждал, а ложился спать... Он и лег... Но часа через три в дверь позвонили. На пороге стоял обросший щетиной маленький скучный человек. Он тускло посмотрел на мальчика воспаленными глазками и сказал:
– Отец или дядя... или брат... кто-нибудь из мужчин есть? Миша тихо сказал:
– Я из мужчин... Тот усмехнулся:
– Ну, тогда поехали... Помочь надо...
– Куда? – встревожился мальчик. – Я не могу, мне тетя Женя...
– Вот с ней и надо... разобраться... – оборвал мужчина, повернулся и стал спускаться по лестнице. А Миша мигом оделся, запер дверь на ключ и бросился следом.
Шли не очень долго, минут двадцать, свернули на улицу Ба-лыкчинскую, вошли в калитку одного из домов и тихо (дядька ступал бесшумно и все время взмахивал рукой позади себя, чтобы, мол, Миша не топал ногами), отворили дверь на террасу. Из темного дома навстречу им выскочила заплаканная пожилая женщина с керосиновой лампой, сказала:
– Там она... Я уже в одеяла завернула... Господи, а это кто? Ребенок?! А как же...
– Ничего, вместе-дружно... – оборвал дядька. – Я тоже, знаешь, не чемпион по поднятию тяжестей...
– А где тетя Женя? – звонко спросил Миша...
– Тихо! – сказала женщина. – С ней несчастье... Кровью истекла... Ты, мальчик, когда привезете ее домой, вызови «скорую»... А там как повезет... Скажешь, что пришла мамка поздно, неизвестно откуда, легла на кровать и...
В дальней по коридору комнате на необычной высокой кушетке лежал какой-то длинный продолговатый сверток в одеялах.
– Где же тетя Женя?! – тихо спросил мальчик.
– Да вот же... – женщина кивнула на сверток...
– Зачем вы голову ей закрыли?! – крикнул Миша, – она ж дышать не может! – и кинулся разрывать одеяла.
Дядька треснул его по рукам и взрыкнул:
– Ты что, парень, ненормальный? Она мертвая уже, понял? Померла... Ждите, сейчас машину приведу...
И дальше Миша был как в ледяном огне. Минут двадцать они втроем вытаскивали очень тяжелую тетю Женю, дядька пыхтел, скрипел:
– Я тебя предупреждал... хорошим не кончится... Сто раз пронесет, а на сто первый накроют...
– Ой, не говори, я сама дрожу... не знаю, как это получилось... Горе какое, а?
– Скажи еще удача, что машина обкомовская под рукой... а то как бы?
