Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 4 2009)
Через некоторое время после нашего возвращения из Миаcсово, когда уже начался учебный год в университете, Николай Владимирович приехал в Москву и выступил с огромным успехом с лекцией на нашем факультете. Большая аудитория была буквально запружена студентами, слушавшими его с исключительным вниманием.
На следующий день академик И. Е. Тамм поехал с Тимофеевым к президенту АН СССР А. Н. Несмеянову. Как мне рассказывал Тамм, главное, что попытался донести президенту гость с Урала, заключалось в необходимости срочного создания в системе Академии наук СССР специализированного и мощного института охраны природы (или экологии). Он повторил Несмеянову основные положения тех лекций о вреде загрязнения природы, которые читал всем приезжавшим в Миассово. Он отлично знал предмет, хорошо продумал всю проблему в целом, и, как мне сказал Тамм, все изложенное произвело на Несмеянова огромное впечатление. Тогда еще необходимостью срочного и детального мониторинга за сохранностью природы никто всерьез не был озабочен даже на Западе, и создание специализированного института проблем охраны природы было бы чрезвычайно важно для страны и для советской науки. Но в ЦК партии имя Тимофеева-Ресовского рассматривали только с идеологических позиций и обзывали его предателем родины. Из этой инициативы ничего не вышло, страна не прислушалась к мудрым призывам ученого и многое потеряла. Только полувеком позже будут приняты Киотские протоколы, получит Нобелевскую премию мира Альберт Гор… А ведь то, что стало знаменем «зеленых», за что бьются многочисленные инвайронменталисты, было отлично и даже более точно сформулировано еще тогда Николаем Владимировичем Тимофеевым-Ресовским. Однако чиновникам из ЦК партии коммунистов хватило политических ярлыков, чтобы отвергнуть его страстный и очень обоснованный призыв.
Единственное, что ему удалось сделать, — это зародить в душах его учеников и последователей, таких как Алексей Владимирович Яблоков, эту страсть к борьбе за охрану природы в России и в масштабах всей планеты. Дважды Альберт Гор говорил мне, как он уважает Яблокова за его бескомпромиссность и за его феноменальные знания в этой области.
Но вернусь к рассказу о том приезде Тимофеева-Ресовского в Москву. Его друзья и, насколько я знаю, главным образом Б. Л. Астауров, который уже был тогда членом-корреспондентом АН СССР, убедили В. А. Энгельгардта, который незадолго до этого был академиком-секретарем отделения АН СССР, возбудить ходатайство о присуждении Тимофееву-Ресовскому ученой степени доктора биологических наук по совокупности его признанных во всем мире научных открытий. К этой идее очень сочувственно отнесся тогда Тамм, и вместе с Энгельгардтом они направили соответствующее представление в ВАК СССР. Но снова политические наветы и ложь из КГБ и ЦК КПСС отбросили эту инициативу.
Только в 1964 году Тимофеев-Ресовский смог переехать ближе к Москве, стал старшим научным сотрудником Института медицинской радиологии в Обнинске. В следующем году в Чехословакии ему присудили международную медаль Грегора Менделя. В положении о ней было сказано, что ее присуждают за выдающийся вклад в науку. Чтобы получить медаль, Тимофеев-Ресовский должен был приехать в чешский город Брно, где по этому случаю традиционно устраивали международную конференцию, он должен был выступить с лекцией, за ним выступили бы другие ученые, кто также сделал что-то важное в этой области. Однако выехать из СССР ему не разрешили. Тимофееву позвонили из посольства ЧССР и пригласили приехать за медалью. Он поехал в сопровождении Ж. А. Медведева, ожидая, что хоть какая-то приличная, дипломатически цивилизованная процедура вручения международной награды будет соблюдена. Но внутрь посольства «храбрые» чешские дипломаты его не пустили, а встретили под аркой во дворе, сунули футляр с медалью и папку с дипломом о награждении, и «церемония» была завершена.
(В 1995 году меня также наградили этой медалью, и я узнал, какой торжественной и памятной могла бы быть процедура ее вручения, как это могло поддержать дух Тимофеева, придать новый импульс в работе, но коммунистические функционеры и в СССР, и в ЧССР тогда мыслили однотипно.)
Вскоре ему предоставили возможность прочесть курс лекций по популяционной генетике в Московском университете. Я поехал с ним на первую лекцию и убедился в том, как с первых фраз студенты и студентки биофака были покорены тем, как и что лектор говорил им, какие глубокие и далеко идущие обобщения он делал. Но некоторые из его высказываний были, конечно, совершенно необычными для слушателей, да и, пожалуй, опасными для него самого. Так, он развил свой привычный тезис о том, чем не следует заниматься ученым: «К науке нельзя относиться со звериной серьезностью. Как можно всерьез рассматривать дамочку, которая всю жизнь изучает сорок первую ножку сороконожки!»
Разумеется, студенты тут же расценили эти слова как порицание многих преподавательниц биофака, занятых именно такими «исследованиями». Прибег он и к словесным формулам, которые были опасными в политических условиях тех лет. Например, во вводной лекции он стал рассказывать о роли популяций в эволюции и сделал такое введение: «Что такое популяция и ее ареал? Нельзя рассматривать популяцию как собрание особей, равномерно распределенных по ареалу. В Москве человеков много. В Горьком также человеков много. Между Москвой и Горьким располагаются местности, именуемые колхозами, из которых человеки по преимуществу удрали».
По окончании первой лекции я приехал к Борису Львовичу Астаурову домой, рассказал об успехе лекции Тимофеева-Ресовского и, конечно, передал, стараясь подражать голосу и мимике Николая Владимировича, приведенные выше фразы о популяциях. От этого рассказа Астауров пришел в ужас. Он буквально закричал: «Боже! Что теперь будет! Мы с такими трудами смогли договориться о чтении Николаем Владимировичем лекций в университете, а он так неосторожен в своих словах!»
Последний раз я встретился с Николаем Владимировичем в 1975 году, когда в СССР приехал известный шведский генетик Оке Густаффсон. Я его принимал с советской стороны и уговорил президента ВАСХНИЛ П. П. Лобанова устроить встречу шведского гостя с Тимофеевым-Ресовским. Лобанова такое предложение заинтересовало: он слышал о Николае Владимировиче и захотел сам принять участие во встрече. Сопровождаемый Алексеем Владимировичем Яблоковым Тимофеев приехал в старинное здание Президиума ВАСХНИЛ в Большом Харитоньевском переулке, где беседа продолжалась часа полтора. Николай Владимирович несколько раз буквально шокировал Лобанова своими неординарными высказываниями. Например, в какой-то момент он заявил, что ученые лишь сидят на шее народа и едят понапрасну не заработанный ими хлеб. Лобанов запротестовал, но Тимофеев, не соблюдавший никаких приличий (чем он и вызывал всегда почтительное к себе отношение людей понимающих и чутких, каким Павел Павлович Лобанов, по моему глубокому убеждению, был), перебил президента академии и, рубя воздух ладонью мощной руки, заявил:
— Более или менее заслуженно платят деньги балерунам, циркачам и шоферам-таксистам, а мы, ученые, получаем деньги зазря.
Поразило меня при той встрече, что он предпочитал не говорить по-английски, а требовал, чтобы его переводили. Он, правда, придирчиво следил за тем, как официальный переводчик излагает его слова по-английски, тут же замечал, когда толмач перевирал смысл им сказанного, и подсказывал, как перевести правильно его слова, но сам выражать свои мысли по-английски не мог или не хотел, чтобы не давать повода гэбистам считать, что он вырывается из-под их контроля.
Когда встреча уже завершилась и мы вышли из зальчика иностранного отделения ВАСХНИЛ, где Лобанов распорядился ее проводить, в фойе на втором этаже здания Тимофеев ухватил Густаффсона за фалды пиджака и стал ему говорить (с трудом подбирая слова), что он устал жить, что после смерти жены собственная жизнь кажется ему зряшной и ненужной. Он заплакал при прощании и, не вытирая слез, только приговаривал: «Хочу к Лёльке», «I want to be with Lyol’ka».
Вашингтон, США
Апрель st1:metricconverter productid="2008 г" w:st="on" 2008 г /st1:metricconverter .
[1] Эта открытка утрачена, возможно, в Архиве РАН хранится копия текста, посланного мне.
[2] Сб. «Научное наследство», т. 28, стр. 458.
[3] Сб. «Научное наследство», т. 28, стр. 460.
[4] Сб. «Научное наследство», т. 28, стр. 336 — 337.
[5] Четвериков С. И. Невозвратное прошлое. М., «Территория», 2001.
[6] Из кн.: «Герои, злодеи, конформисты российской науки». М., «Крон-пресс», 2001, стр. 215 — 216.
Случай Елизарова
Когда публика, приглашенная на букеровский обед, уже успела отведать закуски и началась церемония представления финалистов 2008 года, в притихшем зале неожиданно внятно прозвучала негромкая реплика, полная неподдельного изумления: “Шпане премию дают…” Это известный писатель П., видимо выпивший лишний бокал вина, не смог сдержать эмоций при виде награждаемого писателя Елизарова. Писатель Елизаров выглядел так, словно собрался прошвырнуться по улице в компании пацанов, предпочитающих одежду в стиле милитари: сунул ноги в тяжелые берцы, заправил туда же брюки, наподобие галифе, поддерживаемые армейскими подтяжками, — и, позабыв надеть, что там у них полагается поверх штанов — бомбер, куртка, косуха? — прямо в тельнике завернул на букеровский прием. Цельность брутального образа короля подворотен нарушали длинные, до плеч, волосы: к этому наряду полагалась бы бритая голова.
