Амитав Гош - Маковое Море
— По мне, так милосердней ее прикончить, избавив от тягот путешествия. Горящее судно на буксир не берут.
— Заодно провиант сэкономим. Готов спорить, такая жрет в три горла; тощие, они прожорливые.
*Разумеется, кто как не Захарий появился в эту самую минуту? Он тоже окинул жалостливым взглядом древнюю согбенную каргу. Полетт вспомнила его высокомерные слова: «Шхуна — не место для девушки». Надменный молодец изливал сочувствие, будто забыв, что своей должностью помощника обязан лишь цвету кожи да мускулам ублюдка. Полетт возмущенно вздрогнула, выронив узелок, который шмякнулся на палубу возле самых ног Захария. Тот машинально за ним нагнулся.
— Оставьте вашу галантность, Рейд! — донесся голос мистера Дафти. — Благодарности не дождетесь!
Предупреждение запоздало: Полетт звонко шлепнула Захария по руке и схватила узелок, в котором лежали отцовская рукопись и два ее любимых романа; вот была бы история, если б этот задавака нащупал корешки книг!
Удивленный Захарий убрал незаслуженно отшлепанную руку, а Полетт заспешила к трюму.
В прошлый раз она чуть не кубарем скатилась по трапу, но сейчас, спеленатая сари и придавленная узелком на голове, спускалась потихоньку. Трюм тоже изменился: горели лампы и свечи, пол устилали разложенные кругами циновки. Из-за новой деревянной переборки помещение казалось теснее.
Охранник махнул девушкам, чтоб шли за перегородку.
— Там женское отделение, — сказал он. — А за стенкой каторжники.
— Чего? — испугалась Муния. — На кой лад нам такое соседство?
— Не боись, к ним вход с другой стороны. Сюда им не добраться. А вам тут удобнее — не будут через вас в нужник ходить.
Последнее было неоспоримым преимуществом; в переборке, отделявшей женский закуток от камеры узников, Полетт заметила крохотную вентиляционную отдушину. Не удержавшись, она встала на цыпочки и украдкой заглянула в дырку, а затем приникла к ней, поскольку обитатели камеры представляли собой весьма любопытную пару. Один, бритоголовый и тощий, смахивал на непальца, другой, со зловещей татуировкой на виске, явный индус. Он плакал, а сосед обнимал его за плечи, словно утешая; было странно видеть столь нежные отношения закованных в кандалы преступников. Мало того, они разговаривали, что еще больше разожгло любопытство: что же их так увлекло, если они даже не слышат шума за стенкой? И на каком языке могут общаться узкоглазый скелет и татуированный злодей? Полетт перетащила свою циновку ближе к стене и ухом прижалась к щели в досках. Вот это да! Узники говорили по-английски.
*Возле отшлепанного Захария тотчас возник Ноб Киссин-бабу. Приказчик был в обычных дхоти и курте, но формы его обрели женственную пышность, отчего он стал похож на дородную вдовицу. Светясь снисходительным укором, он грациозно отбросил с лица длинные волосы.
— Ай-ай-ай! — погрозил пальцем Ноб Киссин. — Даже в суете забот не удержитесь от шалостей?
— Опять вы, Пандер! — вздохнул Захарий. — Какого черта вам надо?
— Будет вам, не чинитесь, — прошептал Ноб Киссин. — Мне все известно.
— О чем вы?
— Взгляните, что у меня есть, — загадочно сказал приказчик.
Он сунул руку за пазуху, и Захарий не удивился бы, если б ему представили спелые груди. Но рука вернулась с продолговатым медальоном.
— Вот как хорошо спрятано! В самом безопасном месте. Однако я должен вас предостеречь.
— В чем?
— Здесь негоже.
— Что — негоже?
— Шалить с пастушками, — шепнул приказчик, склонившись к самому уху Захария.
— Идите вы к черту, Пандер! — рявкнул Захарий. — Я просто хотел помочь женщине.
— Не тревожьте дамочек. И свирель свою не показывайте. А то они шибко возбудятся.
— Вы про что? — Уже не впервые Захарий подумал, что приказчик не просто чудак, а сумасшедший. — Отстаньте, Пандер!
*Отвернувшись, Захарий ухватился за поручень и хмуро глянул на красноватую от шлепка ладонь. На душе остался какой-то осадок. Женщину в зеленом сари он заприметил, когда она первой ступила на бортовой трап; казалось, из-под накидки она разглядывает Захария. На палубе ее походка стала медленной и тяжелой. Выронив свой скарб, тетка схватила его лишь одной корявой, расписанной хной лапой, а другой, не менее уродливой, вцепилась в накидку. Видно, мужского взгляда бабка страшилась как огня. Захарий усмехнулся, вспомнив испепеляющий прощальный взгляд Полетт. Может, сейчас с берега она высматривает «Ибис»? Джоду говорил, девушка оправилась от болезни. Наверняка она захочет их проводить — если не Захария, то хотя бы старого друга. Неужто не поняла, что они желали ей добра?
Рядом возник боцман Али, точно дух, вызванный ворожеей.
— Еще не знать? — прошептал он. — Мисси Ламбер найти себе муж и бежать вон. Лучше Зикри-малум ее забывать. Она шибко тощий. Китай ходить хороший женка ловить. Титьки много, жопа много. Зикри-малум шибко счастливый стать.
Захарий грохнул кулаком по поручню:
— Пропади ты пропадом! Когда ж это кончится? Пандер со своими пастушками, да еще ты с чертовой женкой! Послушать вас, так я просто свихнулся в охоте за мандой…
Вдруг боцман Али пихнул его в бок:
— Там! Гляди!
Захарий обернулся и увидел кота Крабика, который несся по ограждению, словно улепетывая от незримого хищника. Вытянувшись в прыжке, он перескочил на бортовой трап, оттуда сиганул в пришвартованную лодку и исчез. Полосатый котяра даже не оглянулся на шхуну, в которой проехал полсвета.
С палубы за побегом кота наблюдали ошеломленные ласкары и переселенцы; Захария кольнуло нехорошее предчувствие. Ему доводилось слышать болтовню суеверных матросов, но только сейчас он в полной мере понял их выражение «пузырьки в животе».
На мачте тиндал Мамду вцепился в рею, костяшки на его руке побелели.
— Ты видел? — спросил он Джоду. — Видел?
— Что?
— Кот сбежал с корабля. Чтоб мне лопнуть, если это не знак.
*Дити взбиралась по трапу, когда кот перебежал ей дорогу. Она бы предпочла свалиться в воду, нежели первой пересечь его след, однако сзади ее страховал Калуа, да еще напирали переселенцы. Эти совместные усилия вкупе с окриками охранников перенесли ее через роковую границу и доставили на палубу шхуны.
Сквозь накидку Дити глянула на громадины мачт и, почувствовав головокружение, опустила голову. Шпалера охранников палками подгоняла переселенцев к трюму:
— Чал! Чал!
Несмотря на понуканья, посадка шла медленно, ибо палубу захламляли канатные бухты, бочонки и помпы, а кое-где шныряли удравшие из клетей куры и мекающие козы.
Вдруг раздалась брань на бходжпури; голос показался странно знакомым. Сквозь путаницу снастей Дити разглядела бычью шею и роскошные седые усы толстобрюхого сквернослова. Холодная лапа сжала ее сердце; Дити его узнала, однако голосок в ухе нашептывал, что это не просто смертный, но сам Шани, который всю жизнь за ней охотился и теперь настиг. Колени ее подломились, она грянулась о палубу.
Позади скопилась чертова уйма народу, и если б не Калуа, Дити наверняка бы затоптали. Но великан уперся и сдержал натиск толпы.
— Ну что еще такое? — Привлеченный заминкой, на палубе появился Бхиро Сингх.
Дити подтянула накидку, но что в ней толку, если Калуа на виду и сейчас его узнают? Закрыв глаза, она стала молиться: «Хе рам, хе рам…»
— Как твое имя? — раздался голос Бхиро Сингха.
Неужто субедар не узнал великана? Да, вполне возможно: ведь он давно уехал из деревни и видел Калуа только мальчишкой; что ему до выкормыша кожемяк? Но после скандального бегства с погребального костра имя Калуа ему наверняка известно. Какое счастье, что судьба подсказала сменить имена! Только бы Калуа сообразил! Дити вонзила ноготь в его ступню, подавая знак: берегись!
— Как тебя зовут? — повторил субедар.
Молитву услышали — помешкав, Калуа ответил:
— Мое имя Мадху, малик.
— Кто это разлегся, твоя жена?
— Да, малик.
— Забирай ее и неси в трюм. И чтоб больше никакой дури!
— Слушаюсь, малик.
Перекинув Дити через плечо, Калуа отнес ее в трюм и уложил на циновку; он хотел вернуться на палубу за тюками, но жена не пустила:
— Сначала послушай: знаешь, кто это был? Бхиро Сингх — мужнин дядя, который меня сосватал и выслал за нами погоню. Если он узнает, что мы здесь…
*— Готовы? — рявкнул лоцман и тотчас получил ответ боцмана Али:
— Саб тайяр, саиб!
Солнце было в зените, трюмный люк давно задраили. Вместе с другими Джоду прибирал на палубе: складировал бочонки с водой, сматывал канаты, заправлял перлини в швартовые клюзы, расселял курей и коз по шлюпкам. Наконец все было сделано, и ему не терпелось очутиться на мачте, чтобы с ее высоты бросить прощальный взгляд на родной город; после долгожданной команды «Марсовые наверх!» он первый схватился за выбленки.
