Айрис Мердок - Генри и Катон
В проулке было темно. Генри легко толкнул ногой калитку, которая беззвучно отлетела назад, заставив его отскочить. Потом замер, ослабев от страха; бешено колотилось сердце. Он нервно пробежал пальцем по верху кейса. Он перевязал его веревкой, но постоянно проверял, опасаясь, что тот невзначай откроется и деньги разлетятся вокруг. Стояла тишина, лишь в отдалении слышался приглушенный шум машин. Он ступил во двор, чувствуя под ногами грязь и камни. Двинулся в темноту, не позаботившись закрыть калитку. На фоне красноватого лондонского неба чернел строй безлюдных домов без единого огонька в окнах.
Он различил впереди сарайчик, его распахнутую дверь и черное нутро. Было около часа ночи. Генри так мутило от страха, что, того и гляди, стошнит. Он не осмеливался поставить кейс на землю. По пути сюда он был уверен, что его остановит полиция или ограбят другие, не связанные с этим делом бандиты. Сменил два такси, потом шел пешком, таща здоровенный кейс. Любому ясно — преступник.
Не надеясь на помощь, живя последние дни как в дурном сне, он никому ничего не сказал. Вернулся в Лэкс-линден со Стефани, терпеливо снося ее замешательство и страх. «Это из-за той девчонки, Колетты, ты хочешь увидеться с ней». Генри, угрюмому от снедавшей его тревоги, было не до ее переживаний. «Думай, что хочешь, если не веришь моим словам!» Всю дорогу Стефани плакала, и он, не в состоянии говорить с ней, думал с болью в сердце: он взял на себя ответственность за нее и сделает ее счастливой — но боже! Как все осложнилось сейчас, каким стало ужасным. А каким счастливым он был всего несколько дней назад, когда казалось, что не существует никаких проблем! Когда они приехали в Холл, Стефани с головной болью скрылась в своей комнате.
Разумеется, от матери не укрылось его удрученное состояние, но Герда, заметив покрасневшие глаза Стефани, приписала это ссоре между ними и лишних вопросов не задавала. Генри, скрипя зубами, терпел ее довольные любопытствующие взгляды. Между тем пришлось встретиться с Меррименом и объяснять тому, верой и правдой служившему их семейству, что ему необходима крупная сумма денег наличными, немедленно и чтобы об этом никто не знал. Мерримен явно изумился, но принял это молча и выполнил задание с нервной аккуратностью. Сделал несколько телефонных звонков, объяснил, представил бумаги. Генри даже не пытался вникать в подробности. Главное он понял: деньги он сможет получить на следующий день в Лондоне. Он вернулся в Холл. Стефани была все еще наверху и попросила, чтобы ужин ей принесли в постель. Генри поднялся к ней.
— Стефи, дорогая, что с тобой, ты и впрямь заболела?
— Это все та девчонка, она виновата.
— Что за чушь! Послушай, Стефани, тебе нужно быть сильной и храброй и помогать мне в жизни. Я тоже боюсь, всякая ерунда пугает меня! Мы должны помогать друг другу, ты доведешь себя до того, что разболеешься.
— Ты придешь ко мне ночью?
— Нет, здесь это невозможно. Я буду недалеко. Буду думать о тебе. Постараюсь увидеть тебя во сне.
— О, милый… мы поженимся, правда?
— Да, и я буду всегда заботиться о тебе. Только не нервничай по всяким пустякам. Завтра вернемся в Лондон.
Однако утром Стефани не захотела уезжать с ним, сказала, что хочет остаться в Холле. Полный страха перед предстоящим, Генри не возражал. Сказал, что съездит и вернется. Герда, приняв на себя командование, велела Стефани оставаться в постели, принесла градусник, заговорила о враче. Генри поторопился исчезнуть.
Получить деньги, благодаря усилиям Мерримена, оказалось проще, чем Генри ожидал. Наделе то, что он забрал и что сейчас лежало в большом кейсе, составляло только двадцать тысяч фунтов. Сумма куда более скромная, чем требовалась, потому что Генри, осторожничая и борясь с парализующим страхом, никак не мог прямо назвать Мерримену конкретную цифру. Разумеется, он должен как-то с умом поторговаться. Глупо отдавать всю сумму сразу. Надо передать достаточно, чтобы уверить их в серьезности своих намерений, но и не слишком, чтобы они, удовлетворившись полученным, не расправились тут же с Катоном. Необходимо потребовать доказательств того, что Катон жив. Необходимо настоять, что остальные деньги они получат, только когда освободят Катона.
Но как он может настаивать, как может торговаться с подобными людьми?
В Лэкслиндене Генри нашел в мусорной корзине обрывки прежних писем Катона. Сомнений в подлинности почерка не осталось. Собственно, он и не сомневался, что письмо с просьбой заплатить выкуп написано Катоном. Придется выполнять требование. И в полицию обращаться он всерьез не думал. В его пугливом воображении мгновенно нарисовались последствия этого, упомянутые в послании Катона. Он не мог слепо подвергнуть опасности жизнь друга. А если совсем уж откровенно, то он не мог жить всю жизнь в страхе ужасной мести. Он представить себе не мог, что страх обретет над ним такую власть и сделает его своим рабом.
Стоя в темноте и глядя на черный провал двери сарайчика, он почувствовал, что было безумием не принести всех денег. Принеси он все, можно было бы просто молча отдать их и уйти, успокаивая себя тем, что исполнил свой долг. Горло стиснул страх, схожий с виной, и ужасное ощущение, что он балансирует на грани, отделяющей от невообразимо жуткого будущего. Сейчас он, возможно, находился в нескольких дюймах, в нескольких минутах от смерти.
Он шагнул вперед. Тишина казалась живой, невыносимо грозной. Он застыл перед дверью, попытался что-то прошептать, но голос не повиновался ему. Наконец издал слабый звук. Тут же в лицо ему ударил луч фонаря. Генри уронил кейс и схватился за горло.
— Идите в дом, — послышался едва уловимый голос.
Генри нагнулся за кейсом, но резко отскочил, когда его рука столкнулась с чужой рукой. Луч фонаря метнулся по земле, и они двинулись к дому. Генри последовал за лучом, споткнулся о ступеньку, влетел в дверь. Дверь за ним закрылась.
Луч вспыхнул снова, на этот раз прикрытый пальцами, тусклый. Генри увидел кухню, темные задернутые шторы и фигуру, стоящую перед ним.
Тут он узнал Красавчика Джо. Узнал шестиугольные очки, мягкие подстриженные девичьи волосы, длинную линию узкого рта. Из горла вырвался хриплый звук.
— Садитесь.
Генри сел.
— Спокойно, мистер Маршалсон. У меня револьвер и нож, а снаружи ждут очень жестокие и нетерпеливые друзья, — Фонарь на мгновение вспыхнул, осветив лезвие ножа, потом переместился на кейс, который лежал открытый на столе, — Здесь все деньги?
В голове Генри пронеслось: он должен быть смелым, как другие мужчины. Иначе зачем он пришел сюда, а не обратился в полицию! Вот только ужас не дает говорить. Он промямлил тонким дрожащим голосом:
— Нет… только… двадцать тысяч…
Луч и длинная рука проверили содержимое кейса.
— Почему?
— Я не смог… достать сразу все… но я скоро… обещаю…
Последовало молчание; быстрая ловкая рука перебирала пачки банкнотов.
— Плохо. Мои люди не любят отсрочек. Они хотят покончить с делом. Завтра вы должны принести остальное.
Сделав огромное усилие, Генри хрипло проговорил:
— Не могу… мне нужно больше времени, чтобы достать остальное… принесу в четверг или пятницу… клянусь… но я должен знать, что Катон, с ним в порядке… будет в порядке… если я…
В ответ молчание. Генри сидел, скрестив руки на горле.
— Мы отпустим вашего друга, когда принесете деньги. Если не принесете, мы пришлем метку. Ухо вашего приятеля или пальцы. Но вы принесете деньги. Потому что иначе он умрет мучительной смертью. И вы это знаете. Если не сделаете этого, то будете внесены в список очередников на убийство. Попадающий в список живет месяц, год, не дольше. Вы уже никогда не сможете спать спокойно. Но вы не совершите такой ошибки. Мы даем вам время до пятницы, здесь, в то же время, и вы должны прийти с остальными деньгами. Тогда вашего приятеля освободят. Мы не боимся, что вы заговорите. Нет, не боимся. Только приносите деньги, и все будет хорошо. Если не принесете или скажете кому-нибудь хоть слово, вы умрете, и он тоже. От нас нет спасения. Я ухожу. Вы должны оставаться здесь еще полчаса. Один мой друг будет следить снаружи, так что не пытайтесь уйти раньше. Прощайте! Хотя нет, еще секундочку. Я кое-что дам вам. Протяните руку.
Генри встал и протянул руку через стол. В комнате стояла такая густая темнота, что, казалось, он дышит ею, он буквально слышал стаккато своего тяжелого дыхания. Он почувствовал, как Красавчик Джо ласково, но крепко взял его ладонь, слегка повернул. И вдруг острая боль ожгла тыльную сторону, возле суставов. Лезвие полоснуло по костям.
Генри придушенно взвыл и сел, резко толкнув стул, стиснул раненую руку и прижал ее к груди. Он услышал как скрипнул кейс, подхваченный со стола, потом тихий звук открываемой и закрываемой двери.
Он сидел во тьме, и из его глаз лились слезы ужаса, отрезвления, гнева и боли. Разглядеть на часах время было невозможно.