Ада Самарка - Игры без чести
На следующие выходные Славка отправился на охоту.
Был у него старинный приятель, пионер украинского предпринимательства, точно как мать в свое время, — Сергей Челбаренко, наживший свой некогда солидный капитал продажей всего подряд и в начале 2006-го представляющий собой слегка свихнувшегося резидента элитной Конча-Заспы, питающегося остатками былого благополучия. Основной причиной свиха послужило повальное увлечение московских нуворишей в конце 90-х искать у себя благородные крови. А так как Сережа с детских лет питал интерес к рыцарским доспехам, мечам и замкам, то на дрожжах финансовой состоятельности этот интерес распустился в нем настоящей манией. Так он на полном серьезе уверял, будто род Челбаренко — это старинный рыцарский род, смесь самого почитаемого украинского казачества с гордыми повстанцами литовско-польских кровей. Сережа заказал несколько независимых генеалогических экспертиз стоимостью от 3000 у.е. и выше, и все они, опираясь на данные из церковных книг Черниговской, Могилевской, Винницкой и Черновицкой областей, единогласно подтвердили, что да — граф, да, крови самые что ни есть благородные.
Тут же появилась идея фикс про «родовое гнездо», которое строилось на протяжении многих лет (как всякий настоящий замок) и ко времени описываемых событий представляло собой на редкость уродливое сооружение с башенками, искусственной черепицей, гипсовыми львами в кичливом стиле загородного ресторана средней руки. Но Сережа был уверен, что дом удался. Центральное место было отведено каминному залу, где, как мечталось ему все годы изнуряющего строительства, будут происходить мрачноватые и торжественные семейные вечера. Рядом была еще одна комната, «зала» — как, пороча свою голубую кровь, хрипловатым тенором говорил «граф», — зала, где будут собираться после охоты. Там висели картины, впаренные спивающимся художником Жоркой с Куреневки под видом подлинников XVIII века, на самом же деле все тот же низкопробный китч, каким торгуют на Андреевском спуске на День города, — с ядовито-зелеными березками, будто детской рукой намалеванными уточками и пьяными пейзажами, представляющими незатейливый рустикальный сюжет где-то на территории Австро-Венгерской империи (если судить по далеким очертаниям города, угадывающегося на горизонте).
Когда родовое гнездо было готово, Сережа выкинул свой последний взбрык: развелся с женой, с которой провел почти четверть века, — варившей ему постные блюда на пару от язвы и знающей все о «графском» геморрое, простатите и гнусном ножном грибке, вывести который было не под силу никакому дорогому и широко разрекламированному средству. К моменту развода «граф» был уже как огурчик, проведя чудесное лето на бальнеологическом курорте в Венгрии, и был счастлив до дрожи, до нервной испарины, так как понял, чего не хватает для подлинного расцвета родового гнезда — не хватает сына, наследника.
Разведясь с женой, Сережа обратился к правильным людям, разместив соответствующий заказ на поиск молодой, здоровой, из хорошей семьи «честной девушки». Пикантным требованием была обязательная девственность потенциальной невесты, а также (прямо так и было записано) — здоровые зубы, кожа без изъянов, отсутствие генетических и хронических заболеваний, индекс массы тела, соответствующий норме.
Такую девушку ему нашли в два счета — из районного центра в Черкасской области, мало того что невинную, здоровую, с прекрасным индексом массы тела, так еще и красавицу! Звали ее Христина, она была натуральной блондинкой с ямочками на щеках, с молочно-белой, чуть розоватой кожей, невероятно чувствительной ко всему — к солнцу, к прикосновениям, к вредным примесям в продуктах питания. Ее родители были, по местным меркам, людьми зажиточными и занимались скупкой и реализацией мяса, а Сережа не без оснований считал, что люди из села чище и благороднее, чем жители городских многоэтажек, лишенные контакта с землей. «Ведь земля — это от жизни», — говорил он.
Ровно через девять месяцев после свадьбы родился сын, которого нарекли сказочным именем Крис, но родители жены упорно назвали Русланчиком. Счастливая молодая мать лишь растерянно хлопала ресницами и смущенно улыбалась, показывая две очаровательные ямочки, держа возле мягкой, чуть в испарине, белой в нежных прожилках груди своего богатыря (не под стать кривоногому Сережке).
Семейную жизнь новоявленных графов Челбаренков нельзя было назвать счастливой в том смысле, как обычно оценивают союз двух решивших быть вместе людей. Сереже был к тому времени уже почти полтинник и, продержавшись бодрячком с годик после развода, после рождения ребенка как-то занемог. Открылась старая язва, на ноге удалили совсем нехорошую вену, и начались проблемы с давлением. Христининому отцу было тогда на год меньше, но то ли благодаря многолетней мясной диете, то ли из-за близости к земле — выглядел он куда здоровее. Когда ослепление обрушившимся на дочь материальным достатком слегка поубавилось, стали всплывать печальные подробности, вроде неказистости, неоправданной заносчивости зятя, его нежелания идти на контакт и жить одной семьей. Родителям Христины хотелось чаще видеть внука, а сумасбродный Челбаренко сперва вообще пытался изолировать их от собственной семьи: велел охраннику не пускать их, но свекор был еще тот, мясник как-никак. В результате грязной сцены, опозорившей графа перед соседями, дедушка и бабушка проникли к своему Русланчику, по настоянию горе-папаши, воспитываемому и вскармливаемому чужой женщиной. Надавав дочери оплеух, а потом горячо исцеловав и оросив слезами, бросились разбинтовывать ее грудь, попутно косясь на замковые стены, все в гербах, рогах, мечах и ядовитых березах в золотых рамах. На семейном совете под элитный самогон договорились, что Христина с мальчиком остаются тут, а родители будут навещать, что Христина будет кормить своего ребенка сама, ведь никаких причин, почему от этого отказывались аристократы, — применительно конкретно к Христине — Чебаренко привести не смог. А та — румяная, дебелая, пышущая здоровьем и молоком — очень скучала по ребеночку, агукала ему какие-то деревенские «потешки» и в услугах няни-кормилицы уж никак не нуждалась.
Когда страсти немного улеглись, Челбаренко решил сделать своего рода выход в свет и созвал старых друзей на охоту.
Славик взял с собой не Анжелику, а Вадика и задумался о логике выбора, только когда они уже ехали по Столичному шоссе в сторону Конча-Заспы. Утром, как обычно, пока ребенок еще спал, Анжелика пришла к нему на диван — сладкая, теплая, в пижаме из синего шелка с иероглифами, с высокой растрепанной прической. И потом осторожно спросила (это были их первые совместные выходные):
— Ты куда-то торопишься?
— Да, — просто ответил Слава, — я уезжаю на два дня.
— Куда? — спросила она, и ее лицо, похожее в солнечном блике на нежный свежий зефир, словно немного вытянулось, хотя было плохо видно.
— На охоту.
— Ясно… — ответила она.
Слава где-то понимал, что она недовольна, но в контексте его безграничной доброты и их переселения к нему не чувствовал никаких угрызений совести. — Это была ужасная глупость, — мрачно сказал Вадик. — Какой ты все-таки еблан.
Потом, здорово попетляв между строящимися на песчаной дамбе таунхаусами — с подъемными мостиками, персональными пристанями, дворцами с флигельками, финскими срубами и помещенными под стеклянные купола бассейнами, — они подъехали к челбаренковскому замку.
Охоту планировалось проводить на территории тетеревиного лесного хозяйства, много лет Челбаренко состоял членом тамошнего охотничьего общества. В гостиной с потрескивающим камином гостей встречал сам граф в сапогах и вязаном, под горло сером свитере и графиня — похожая на монумент «Родина-мать», молчаливая, как колосс, отвечающая на приветствия гостей властным кивком, без тени улыбки.
Вадик зашел к ней как-то сбоку, так что застал немножко врасплох, сказал «здравствуйте» и взял за руку, потом блеснул глазом, улыбнулся, опустился на одно колено, в этот момент его заметил Славка и, чтобы не рассмеяться, отвернулся к окну, пригубив кружку с горячим пуншем.
Тем не менее в момент знакомства с Вадиком Христине вдруг стало невероятно хорошо, будто она вынырнула из мутного озера с водомерками прямо в стрекочущий, искрящийся бликами теплый солнечный полдень. Он посмотрел на нее снизу вверх так, словно на самом деле сидел на деревянных мостках и улыбался ей сквозь зыбкую толщу воды и солнечные блики. Когда рассаживались по внедорожникам, чтобы ехать в охотхозяйство, выяснилось, что Вадик не помещается, сославшись на больную ногу, тот с радостью отправился прямиком на кухню мимо застывшей Христины, даже не глянув на нее.
Потом был какой-то сумбур — наивная девочка слушала его разинув рот (шесть часов, пока внизу готовились к возвращению с охоты, он что-то плел, придумав заодно название своей книге «Писс и Трагикус») и думала, какие у него такие молодые руки и как это здорово, когда отец твоего ребенка молод. Очень скоро Вадик нашел ей каких-то фиктивных подружек — Челбаренко был не против периодических выездов жены в «свет» в компании длинноногих, сплошь в блестках, в джинсах с низкой талией, тяжелых ненатуральных кудрях и с оливковой от соляриев кожей фрейлин. Первые три раза они честно съездили в «Магеллан», недалеко от Одесской площади. Ходили в кино, в боулинг и даже попрыгали на батуте. Христина жадно смотрела на своих новых подружек, с упоением изучая каждый сантиметр их ухоженных, выласканных медовыми обертываниями, косметическими массажами и элитными сыворотками тел, ее интересовало все: нарощенные ногти и волосы, пирсинг в пупке, то, что они надевали в машину, — белые трикотажные кофточки, отороченные кроличьим мехом жилетки — и обязательно, чтобы там, между штанами и жилеткой была видна полоска кожи, — смешные вязаные шапки, как у рэперов, большие темные очки на пол-лица… Подружки были такие легкие и приятные в общении, а Христине стало вдруг ясно, что в материальном плане она находится с ними на одном уровне, да и по внешности тоже, если откорректировать, конечно… Они говорили о шопинге и о том, что скоро нужно будет ехать в Милан, и Христина очень просто согласилась с тем, что это и впрямь верно, зачем покупать тут в «Санаханте» или в «Элма бутике» за бешеные деньги то, что можно купить в Милане гораздо дешевле, новее, настоящее?.. Ни в «Санаханте», ни в «Элмабутике», ни тем более в Милане Христина ничего не покупала, после свадьбы она сразу забеременела, и одежду приобретали в специализированных магазинах, так что теперь она носила то, что покупала вместе с родителями (на деньги мужа, конечно же), когда они гуляли по Киеву, заходили в ЦУМ и в «Гранд Галерею» напротив.
