Уильям Стайрон - Уйди во тьму
У нее сорвался голос. Никто не решался заговорить. В тишине она повернулась к окну. Она смотрела в темноту и видела тот, давний, солнечный свет, те листья и что-то еще, что именно — они не знали. Улыбка появилась на ее губах и исчезла, и она снова повернулась к ним лицом, тыча в них пальцем.
Она сказала что-то насчет мужчины по имени Бенни. Его звали Бенни. Во всяком случае, Моди звала его Бенни. Элен видела его только однажды. Иногда они уходили надолго — Моди и Элла. А Элен сидела, наблюдала и прислушивалась, дожидаясь их возвращения. Они отсутствовали, пожалуй, полчаса. Элен что-то перебирала руками и волновалась, вдыхая пары из кухни. Наконец она вставала и шла через лужайку к дорожке, пересекающей сад. Здесь цвели мимозы; она нагибалась и собирала листья, упавшие на клумбу, звала сначала: «Элла, Элла». Затем произносила громче: «Элла, Элла, приводи назад Моди, а то она слишком долго стоит на ногах». И тут она услышала, как рассмеялся мужчина, и голоса Моди и Эллы, и снова голос Моди. «До свидания, до свидания», — говорила она, и обе они появлялись из кустов, ломая ветки, словно дикие животные в кинофильмах, обе смеясь и взвизгивая. И Элен слышала, как Элла с удивлением говорила: «Вот мужик так мужик».
Затем Моди с помощью Эллы подходила к Элен, раскрасневшаяся от взвизгов, и повторяла то, что сказала Элен: «Мамулечка, вот мужик так мужик».
«Что это за мужчина?» — спрашивала Элен.
«Мужчина с чудесами», — говорила Моди.
«Как славно, — говорила Элен. — А как его зовут, дорогая?»
«Бенни», — отвечала она.
Элен видела его лишь однажды. Это был тощий мужчина лет сорока с печальным смуглым, изрытым оспой лицом и черными волосами, откинутыми со лба назад. На нем была красная шелковая рубашка, и Элла сказала, что он наполовину цветной, наполовину индус — это она сразу заметила. И с тех пор каждый день, как они сидели на террасе, Элен с трудом уговаривала Моди отдохнуть подольше. Она беседовала с ней, рассказывала разные истории, но Моди не сиделось — она ходила по террасе и все спрашивала, когда будет три часа. И дело было всегда в Бенни. И они уходили в три часа — Моди с Эллой, неся ведро с водой и стаканчики, а Элен, как и раньше, сидела и ждала. Она оставалась одна. Моди была счастлива. У нее прибавилось силы. Звонил телефон, но Элен никогда не отвечала. «Ну кому охота, — спрашивала она себя, — разговаривать с глупыми женщинами, у которых столько дурацких фокусов?» Она жила рассудительно и мрачно. Она сидела одна, разглядывая облака и детей в заливе, бродивших по воде в поисках моллюсков.
Итак, как она уже сказала, она видела его лишь однажды, чего было вполне достаточно, и она всегда будет вспоминать Моди вместе с ним. Кто бы мог подумать, что она, чьи губы были такими неопытными и целомудренными, не умрет от страха, увидев то, что она увидела, или не станет, стиснув зубы, биться головой о дерево? Нет, все оказалось наоборот. Элен подозревала, что Моди имеет представление о любви, а это (и тут она снова ткнула в них пальцем) гораздо больше того, что они узнают за свою жизнь.
— Моди выиграла, — сказала Элен, — и слава Богу: смерть будет ей не страшнее сна.
Она подозревала, что ей следовало взволноваться, но она ведь не знала. Через некоторое время рабочие уехали, бараки были отстроены, и несколько солдат вселились туда. А Моди и Элла продолжали носить воду, хотя она уже никому не была нужна, — это было для них своего рода игрой, глупой и нелепой, считала Элен, но им это так нравилось, что она не беспокоилась. Элла часто уходила и возвращалась одна, и Элен говорила: «Элла, лучше тебе быть там и наблюдать», — Элла только подмигивала, ухмылялась и говорила, что все в порядке, — она через минуту сходит туда за девочкой.
Однажды Элен ждала долго. На дворе, похоже, шел дождь. Она начала волноваться. Над заливом с неба спускались серые мокрые полотна дождя, и яхты спешили к берегу. Чайки летали высоко над водой и над землей. Она слышала, как хлопает тент; кусок толя катился по лужайке; сквозь деревья она видела, как солдаты бежали в укрытие, кидая взгляды назад, на небо. Она встала и какое-то время звала девочку.
«Моди, Моди, — кричала она, — возвращайся сейчас же — пора, уже пора», — но ответа не было.
Она спустилась по ступеням и, пробежав через лужайку, остановилась под мимозами. Дул сильный ветер, но грома не было. Цветы на деревьях раскрылись — розовые и зеленые, похожие на птиц в джунглях, готовых взлететь. Под конец они обрывались, устремлялись вверх и исчезали. Она снова позвала, преодолевая ветер: «Моди, Моди», — но ответа по-прежнему не было. Она прошла ближе к мимозам, пробираясь среди лоз, росших там лилий, отбрасывая ветки. Земля тут была вязкая, пахло сыростью, и было темно. Она прошла еще немного вдоль забора, пока не увидела их; тогда она остановилась за деревом и стала наблюдать.
Он показывал девочке разные трюки. Он стоял по другую сторону забора — маленький коротконогий некрасивый мужчина с хилым, помеченным оспинами лицом и черными, зачесанными назад волосами, которые отчаянно трепал ветер. Его руки были подняты над головой, тощие, прямые и неподвижные, будто он взывал к небесам; он не издавал никакого звука, он не улыбался — только шевелил пальцами, быстро сжимая их и разжимая; на ладонях его вдруг появились веселые голубые шарики, они с минуту поплясали и так же быстро исчезли.
Элен затаила дыхание. Начался дождь. Она смотрела на Моди и видела, как девочка смеялась и хлопала в ладоши, а потом увидела, как она потянулась вверх и стала хватать воздух, словно пыталась вернуть исчезнувшие шарики. А он опустил руки и стоял, глядя на Моди своими глубоко запавшими глазами, печальными и таинственными; щеки у него были надутые, как у кролика. Моди смеялась и аплодировала. Он повернул голову и уставился на небо; свет над берегом стал серым, и когда мужчина повернулся, и ветер разметал его волосы, и она увидела эти надутые щеки и выпученные глаза, в которых вдруг появилось горькое разочарование, такое комичное, но одновременно почему-то пугающее и страшноватое, у нее возникло впечатление, что перед ней — величайший маг на земле. Моди что-то крикнула. Он повернулся. «Еще!» — крикнула она. Тогда шарики один за другим выскочили с легкими щелчками у него изо рта и упали вдоль забора.
И снова произошло то, о чем рассказывала Элен: он проделал еще один трюк. Он стал собирать шарики, ползая вдоль забора; она помнила, как его красная шелковая рубашка вылезла из брюк и отчаянно хлопала по его заду, пока он прыгал точно бурундук, собирая шарики. Затем он повернулся и направился к Моди. Снова вверх полетели шарики; каждый исчезал, как только он ловил его, — руки его опустели. Они стояли и смотрели друг на друга, и снова в его взгляде было что-то печальное и таинственное; он походил на старого колдуна, старого мастера из другой страны, и глаза его стали черными и нежными; казалось, он знал много тайн и вообще знал все, что следует знать, — не только что надо делать с этими пляшущими шариками, но знал все и про землю, и про небо, про листья и про ветер, и про идущий дождь; он знал их колдовскую силу, знал их тайны и знал, что таится в тайниках души этой девочки, с которой он никогда даже не разговаривал. Бенни. Да умеет ли он говорить? Он ведь за все время не сказал ни слова. Было в нем какое-то понимание извечного переплетение любви и смерти и пустоты легкомыслия; он смотрел на Моди и не улыбался, только протянул руку и вытащил шарик из ее уха и другой — из ее волос.
Моди, возможно, знала, сказала Элен, — нет, должна была знать. Между ними существовало это молчаливое, печальное, таинственное общение: одному Богу известно, как ей сообщили о предстоящем конце. Возможно, что-то в его глазах — этот вызывающий взгляд в небеса, дерзкий взгляд или — позже — скорбный взгляд, который он бросил на нее, как бы говоря, что эта божественная магия должна, как и все, кончиться. Девочка плакала и плакала. А он положил шарики в карман и спокойно смотрел на нее. Она продолжала плакать, громко, и безрассудно, и мучительно, говоря: «Нет! Нет!»
По деревьям промчался ветер с дождем и пригладил волосы Элен — она не могла шевельнуться. «Нет! Нет! — вскрикивала Моди. — Нет! Нет!» Это было так, словно она увидела конец — не только этого дня, но и всех дней, солнечного света и того, как она носила воду, пляшущих шариков и всего, что она когда-либо любила на земле. Конец Бенни. Она все вскрикивала. Элен казалось, что она сейчас лишится чувств от ужаса.
«Нет! Нет!» — вскрикивала Моди и съехала вниз по забору, протянув к Бенни руки. Но он не сдвинулся с места — продолжал стоять под дождем, намочившим его рубашку, отчего она стала темно-красной, и с несчастным видом, все понимая, пристально смотрел на Моди. Элен шагнула было к ней, но он шагнул первым и быстро. Он подошел к забору и поднял на ноги Моди. Он не произнес ни слова. Моди затихла и смотрела на него, а по лицу ее текли слезы. Тогда он обнял ее и поцеловал в щеку.
