Александр Смоленский - Заложник
– У меня схожее чувство, – согласился Дед.
– Вот поэтому вам, Степан Ефимович, я откровенно и скажу. Вы знаете, что я очень хорошо отношусь к Уралову. Не потому, что мне от него что-то надо. И к его преемнику у меня очень даже милое отношение. Причем задолго до того времени, как он пошел во власть. И сильно сомневаюсь, что он подомнет под себя Конституцию. Да скорее всего и мизинцем не тронет. Тут Уралов прав. Меня беспокоит другое. То, что его выбор и поддержка кандидатуры-2008 могут стать катастрофично ошибочными. И вот тогда нужно воспользоваться меморандумом. Чтобы оградить страну от мотыльков-однодневок. Гэбистов, министров, железнодорожников, пиарщиков, нефтяников… Вон сколько их. Как тараканы из всех щелей прут… И нам надо помочь Президенту устоять против разных соблазнов. Полагаю, об этом и надо говорить после ужина. А теперь пойдемте, дорогой Степан Ефимович, жутко хочется есть. Кстати, если вы задержитесь здесь на денек, приглашаю. Помните, как-то в девяносто восьмом вы меня шашлыками кормили? Теперь – мой черед. Я даже шашлычницу из Москвы привез. У них здесь, во всей Франции, не смог найти, представляете?
Духон обнял Деда за плечи, и они направились к дому.
Понсен еще немного подождал в укрытии, но быстро понял, что беспрепятственно забраться в оставленную внутри поместья машину булочника не удастся. Только где-то в районе восьми утра, когда гости давно разъехались, он вернулся в шато, чтобы забрать машину булочника Жерара.
– Может, вам известно, понравился ли гостям наш торт? – поинтересовался он у дворецкого.
Тот как-то странно посмотрел на Виктора и, расплывшись в благодарной улыбке, сообщил:
– О да, месье. В высшей степени понравился. Так и передайте месье Жерару.
Дворецкому не хотелось расстраивать хозяина буланжерии, потому что на самом деле никто из гостей к торту даже не притронулся. И вообще они вели себя за ужином пассивно, чем изрядно огорчили хозяина дома. На прощание Понсен униженно поинтересовался, не пожелают ли гости на завтрак свежих круассанов?
– Какие еще круассаны? – развел руками дворецкий. – Господа разъехались, как только отужинали. Даже сигарную комнату не посетили. Друзья месье Мартена и этот русский, что живет неподалеку, повезли – кого в аэропорт, а кого – даже в Париж.
– Принес? – в страшном нетерпении встретил Понсена полковник.
Не говоря ни слова, тот выложил на стол небольшое приемное устройство.
– Как вы думаете, майор, на сколько времени здесь запись?
– Точно не знаю. Но когда я забирал машину, запись еще продолжалась. А сколько на ней интересующих нас разговоров? Полагаю, где-то часов пятьшесть. Кое-что записано у меня в голове, – многозначительно добавил Понсен. Попов нервно стал вышагивать по комнате.
– Это ты расскажешь по дороге. А сидеть сейчас здесь и слушать запись немыслимо. Москва уже телефон оборвала. Кушакову подавай запись немедленно.
– Эй, кто-нибудь? Можно, наконец, выяснить, когда ближайший рейс на Москву?!
– Я и без выяснений знаю, в одиннадцать сорок пять – ближайший. А следующий только в шестнадцать ноль пять. Учитывая, что до Парижа по меньшей мере два часа езды, можно лететь только вторым рейсом. – Понсен с готовностью выложил всю известную ему информацию в ожидании решения начальства.
– Сейчас же втроем едем в аэропорт. Мацкевич, я и вы, майор. Ваши люди пусть здесь все свернут и своим ходом с техникой выезжают в Брюссель.
– А как же наблюдение за домом олигарха?
– Не думаю, что это еще кому-то интересно, – опередив начальника, заметил Мацкевич. – Все самое интересное уже у нас. – Он кивнул в сторону записывающего устройства. – Анатолий Петрович, возьмите его в свой багаж. У вас ведь единственного среди нас дипломатический паспорт. Вам личный досмотр устраивать не станут. А то еще кто знает, как в порту прореагируют на эту штукенцию…
Попов согласился и сунул «штукенцию» в портфель.
– Все. Едем, мужики.
Еще несколько минут ушло на контакт Понсена с остающимися офицерами, после чего он сел за руль одного из черных джипов.
– Кстати, нам надо еще минут двадцать – тридцать, чтобы сдать его в прокатную контору, – повернувшись назад, сообщил он Попову.
– Ладно. Трогай. И жми, майор.
Примерно к полуночи офицеры были на Лубянке, в приемной генерала Кушакова.
– Кто у него? – поинтересовался Попов у порученца.
– Никого, товарищ полковник. Разговаривает по телефону. Сам набрал. Велел, как вы прибудете, звать Смирнягина и заходить.
– А майор Понсен? У него для генерала устная информация. Как говорится, из первых рук.
– На этот счет указаний не было. Пусть здесь ждет, а вы уж там сами, – порученец показал в сторону кабинета Кушакова, – ему доложите.
Прибежал запыхавшийся Смирнягин. Как и положено подчиненному, первым поприветствовал Попова и обнялся с Мацкевичем.
– Ты чего, Александр Васильевич, растрогался? Нас всего два дня не было.
– Все равно волновался. Как там все прошло?
– Сейчас все услышишь. Проходи.
Мацкевич пропустил друга вперед, вслед за уже вошедшим в генеральский кабинет Поповым.
– Явились не запылились. – В присущей ему агрессивной манере Кушаков уже с порога дал понять, что готов к самому худшему.
Последняя информация, которой он располагал, заключалась в том, что на стороне подписантов меморандума самым серьезным образом играют западные спецслужбы. Подобная информация вряд ли кого могла обнадежить. Тем более такого человека, как генерал Кушаков, который отчетливо понимал, что продолжения череды провалов в операции «Меморандум» там, наверху, ему уже не простят. Даже весьма мутная фраза Попова, что у них вроде бы появился шанс «зацепиться» за ситуацию, мало вдохновляла Петра Семеновича.
– Сразу хочу дать совет: если все, что привезли, пшик, то пишите рапорта о прощании с ГБ. Кстати, ты на что там намекал, Анатолий Петрович? Про какие-то мифические зацепки?
Без лишних слов Попов достал из портфеля записывающее устройство и положил его на стол Кушакову:
– Где в розетку эту штучку включить? А то, боюсь, за время полета аккумулятор совсем разрядился. Как раз здесь и находится эта самая «зацепка». Но признаюсь, мы сразу – в самолет и к вам. Так что слушать будем вместе. И еще. В вашей приемной майор, который осуществлял запись. Прошу разрешения его пригласить. У него также имеется устная информация, – закончил Попов.
Через минуту майор Понсен, никоим образом не смущаясь генеральского кабинета, включил «штукенцию».
…Когда запись полностью перешла на французскую речь, уже начинало светать. Но ни у кого из слушателей этого грандиозного, в известном смысле, радиоспектакля, поставленного в далекой Нормандии, не было и намека на сонливость. Изрядно обескураженные тем, что они услышали, генерал и два полковника тупо уставились друг на друга. Даже интеллектуал Мацкевич не был готов что-либо вымолвить.
– Не может быть. Не может быть, – как заведенный, тихо повторял Кушаков, тупо уставившись в потолок.
– Это вы о чем? О частностях? Или обо всем сразу?
– Какая разница? – досадливо отмахнулся генерал. Он сидел без генеральского кителя, который висел по соседству на стуле, и всем своим видом напоминал отнюдь не генерала ФСБ, а провинциального дедушку, которого неожиданно лишили пенсии. На самом деле его конечно же потрясли слова Огнева о том, что среди гарантов меморандума, которых его боссы в Кремле и на Лубянке зачислили во врагов государства, оказался действующий Президент страны. Дойди эта информация до кураторов операции, это было бы расценено как стратегический прокол. Причем прокол не этого идиота Попова и не этого умника Мацкевича, а его персональный, генерала Кушакова, прокол. Так можно улететь из органов, что и персональную пенсию не оставят.
Было от чего взвыть.
– Товарищ генерал, – вывел его из состояния «грогги» майор Понсен. – Здесь на пленке записи еще по меньшей мере часа на два, а то и на три.
– С чего ты это решил, Виктор? – вместо генерала откликнулся Попов.
– Мы дослушали лишь ту часть встречи, которая закончилась перед ужином. А разъехались они на рассвете. Стало быть, на пленке как минимум час записи ужина и еще сколько-то часов продолжения дискуссии, о которой как раз Духон говорил Дедову.
Майор быстро и довольно точно пересказал подслушанный им разговор.
– Час от часу не легче, – вновь, как заклинание, пробормотал Кушаков.
– А ведь майор прав. На самом деле мы даже не услышали главного – что же решили подписанты? Это может оказаться даже серьезнее, чем услышанная информация. Давайте, майор, заводите следующий акт этой затянувшейся пьесы, – сострил Мацкевич. – Лично я уже готов ко всему.
Ужин прошел точно так, как рассказывал дворецкий, – вяло и без аппетита.
Запись проходила под аккомпанемент звона посуды и обрывков команд, которые дворецкий подавал прислуге. Поэтому Понсен, дабы экономить время людей, решительно «перегонял» запись. Наконец вообще все стихло, а затем голос, принадлежащий Огневу, произнес:
