Кадзуо Исигуро - Погребённый великан
Внезапно, с непредсказуемостью, уже проявленной в поединке со старым рыцарем, Вистан ринулся вперёд. Он не бежал, а быстро шёл, переступая через драконье тело, не сбиваясь с шага, словно ему не терпелось перебраться на другую сторону ямы. Но по пути его меч молниеносно описал низкую дугу, и Аксель увидел, как драконья голова взлетела в воздух и, упав, покатилась по каменистому дну. Но голове недолго пришлось там лежать, потому что её затопил мощный поток, который сначала окружил её, а потом подхватил, поднимая до тех пор, пока она не заскользила по его поверхности. Доплыв до боярышника, голова остановилась и закачалась на плаву, горлом к небу. Это зрелище напомнило Акселю голову собаки-монстра, отсечённую Гавейном в тоннеле, и на него снова нахлынул приступ тоски. Аксель заставил себя отвернуться от дракона и посмотреть на Вистана, продолжавшего путь по яме. Теперь воин шёл обратно, обходя продолжавшее увеличиваться озерцо, и, так и не вложив меч в ножны, полез наверх.
— Всё кончено, Аксель.
— Да, принцесса. Но у меня остался вопрос к воину.
* * *Чтобы выбраться из ямы, Вистану потребовалось на удивление много времени. Снова представ перед супругами, он казался ошеломлённым и ничуть не торжествующим. Не говоря ни слова, воин опустился на почерневший край ямы и наконец вонзил меч глубоко в землю. Потом посмотрел пустым взглядом, но не в яму, а за неё, на облака и сизые горы.
Чуть погодя Беатриса подошла к нему и мягко тронула за плечо.
— Мы благодарны вам за ваш подвиг, мастер Вистан. И в наших краях есть ещё много тех, кто вас тоже поблагодарил бы, будь они сейчас здесь. Отчего же вы такой мрачный?
— Мрачный? Не волнуйтесь, госпожа, я скоро возьму себя в руки. Но сейчас… — Вистан отвернулся от Беатрисы и снова принялся рассматривать облака. А потом сказал: — Может быть, я слишком долго жил среди вас, бриттов. Трусов я презирал, а лучшими из вас восхищался и любил их, причём и то, и другое — с самых юных лет. И вот я сижу здесь и дрожу — не от усталости, а при мысли о деянии, которое совершил собственными руками. Мне придётся закалить своё сердце, или я буду жалким воином для своего короля в делах грядущих.
— Сэр, о чём вы? — спросила Беатриса. — Что за новое поручение вам предстоит?
— Мне предстоит вершить справедливость и месть, госпожа. Уже скоро настанет их черёд, ибо обе слишком запоздали. Но теперь, когда час этот вот-вот пробьёт, сердце моё трепещет, точно девичье. Причиной может быть только то, что я слишком с вами освоился.
— Сэр, — произнёс Аксель, — я помню ваше последнее замечание. Вы сказали, что хотели бы отпустить меня с миром, но что миру уже недолго осталось. Пока вы спускались в яму, я спрашивал себя, что вы могли иметь в виду. Может быть, сейчас объяснитесь?
— Вижу, мастер Аксель, вы начинаете понимать. Мой король отправил меня уничтожить дракониху не для того, чтобы увековечить память давно погибших сородичей. Вы начинаете понимать, что дракон умер, чтобы своей смертью подготовить путь грядущему завоеванию.
— Завоеванию? — Аксель придвинулся ближе. — Мастер Вистан, как такое может быть? Что, армия саксов так разрослась за счёт заморских сородичей? Или воины ваши настолько свирепы, что вы помышляете о завоевании земель, где давно царит мир?
— Что правда, то правда, армии наши ещё невелики числом, даже в болотном крае. Но посмотрите вокруг. В каждой долине, вдоль каждой реки есть саксонские поселения, и в каждом — сильные мужи и мальчики-подростки. Ими и прирастут наши ряды, когда мы двинемся на запад.
— Мастер Вистан, от победы у вас помутился рассудок, — сказала Беатриса. — Как такое может быть? Вы же видите, как в этих краях ваши родичи и мои смешались от деревни к деревне. Кто из них выступит против соседей, любимых с детства?
— Видите лицо вашего мужа, госпожа? Он начинает понимать, почему я сижу здесь, отводя взгляд, словно свет слишком жесток для моих глаз.
— Это правда, принцесса, от слов воина меня пробирает дрожь. Мы с тобой жаждали смерти Квериг, думая только о собственных дорогих нам воспоминаниях. Но кто знает, какая застарелая ненависть воспрянет теперь по всей стране? Нам нужно лелеять надежду, что Господь всё же отыщет способ сохранить узы меж наших народов, хотя нас всегда разделяли обычаи и взаимные подозрения. Кто знает, что станется, когда острые языки зарифмуют давние обиды со свежей жаждой земли и власти?
— Этого стоит страшиться, сэр. Великан, когда-то глубоко погребённый, зашевелился. Когда же он восстанет, а он восстанет, дружеские узы меж нами покажутся узелками, которые девочки вяжут из цветочных стебельков. По ночам мужчины будут жечь соседские дома. На рассвете — вешать на деревьях детей. Реки будут источать зловоние трупов, раздувшихся от долгого плавания. И, продвигаясь вперёд, наши армии будут расти всё больше, питаясь гневом и жаждой мести. Для вас, бритты, это будет всё равно что огненный шар. Останется только спасаться бегством или сгинуть. Эта земля, край за краем, станет новой страной, страной саксов, где от вашего народа не останется и следа, разве что пара одичавших овечьих отар на холмах.
— Неужели он прав, Аксель? Он, наверное, бредит?
— Он может ошибаться, принцесса, но это не бред. Драконихи больше нет, а вслед за ней померкнет и тень Артура. — Аксель обратился к Вистану: — По крайне мере, мне отрадно, сэр, что вы не находите удовольствия в тех ужасах, которые нам живописуете.
— Нашёл бы, если б мог, мастер Аксель, ибо это будет месть справедливая и по заслугам. Но годы, проведённые среди вас, меня изнежили, и, как бы я ни старался, воспылать огнём ненависти мне не по силам. Мне стыдно за эту слабость, но уже скоро я приведу на своё место воина, которого обучу сам и чей дух свободнее моего.
— Вы про мастера Эдвина, сэр?
— Про него самого, и осмелюсь предположить, что теперь, когда дракониха повержена и её зов больше не властен над ним, он быстро придёт в себя. В этом мальчике живёт дух истинного воина, каким обладают лишь немногие. Остальному он быстро обучится, и я закалю его душу, чтобы в неё не проникло никаких мягкосердечных глупостей, которых полно в моей. В том деле, что нас ожидает, он не будет знать пощады.
— Мастер Вистан, — обратилась к воину Беатриса, — я по-прежнему думаю, что слова ваши — воспалённый бред, и ничто не убедило меня в обратном. Но мы с мужем всё больше слабеем, и нам нужно спуститься на твёрдую землю, где нам найдётся приют. Вы помните, что обещали похоронить любезного рыцаря как подобает?
— Обещаю, госпожа, хотя, боюсь, птицы уже успели до него добраться. Милые мои друзья, вы предупреждены, и у вас есть время, чтобы спастись. Берите рыцарского коня и скачите быстрее из этих мест. Отыщите деревню сына, если так надо, но не задерживайтесь там дольше, чем на день или два, потому что кто знает, как скоро наши армии запалят факелы и пойдут в наступление. Если сын вас не послушает, оставьте его и бегите как можно дальше на запад. Может быть, вам ещё удастся избежать резни. Ступайте и отыщите рыцарского коня. А если увидите, что мастер Эдвин подуспокоился и его странная лихорадка утихла, разрежьте его путы и отправьте его наверх ко мне. Его ждёт жестокое будущее, и я хочу, чтобы он увидел всё это — павшего рыцаря и поверженную дракониху — прежде чем шагнёт ему навстречу. Кроме того, он так споро роет могилы парой камней! Теперь же, милые друзья, поспешите прочь и прощайте.
Глава 16
Коза уже довольно долго топталась на траве у самой головы Эдвина. Зачем этой скотине понадобилось подходить так близко? Хотя они и привязаны к одному шесту, но вокруг достаточно места для обоих.
Эдвин мог бы подняться и отогнать козу, но он слишком устал. Изнеможение навалилось недавно и с такой силой, что он рухнул на землю, прижавшись щекой к горной траве. Он уже подошёл было к кромке сна, но потом вздрогнул и пробудился от внезапного ощущения, что матери больше нет. Мальчик не пошевелился и не открыл глаза, но громко пробормотал в землю: «Матушка. Мы идём. Осталось совсем чуть-чуть».
Ответа не последовало, и Эдвин почувствовал, как внутри разверзлась великая пустота. С тех пор он звал её ещё несколько раз, дрейфуя между сном и явью, но ответом всегда была тишина. И вот коза жуёт траву под самым его ухом.
— Прости меня, матушка, — тихо сказал он в землю. — Меня связали. Я не смог освободиться.
Над Эдвином зазвучали голоса. Только тогда до него дошло, что раздававшиеся вокруг шаги принадлежали не козе. Кто-то развязывал мальчику руки, вытаскивая из-под него верёвку. Чья-то нежная рука приподняла Эдвину голову, и, открыв глаза, он увидел перед собой старую женщину — госпожу Беатрису, — смотревшую на него сверху вниз. Мальчик понял, что уже не связан, и встал на ноги.
Одно колено сильно болело, но, пошатнувшись от ветра, Эдвин всё же устоял на ногах. Он огляделся: серое небо, вздымающаяся земная твердь, скалы на гребне соседней горы. Совсем недавно эти скалы значили для него всё, но теперь матери там больше не было, никаких сомнений. И ему вспомнились слова воина, что если слишком поздно спасать, то мстить никогда не поздно. Если всё так и есть, то те, кто забрал его мать, жестоко за это поплатятся.
