Олег Рой - Вдали от рая
И, пока неиссякший поток силы возносил его вверх, точно воздушный шар, с вызовом добавил:
– А вы-то по какому праву хотите разлучить братьев? Какая вам от этого польза?
Главврач снова надел очки. Щеточку усов тронула снисходительная улыбка:
– Вы меня неправильно поняли. Никто не собирается вас разлучать. Интернату даже выгодно, чтобы вы забрали Сережу. Чем меньше у нас пациентов, тем больше внимания мы сможем уделять остальным. Я желаю Сереже только добра и поэтому считаю, что ему стоит хотя бы временно пожить у нас. До тех пор, пока не наладите свой бизнес. Здесь мы обеспечим ему должный уход и медицинское наблюдение – а вам, если вы собираетесь всерьез начать заниматься своими делами, будет не до этого.
Виктор задумался. Вообще-то предложение выглядело разумным. Все равно он в ближайшее время не сможет уделять Сереже достаточно внимания. А здесь брату, по крайней мере, все знакомо… Но вдруг ему представилась нескладная фигурка на скамейке, склоненная над альбомным листом; а кругом шелест листьев и трав, ароматы живой природы, прекрасной в любой сезон… И – по контрасту – давящие стены, мерзкий запах капустного супа, доносившийся даже в кабинете главврача, перекошенное от злобы лицо санитарки, тащившей за руку девчонку…
«Мой брат не вернется сюда. Ни на минуту!»
– Спасибо, но я не могу принять ваше предложение. Мы начали привыкать друг к другу, и не хотелось бы расставаться сейчас, когда отношения только-только наладились… Кроме того, думаю, что после маминой смерти Сережа тяжело воспримет возвращение в интернат. Так что если вам небезразлична его судьба, пусть он останется со мной.
– Что ж, – тон главврача из доверительного стал деловым, – раз так – желаю удачи. Список документов можете получить у моего секретаря.
Поблагодарив, Волошин вышел прочь. И не видел выражения лица, с которым доктор поглядел ему вслед.
Когда Виктор подошел к своей машине, в которой его ждал, как всегда слушая радио, верный Юра, то с незлой досадой отчитал своего водителя:
– Что ж ты, дружище, даже не сказал мне, каким пугалом я, оказывается, хожу!
Юра хмыкнул:
– Виктор Петрович, да вы бы себя видели последнее время… Попробуй вам что-нибудь скажи – тут же убьете на месте…
– Разве? – ошалело спросил Волошин и вдруг засмеялся – впервые после смерти матери. Да что там! Впервые за несколько месяцев…
И Юра, услышав его смех, недоуменно поглядел на шефа, а потом тоже расхохотался.
Их веселье прервал звонок мобильного. Виктор нажал кнопку.
– Это Михаил Львович вас беспокоит, – раздался в трубке знакомый вкрадчивый голос. – Виктор Петрович, встретиться бы надо… Есть новости по вашей квартире.
– Какие именно? – поинтересовался Волошин.
– Не хотелось бы по телефону…
– Скажите хоть, насколько все плохо?
– Да скорее хорошо… Приезжайте – поговорим.
– Ладно, вечером буду в Москве.
Нажал кнопку отбоя и повернулся к Юре:
– Надо ехать. Давай заскочим домой, я приведу себя в порядок, соберемся – и в Москву.
Едва они выехали за ворота интерната, телефон запиликал вновь. На этот раз звонил начальник службы безопасности «АРКа».
– Виктор Петрович, у нас тут такие дела… Даже не знаю, как сказать…
– Что там еще случилось?
– Похоже, раскрутили мы дело с пропавшими деньгами… Ну, которые были переведены с вашего счета на липовую фирмочку…
– Вот как?
– Ну да… Вы когда в Москве будете?
– Планировал вечером.
– Ну, тогда наберите меня…
Глава восьмая, в которой к Виктору начинает возвращаться потерянное
Обе встречи Волошин назначил в одном и том же месте – любимом ресторанчике на Гоголевском – только в разное время. Первым пришел Михаил Львович, сияющий, как новенький водопроводный кран.
– А вы неплохо выглядите, уважаемый! – отметил он, окинув Виктора быстрым цепким взглядом. – До огурчика вам, конечно, еще далеко, но уже видно, что идете на поправку. Поздравляю. Алексей помог, да?
– И он тоже, – кивнул Волошин, не желавший сейчас вдаваться в подробности. Перед отъездом в Москву он потратил массу усилий, чтобы привести себя в божеский вид: тщательно вымылся, побрился, переоделся – и, поглядев в зеркало, остался доволен собой. Да, он сильно похудел и все еще выглядел осунувшимся, глаза запали – но в них вернулась жизнь, та искра, которая всегда отличала его взгляд и привлекала к нему людей. – Извините, Михаил Львович, у меня мало времени. Вы хотели сообщить мне что-то о моей квартире?
– И о квартире, и об Эльвире, – срифмовал адвокат, жестом останавливая официанта, который подбежал к нему с меню в руках. – Нет-нет, юноша, не надо ничего, принесите только воды без газа, – и вновь повернулся к собеседнику: – Видите ли, дорогой мой, дело в том, что наша Эльвира – вовсе не Эльвира. Правда, имя у нее тоже красивое и редкое – Марьяна. И приехала она тоже с Восточной Украины, где Эльвира Панасенко жила некоторое время, пока не скончалась в 1998 году от большой кровопотери при родах. Кстати, эта беременность у нее была первая и последняя, так что если появятся еще какие-то дети лейтенанта Шмидта – не верьте… Марьяна Балашова лежала с ней вместе в отделении патологии беременности. Видимо, Эльвира и Марьяна стали подругами… Остальное можно представить самим. А уж кто и почему передал Марьяне документы покойницы, надо интересоваться в администрации больницы…
– И что же из этого следует? – Виктор даже слегка задохнулся от радости.
– А следует то, что никаких прав на вашу квартиру – ни целиком, ни частично – у мадам нет и быть не может, – Михаил Львович отхлебнул из запотевшего бокала и чуть поморщился – видимо, вода оказалась слишком холодной. – Когда я выложил ее адвокату все документики и фактики, на него стало жалко смотреть. Теперь он готов нам еще и приплатить, чтоб не портили его профессиональную репутацию. Естественно, ни о каком суде не может быть и речи. Я имею в виду – суде по поводу квартиры. Зато есть все основания отдать под суд мнимую госпожу Панасенко…
Волошин покачал головой:
– Не надо. Бог с ней!.. У нее столько детей, и все мал мала меньше…
– Как скажете. Хозяин – барин, – пожал плечами адвокат. – Кстати, мадам еще не в курсе последних новостей…
– Неужели? – глаза Виктора вспыхнули. – Тогда я, с вашего позволения, не откажу себе в удовольствии сообщить их ей лично… Пожалуй, – он кинул взгляд на часы, – сделаю это прямо сейчас. Благо мой дом недалеко, а она наверняка где-то там…
– Я пойду с вами, – заявил Михаил Львович, тоже поднимаясь. – На всякий случай. И телохранителя своего, Юру, кажется, тоже возьмите. А то как бы она вам глаза не выцарапала. От таких дамочек чего угодно можно ожидать…
В сопровождении Юры и адвоката Виктор вступил в свой двор – в тот самый двор, откуда был изгнан и куда опять возвращался победителем. Еще не стемнело, и Волошин сразу увидел пару детишек Эльви… то есть Марьяны, которые несли вахту на скамейке. Впервые Виктор подумал, в каких условиях они живут и ели ли они сегодня хоть что-нибудь… При виде него «цыганята» тотчас снялись с места и куда-то унеслись. Отлично! Значит, не замедлит появиться и мамаша…
– Подождем, – сказал Виктор. – Тут так приятно дышится…
Назвать приятным предвечерний воздух центра Москвы, насыщенный гарью и смогом, было явным преувеличением. Однако его спутники не стали возражать. И лишь отступили по его знаку в сторону, когда к ним ринулась фигурка с крашеными соломенными волосами. Волосы успели отрасти, явив миру природную черноту на проборе. Изменился и наряд Марьяны-Эльвиры: вместо бесформенной куртки – такой же бесформенный плащ из какой-то сверкающей материи, с уймой крупных пуговиц. Сверток с младенцем она положила на скамейку – должно быть, чтобы освободить руки, которые тут же принялись угрожающе месить воздух:
– А, вернулся, буржуй! Совесть загрызла? Ну так как, будем по-хорошему или по-плохому?
Кулек на скамейке истошно заорал. Виктор сам удивился, почему эти дешевые трюки примитивной, в сущности, женщины повергли его недавно в такую панику и злость. А как он мог хотеть расшибить голову младенца об стену? Наверное, в самом деле был не в себе! Зато теперь – теперь ему было всего лишь противно и слегка смешно. И, пожалуй, жаль тех, кого он недавно так ненавидел…
– Марьяна…
Ее передернуло. Темные, как чернослив, глаза на секунду уставились на него с выражением побитой собаки. Но оно быстро сменилось повышенной агрессивностью:
– Эльвира! Ты что, забыл, как меня звать?
– Марьяна, – настаивал Виктор. – Марьяна Балашова. У меня на руках документы, подтверждающие, что вас зовут именно так, а не иначе.
Испуг, растерянность, неудовлетворенные амбиции, желание отыграть все обратно – эта гамма эмоций отразилась на покрытом прыщами личике жуликоватой особы, которая наконец притихла. И ее молчание было доказательством, что Михаил Львович не зря получал свои деньги от «АРКа».
