Санджай Гупта - Тяжелый понедельник
Собравшиеся спели еще несколько гимнов. Потом органист заиграл реквием, и люди начали выходить из полутемного храма, щурясь от яркого солнца.
Сторонний человек, подъехавший к огромной парковке больницы Челси, вошедший по эстакаде в главный корпус, прошедший по коридорам, заполненным больными, их родственниками, санитарами, врачами, администраторами, не заметил бы в больнице никаких изменений.
В отделение неотложной помощи все так же ввозили людей с переломами конечностей, все так же другие больные шли на рентген, чтобы убедиться, что у них нет рака легких, все так же новоиспеченные бабушки и дедушки интересовались у справочного окна состоянием только что родившегося внука. Ничего нового — больница точно так же вдыхала персонал и больных и выдыхала персонал, вылеченных и умерших.
Но врачам, сестрам и всем, кто работал в отделении неотложной помощи и вернулся с похорон Виллануэвы, отделение казалось пустым и осиротевшим. Не будет больше диковатого, забавного, временами нелепого Гато-Гранде, который лечил, учил и развлекал их всех. Они вернулись на работу, занялись больными, принялись заполнять истории болезни, следить за мониторами, но делали все это без прежнего подъема, без прежней энергии. Конечно, пройдет время и затянет эту пустоту. Память о Виллануэве поблекнет. Скучать по нему будут все реже, как и вспоминать его имя. А кто-то будет вспоминать о нем просто как о блистательном клоуне в необъятной хирургической форме. Кто-то заснял на видео похороны Виллануэвы для врачей и сестер, которые не могли на них присутствовать. Когда Тина смотрела похороны с принесенного Сидни Саксеной видеодиска, ее поразили слова Хутена, которые она теперь повторяла как заклинание: жить в согласии со своими идеалами. «Жить в согласии со своими идеалами. Жить в согласии со своими идеалами». Эти слова висели в воздухе как вызов. Она, Тина Риджуэй, не жила в соответствии со своими идеалами ни как профессионал, ни как человек. И она вдруг ясно поняла, что должна так жить, чем бы это для нее ни обернулось.
Тай Вильсон пружинистой спортивной походкой вошел в операционный блок. Моя руки, он не испытывал и тени сомнения. «Жить в согласии со своими идеалами», — произнес он вслух. В душе Тай понимал, что он всего-навсего человек. Медицина — человеческая, гуманная профессия. Да, он делал ошибки, но все врачи ошибаются. Ошибки и упущения подстерегали их на каждом шагу и обрушивались неожиданно и без предупреждения. Они являлись среди бела дня, прячась за завесой гордыни, высокомерия, невежества или упрямства. Они подкрадывались во тьме, скрываясь за невниманием, рассеянностью или усталостью. Врачебные ошибки всегда были здесь, они ждали своего часа, ждали малейшего проявления человеческой слабости.
После смерти Квинна Макдэниела Тай жаждал прощения за оказавшуюся фатальной ошибку в суж-
дении. Прощение исправит все. Если его простят мать Квинна и коллеги, думал он, то это станет первым шагом к его возрождению. Но больше, чем прощения, Тай жаждал искупления. Он хотел сделать то, что позволило бы компенсировать его преступление. Отчасти он понимал, что это невозможно, и цепенел от этой мысли. Сомнение пожирало его. Ничто и никогда не искупит того, что он совершил. Единственное, что он может сделать — как и многие другие до него, — это извлечь уроки из своих ошибок и двигаться дальше, совершенствуя свое врачебное мастерство, и своим примером учить других врачей тому же.
Сун Пак сидел на крыльце и рассказывал Пэт забавные истории о Джордже Виллануэве. После того случая в ресторане, когда они впервые за много лет от души рассмеялись, смех стал частью их жизни. «Как-то раз он пришел в китайский ресторан со шведским столом, — говорил Сун. — Он съел столько, что хозяин вышел из кухни и прогнал Кота из своего заведения. — Пэт рассмеялась. — Но он был необыкновенным человеком. Всякий раз, входя в ресторан, он выбирал посетителей победнее и платил за них».
Пэт улыбнулась — Я люблю тебя, Сун, и мне нравится, что ты так вспоминаешь своего коллегу.
Сидни вошла в свой новый кабинет и увидела оставленную Хутеном фотографию. Сидни сняла ее с полки и смахнула пыль с рамки. Она вгляделась в лицо Хутена на снимке и произнесла, беззвучно шевеля губами: — Спасибо, Босс, спасибо за все.
Глава 47
Сидни опустилась в кресло, которое Хардинг Хутен занимал все время, что она работала в больнице. На оголенных, кремового цвета стенах виднелись отверстия от гвоздей, на которых совсем недавно висели фотографии, отмечавшие вехи профессионального и личного пути Хардинга Хутена. Хутен — старший резидент. Хутен с президентом Клинтоном во время визита последнего в больницу Челси. Хутен на выпускном вечере сына — юноши, одетого в мантию и шапочку. И так далее. Те места, где раньше висели фотографии, выделялись на стене яркими пятнами. Солнце пощадило их, и эти пятна производили какое-то странное, почти жуткое впечатление. Эти прямоугольники, обрамлявшие кресло, выглядели как призраки карьеры Хардинга Хутена. Сидни вспомнила, что когда-то читала о том, что сброшенная на Нагасаки атомная бомба, превратив в пар проходивших по мосту людей, оставила на мостовой их тени.
Тень Хардинга Хутена упала на Сидни Саксену, когда она села в его кресло. Она обожествляла этого человека, преклонялась перед ним. Случайно услышав, как один врач рассказывал другому, что старый хирург допустил ошибку, ускорившую его уход, Сидни не поверила своим ушам. Решила, что это розыгрыш, дурная шутка, злая сплетня. Человек, предъявлявший к себе и другим такие высокие требования, как Хутен, не мог совершить такого грубого промаха. Но он его совершил. Это было предостережение — предостережение ей, всем врачам. Никто не застрахован от ошибки. Даже великий Хардинг Хутен.
Когда Сидни пришла в кабинет, там уже хозяйничали рабочие, менявшие замки в ящиках стола. Они вручили Сидни комплект новеньких сияющих ключей и оставили пестрый диск, пообещав перекрасить кабинет, когда она выберет понравившийся ей цвет. Сидни чувствовала себя предательницей, отступницей от культа Хардинга Хутена. Не меньше, чем новостью о его ошибке, она была поражена самим фактом своего назначения его преемницей.
Этот день вообще был полон сюрпризов. Повинуясь непонятному импульсу, она заехала на детскую площадку, которую посещала только по дням своего рождения, и впервые ощутила желание иметь своих детей. Это открытие потрясло ее еще больше, чем назначение на место Хутена. В конце концов, она сама хотела занять место главного хирурга и упорно шла к этой цели. Этого повышения она ждала, но думала, что ждать ей придется еще как минимум лет десять. Внезапно нахлынувшее желание иметь детей поначалу шокировало ее, но вид любви, связывавшей матерей с их дочками, вызывал почти непреодолимое желание ее познать. Она представила себе, как сидит здесь на скамейке, радуется каждому достижению ребенка, утешает его после падений, кормит конфетками. Непонятно почему, но теперь она вдруг почувствовала, что готова к этой роли.
Потом она подумала о Макманусе. Представила его в роли отца, и в этот момент в дверь постучали.
— У тебя не горят уши? Я только что думала о тебе.
— В самом деле? Я всегда думал, что уши горят у тех, о ком говорят, а не думают.
— Не верь всему, что пишут в «Архиве внутренней медицины».
— Вероятно, ты нашла хирургическое решение проблемы — например, резекцию пылающих ушей?
— Очень смешно.
— Умолкаю. Но я пришел сюда не за этим. Ты не хочешь сегодня отпраздновать свое назначение в узком кругу, у меня дома?
— Звучит заманчиво, — ответила Сидни, отметив слова «у меня дома». Их отношения вступали в новую фазу, и она вовсе не собиралась этому противиться.
Собравшись уходить, Макманус задержался возле фотографии на полке. Сидни и Хутен. На фото они стояли, как близнецы. В одинаковых позах.
— Откуда эта фотография?
— Я не знаю.
— Похоже, что он специально оставил ее здесь.
— Да, я даже в этом уверена. Но откуда он мог знать, что я займу его место? — Голос ее предательски дрогнул.
Наступает новая эра больницы Челси. На компьютере она напечатала повестку дня: «Ошибки в выборе места трепанации черепа при черепно-мозговых травмах». Потом подошла к пульту и отправила сообщение на пейджеры всех сотрудников: «311.6».
Был четверг, но Сун Пак решил взять выходной. Пусть резиденты поварятся в собственном соку. Химиотерапия не доставляла ему особых хлопот. Он не уставал и не чувствовал тошноты. Просто сегодня ему захотелось остаться дома. У дочек начались каникулы, и Пак решил побыть с ними. Стоял необычайно теплый для декабря день. На термометре было около двадцати градусов тепла. Девочки убежали во двор и принялись самозабвенно крутить пестрые обручи. Сун не переставал удивляться, как им удается беспрерывно и без всяких усилий вращать хула-хуп на узких бедрах.
