Ричард Мораис - Путь длиной в сто шагов
Драка на мосту медленно удалялась. Я помню ощущение движения, путешествия, легкого ветра. Приютившие нас люди были милыми, с длинными вьющимися седыми волосами и тихими голосами, они усадили нас на палубу лицом к солнцу, укрыли тяжелыми покрывалами и подали по рюмочке коньяку, от шока, как они сказали.
Мы мягко скользили по глянцевой Сене, мимо Эйфелевой башни, мимо Дома французского радио, под мостом д’Исси, пока наконец не доплыли до острова Бийнкур в предместьях. Там пожилая пара пришвартовала баржу и высадила нас на пристани. Мы от души поблагодарили их, записали имена своих спасителей, и я позвонил Мехтаб, чтобы она приехала забрать нас.
Поджидая мою сестру, мы с Жаном Люком сидели свесив ноги на невысокой стене над возвышением, шедшим вдоль пыльного парка. Парковка была засыпана осколками битых бутылок. Слева под выступом, на котором мы сидели, семья эмигрантов из Алжира жарила на шампурах барашка на парковом гриле, переделанном из старой нефтяной бочки. Отец молился на коврике в тени липы, женщины готовили, дети играли в футбол.
Ветер доносил до нас запах жарившейся баранины, кумина, пузырящегося жира, и у меня захватило дух от простоты этой сцены – жарящееся мясо, мятный чай, жизнерадостно болтавшая семья.
Посмотрев на другую сторону светлой, как ртуть, Сены, я увидел прогуливавшуюся по берегу пожилую женщину. На плечах у нее была шаль, и она словно бы звала меня, махала мне рукой, убеждала меня идти дальше.
Она была вылитая мадам Маллори.
А может, мне это только показалось.
Глава шестнадцатая
– Шеф?
– Да, Жан Люк?
Подмастерье нервно облизал губы.
– Мсье Серж просил сказать вам, что привезли белых куропаток.
Я взглянул на настенные часы, висевшие рядом с гобеленом в технике эндебеле, который я привез из Зимбабве и на котором были изображены крестьянки, жарившие разрубленную на четыре части тушу буйвола. До открытия ресторана оставалось всего час сорок минут.
Я читал одну из любимых кулинарных книг мадам Маллори – «Маргариду: дневник овернской кухарки», но теперь я аккуратно закрыл старую книгу с простыми рецептами давно ушедшей в прошлое эпохи и встал, чтобы поставить ее на полку.
Когда я обернулся, взгляд мой упал на плексигласовый «надгробный камень» банка «Кредит сюисс», рекламное объявление, сообщающее о первом открытом размещении акций Recipe.com, недавно созданного сайта, на котором продавались рецепты, где я был приглашенным директором. Все это внезапно заставило меня замереть на месте. Мой кабинет, залитый солнечным светом, в котором плясали пылинки, вдруг показался мне страшно нелепым. Все горизонтальные поверхности в нем были заставлены латунными табличками на деревянных дощечках и всевозможными наградами, самой странной из которых была позолоченная поварешка от международного супного общества со штаб-квартирой в Брюсселе. Сокровища, которые я столько времени холил и лелеял, вдруг показались мне ничего не стоившими безделушками.
Со времени смерти Поля произошло нечто, что невозможно было отрицать. Казалось, будто бы душевная болезнь перешла из его тела в мое, подобно какому-то плотоядному паразиту из голливудского фильма ужасов. Я не находил себе места, постоянно раздражался, плохо спал. Я не понимал, что происходит, только ощущал, как на меня давит эта зловещая тень. Это незнакомое мне ощущение выводило меня из себя. Оно было мне чуждым, ведь я всегда так радовался жизни.
Жан Люк все еще смотрел на меня с порога кабинета, неуверенный, не розыгрыш ли все это. В итоге выражение лица юноши, его мучительная неуверенность вывели меня из состояния моей собственной неуверенности.
Я встал и сказал:
– Хорошо, тогда – за работу.
Жан Люк первым спустился по винтовой лестнице, и мы вернулись на кухню, где механизм «Бешеной собаки» со звоном, шарканьем и свистом набирал обороты. Официанты, сняв кители, сновали между кухней и обеденным залом, протирали столовое серебро, наполняли коробки с сигарами, складывали салфетки в виде розеток.
Шеф-повар Серж стоял у открытого огня в дальнем углу кухни вместе с двумя помощниками. Сюзанна, кондитер, склонилась над подносом с тартинками. В кухне оживленно говорили о футболе, но мы с Жаном Люком решительно прошли к деревянному ящику, стоявшему в холодной части кухни. Такой ящик приходил с конца сентября до декабря каждый день от московских оптовиков, торговавших дичью.
Парень нашел ломик, поднажал и вскрыл ящик. Вместе мы аккуратно достали из него куропаток, завернутых в папиросную бумагу. Двое других подмастерьев трудились тут же, и я украдкой следил за ними, пока мы распаковывали птицу. Девушка, стоявшая у дальнего края раковины, аккуратно промакивала красную кефаль влажной тряпочкой. Я настаиваю на этом способе; промой кефаль под краном, и ее нежный вкус и цвет утекут в канализацию. Старший подмастерье орудовал острым ножом за мясным столом, удаляя нервы из хребта бычка шароле, французской породы, которую я предпочитаю шотландскому ангусу. Теперь, когда у нас появился Жан Люк, старшему предстояло вскоре надеть собственный поварской колпак и стать комми.
Я взял в руку пухлую куропатку. Ее белая головка с черными глазами безжизненно откинулась назад. Покрытое пухом тельце покоилось у меня на ладони. Ловким ударом тесака я отрубил ее несоразмерно большие когти, и птичьи лапки исчезли в котле с бульоном, кипевшим на ближайшей ко мне конфорке, а потом знаком велел Жану Люку очистить и ощипать остальных.
Когда я начинал в «Плакучей иве», мне приходилось ощипывать по сорок птиц за день, но, к счастью для современных подмастерьев, сегодня эту работу прекрасно выполняют автоматические машины. Я подсунул Жану Люку свою птицу, и он прогнал ее через машину. Белые перышки куропатки, все еще взъерошенные и запятнанные кровью от выстрела охотника, были выщипаны вращающимися валиками, а потом затянуты струей воздуха в сменный мешок, висевший сбоку.
Ощипанную тушку я подержал над огнем, чтобы опалить оставшиеся волоски, потом вскрыл зоб и вынул оттуда несколько щедрых щепоток горькой тундровой травы и ягод. Я промыл в раковине эти травы, так похожие на тимьян, и отложил в керамическую миску.
Это было мое фирменное блюдо поздней осени: сибирская белая куропатка, зажаренная с тундровыми травами, вынутыми из ее зоба, с гарниром из карамелизованных груш в соусе арманьяк.
– Говорить я не умею, Жан Люк. Руками лучше получается. Просто смотри, как я делаю.
Парнишка кивнул. Я выпотрошил птицу, вымыл ее и осторожно осушил бумажными полотенцами. В кухне было слышно только шарканье ног; все либо сосредоточились на своей работе, либо следили за тем, что делаю я. Только побрякивали медные кастрюли на плите и тихо гудели посудомоечные машины, холодильники и вентиляция.
