Алина Знаменская - Пленница дождя
За ее спиной предупредительно кашлянули. Саша обернулась и увидела Эллу. Та стояла в дверях и со странной улыбкой смотрела на свою гостью. Нет, на пленницу. То, что она пленница, до Саши дошло именно в тот момент.
— Не получается? — улыбнулась Каштанова. — Ничего удивительного. Телефон реагирует лишь на нескольких людей. Такая у него программа.
— Программа? — попугаем повторила Саша. Ребенок толкнул ее больно и требовательно. Он всегда толкал в самые острые моменты, когда снаружи сама жизнь бьет по башке. — Но я только хотела позвонить подруге…
Каштанова прошла и утонула в мягком кресле.
— Теперь я твоя подруга. Ты можешь говорить со мной о чем угодно. Хоть будешь уверена, что я не стану сплетничать за твоей спиной.
— Настя не сплетничала!
— Дитя… Ты полна иллюзий, — проговорила Элла, своим спокойствием выводя Сашу из себя. — Кажется, мы все это обсудили? Вроде бы мы договорились с тобой, что на время ты ограничишь круг общения. Разве это так трудно?
— Но ограничить — это не значит лишиться его совсем!
— Разве ты лишена общения? Ты можешь болтать со мной, с Игорем. Говори с Ларисой хоть целыми днями!
— Ваша горничная не вызывает у меня желания разговаривать!
Каштанова усмехнулась:
— Да, у нас вышколенный персонал. Все они получают неплохие деньги и не хотят потерять работу.
Саша смотрела на Каштанову во все глаза и не верила сама себе. Эллу словно подменили! Где та мягкая, снисходительная женщина, которая так расположила к себе Сашу когда-то? Где ее понимание, доброта, готовность помочь? Неужели люди способны так притворяться?!
— Хочу напомнить тебе, дорогая, о твоих правах, — спокойно вещала Каштанова, глядя на Сашу из-под полуприкрытых ресниц. — Ты можешь пользоваться всем в этом доме, кроме телефона. Телевизор, музыкальный центр, книги. Чего тебе не хватает? По-моему, ты никогда раньше не жила в таких условиях. Тебе не нужно мыть полы или посуду. Нет необходимости даже стирать свои вещи. И ты еще капризничаешь!
— Я не капризничаю, — растерялась Саша. Она не ожидала, что, живя у Каштановых, будет вынуждена защищаться от них же.
— Кроме прав, как ты понимаешь, у тебя теперь имеются и обязанности, предусмотренные нашим договором, — спокойно напомнила Элла, щурясь на Сашу из глубины мягкого кресла.
Острая льдинка кольнула Сашу в самое сердце. Договор! Она подписала бумаги! Но в тот день она была так расстроена разговором с Настиными родителями, что плохо вникала в то, что говорили ей Каштановы о документах. Она только повторяла, что ей срочно нужно вернуть долг. Элла сказала, что деньги отвезет сама. Но ведь Саша понимает — сумма большая. Нужно все оформить документально. Сашу тогда не смутило, что бумаги появились перед ними как по мановению волшебной палочки, словно ждали своего часа в соседней комнате. Она подписала и успокоилась только тогда, когда Каштанова вернулась из больницы и сказала, что дело улажено. Больше Саша никому не должна. Тогда она уснула и про бумаги уже не думала. А потом Элла сама напомнила ей. Когда Саша стала выходить из-под контроля. А когда она начала выходить из-под контроля? Когда поняла, что она здесь пленница. Вот! Осознание это пришло к ней в один из осенних дней, когда она стояла у окна в своей комнате, а дождь барабанил в стекло. Лес впереди казался мрачной стеной, черная земля усиливала это ощущение. Ее второй день не пускали на прогулку. Как она ни уверяла, что любит гулять в дождь, что оденется теплее и возьмет зонт, Элла Юрьевна оставалась непреклонной. Сырая погода может повредить ребенку. У их покойного сына в дождь всегда повышалась температура. При чем тут их сын? Саша недоумевала. Где логика? Лично она, Саша, всегда любила дождь, и здоровье у нее крепкое.
Саша подозревала, что Каштанова просто не хочет выходить в сырую погоду, а ведь на прогулках она сама сопровождает Сашу.
— Если вы не хотите мокнуть, я прогуляюсь одна!
Каштанова только странно улыбнулась в ответ.
Саша не смогла открыть двери. Она поняла, что ее заперли. Она возмущалась, плакала, ругалась — все бесполезно. Дождь хлестал в окно, будто вызывал ее. Его равнодушное бренчание вносило беспокойство. Через час после инцидента Каштанова вошла как ни в чем не бывало и пригласила Сашу посмотреть «Клуб путешественников». Элла «проявляла заботу». Саша не уставала поражаться. Какое лицемерие! Так искусно разыгрывать из себя подругу! Столько времени потратить на то, чтобы приручить Сашу, дикую Сашу к себе! И вдруг — раз — захлопнуть капкан! Саша ничего не понимала.
Неужели прежнее поведение Каштановой — часть далеко идущего плана? Самыми трудными оказались первые дни, когда до Саши дошло: она пленница! Она одна и ничего не может против своих тюремщиков. Утешала лишь зыбкая надежда: это не навсегда. Это скоро кончится. Скоро? Что было полгода назад?
Саша вспомнила, как нашла в документах бабушки материны пожелтевшие открытки с обратным адресом. Это было всего полгода назад. А ведь кажется — в другой жизни. Полгода — это целая жизнь! Особенно когда не с кем поделиться, не с кем поговорить!
Тогда Саше и пришла идея записывать свои мысли. К кому она хотела обратиться в своем новом положении? Конечно, к Илье. Но он бросил ее, и она не станет писать ему. Единственный человек, который ее не предал, — это Настя. Так у Саши в доме Каштановых появилась тайна. Саша заявила, что будет готовиться в институт, и ей купили тетрадей и разрешили пользоваться библиотекой.
«…Ребенок все время толкается. Он ничего не знает. У него будет другая жизнь, лучше, чем у меня. Большой уютный дом, щедрые родители. Но я ему не завидую. Знаешь, Настя, я стала совсем другой. За эти месяцы я прожила целую жизнь. Теперь мне много лет, я старше тебя, подружка, наверное, вдвое. Если бы не этот ребенок, я была бы сейчас свободна. Иногда я его ненавижу. Ведь это именно он стал причиной моего плена. Ему дела нет до того, что происходит. Он растет и набирает свои граммы. А я волком вою на луну от тоски и одиночества. А иногда я чувствую, что это единственное существо, связанное со мной тесными узами. Оно зависит от меня, от моих настроений и прихотей. Если меня что-то расстраивает или волнует, он обязательно толкается. Напоминает, что я не одна. И тогда мне становится страшно, Настя…»
Дневник стал ее союзником, отдушиной. Как доза наркотика для наркомана. Она не перечитывала написанное, а просто изливала в него избыток горечи, пытаясь как-то уравновесить настроение. Она оставалась взвинченной всю осень, и только сегодня на нее снизошла благодать. Словно с приходом снега что-то сдвинулось в ее жизни, повернулся незримый винтик, творящий судьбу.
