Александр Тарнорудер - Ночь - царство кота
Жаль только своих прежних клиентов-старичков. Не сладко им стало…
— Вот же, бляди, нашли где потрахаться! — Катерина провалилась в спасительный сон.
Ленка с Артемом оказались на улице.
Они заснули мгновенно и остались без душа. На Ленке было одето: платье, сумка, туфли и трусики, причем последние, в полном соответствии с обстоятельствами, доставляли ей явное неудобство. Туфли еще как-то можно было стерпеть. Не долго думая, Ленка стянула с себя противную мокрую тряпку и запихнула в сумочку. Артем сидел на бордюрном камне, уперев голову в ладони. Ленка, оглядевшись по сторонам, прислонилась к цветочной клумбе. Садиться рядом на бордюр она не решилась — вспомнилась знаменитая сцена с Шарон Стоун.
— Жалеешь? — спросила она, пристально глядя на Артема.
Артем скосил голову на бок, не отрывая ее от ладоней, оглядел Ленку долгим взглядом и фыркнул. Они оба прыснули со смеху, зажимая руками рты, чтобы не заржать в голос и не перебудить весь дом.
— Что делать-то собираешься?
— А черт его знает, — Артем вытянул ноги на мостовую.
— В Кармиэль поедешь?
— С ума сошла?! — он наглядно представил себе явление блудного отца и сына в лице святого духа посреди ночи: «Здравствуйте, меня Катерина из дома выгнала за то, что я с ее лучшей подругой переспал…»
— Тогда в Кирьят-Ям, не ночевать же тебе на пляже, и душ не помешает.
— Душ — это точно, — он глубоко выдохнул.
— Знаю, что жалеешь, извини.
— Нет, Лен, если честно, то не жалею. Жалею, что так вышло глупо.
— Это тебе, Темка, за объект с сиськами.
— Да ладно, Лен, ты и сама знаешь… ты просто потрясающая женщина. А сегодня вообще, прическа, платье, все вместе… И потом, от тебя веет…
— Блядством?
— Ха… нет… Понимаешь, по одному твоему знаку любой мужик в пропасть кинется вниз головой и не задумается. Тут и святой не устоит, а я, Лен, как выяснилось, не святой.
— Знаешь, Темка, мы уже пять лет знакомы, так вот, ты — единственный, кто не делал попыток меня трахнуть. — Артем промолчал. — И не важно, Тема, женатый — не женатый.
— Здесь и сейчас, это, конечно, по-идиотски звучит, но я люблю Катерину.
— Я знаю, поэтому и извинялась. Понимаешь, Артем, я как с цепи сорвалась. Смотри, вот. — Ленка достала из сумочки сложенный вдвое пластиковый фолдер, и Артем развернул бумаги с эмблемой второго канала. — Вот, смотри здесь!
До него постепенно дошло, что цифра, на которую он смотрит, это не годовая, а месячная зарплата, предложенная Ленке на телевидении.
— Ни хрена себе… — выдавил он с трудом, — а что они, округлить не могли, что ли?
— Это я сама попросила. Это, Тема, ровно в десять раз больше того, что я получаю сейчас в больнице.
Артему вспомнилась дежурная заводская шутка: «Я хочу нулевую прибавку — допишите мне ноль в конце суммы».
— Дорогие сиськи получились…
— Да, Тема, не дешевые. А главное, они сами могут теперь выбирать, кого, как и где трахать.
— И раньше могли.
— Как знать. Скажи мне кто неделю назад, что я на какую-то тряпку три тысячи хлопну, я бы не поверила.
Подъехало такси. То был час начала развоза пьяной молодежи с дискотек, и водитель явно рассчитывал на других пассажиров. Они забрались в середину.
— Счетчик включи, — сказала Ленка, — а то билет на автобус — сам знаешь сколько стоит.
Водила тихо выругался, но не обычным кибенематом, а с падежами, помянув, как следует, душу.
— Да ладно тебе, мужик, — сказал ему Артем, — можешь брать по дороге кого хочешь, в Крайот — всегда найдется.
— Конечно, а потом вы меня заложите!
— А что, было?
— Да сплошь и рядом.
— Ну, как знаешь.
Они молча держались руками за спинки сидений, пока такси с сумасшедшей скоростью неслось вниз по крутым виражам.
— Значит, — тихо сказал Артем, когда они спустились на равнину к Чек Посту, — с хирургией покончено?
— Наверное… Скорее всего, да.
— Не жалко? После стольких лет.
— Жалко… Только я не знаю, Тем, чего мне больше жалко, бросить медицину, после стольких лет, или тех же лет, прошедших неизвестно как. Я не наивная девочка, Тем, если меня не заставили заплатить сегодня, сейчас же, то это не значит, что не заставят завтра.
— И ты пойдешь на это, а как же выбор?
— Пойду, ты сам все время говоришь: «Есть игра, и есть правила игры». Так я выбрала другую игру.
— Выходит, все продается?
— Да, Тема, все продается! И покупается! Этот объект с сиськами, как ты выразился, сегодня продали за неплохую цену, а тебе сдача со сделки обломилась, бесплатно, между прочим.
— Угу, за это бесплатно мне придется расплачиваться всю жизнь.
— Тогда стань святым, святые — не платят!
Такси остановилось у Ленкиного дома, и она протянула водителю сотню, не глядя на счетчик.
— Оставь, Лен… — начал было Артем.
— Сегодня я угощаю! — отрезала Ленка.
Катерина проснулась далеко заполдень. Просыпаться, собственно, совсем не хотелось, она долго тянула сладкую полудрему, сквозь которую давешние события казались кошмарным сном, надо лишь проснуться, но кто-то другой настойчиво подсказывал, что просыпаться ни к чему. Рабочие сцены разбежались, и некому было сменить вчерашние декорации — чемоданы сиротливо стояли посреди салона, ополовиненный коньяк делил столик с початой коробкой шоколада в компании двух немытых бокалов, спальня выветрилась, но чуткий нюх все равно ощущал запах борделя. Катерина скомкала белье с кровати и запихнула в мусорный бак. Холодильнику был пуст, даже просроченного йогурта не завалялось, не говоря уже о более благородных продуктах. Для коньяка с шоколадом — как-то рано, придется позавтракать в кафе, решила Катерина, однако полдневный зной чувствовался снаружи гораздо сильнее, чем в их прохладном доме. «Наши люди в булочную на такси не ездят» — вспомнилась знаменитая фраза, «зато завтракать на „Тойоте“ еще как ездят», добавила она от себя.
В кафе, выходящем на площадь с фонтанчиком, завтрак давно плавно перетек в обед, и почти все столики были заняты. Она решила сесть в помещении с кондиционером. Время шло, а она так и не решила, что предпринять. Больше всего хотелось, чтобы все стало, как прежде, чтобы это вчера исчезло, как страшный сон, и больше не появлялось. Если бы сейчас, в эту минуту перед ней появился Артем, попросил прощения, повилял хвостом, как побитый пес, она бы наверняка простила его, ну может, двинула бы в сердцах по уху. Катерина не хотела разрыва, не из-за Мишки — из-за себя, из-за них обоих. Она, в конце концов, умела прощать, но на своих условиях — ничего, кроме безоговорочной капитуляции. Ей принесли омлет с грибами и пармезаном и кофе с круассаном, какой-то хмырь попытался подсесть к ней за столик, но одного жеста хватило, чтобы отвалил. Научилась, подумала Катерина гордо.
По мере утоления голода в ней начала прорастать злость, хотелось что-нибудь сокрушить, подраться, набить морду. Попробуй, подойди сюда, подумала Катерина о хмыре, встану и врежу, мало не покажется. Вот только перед клиентами неудобно, парочка точно здесь сидит. Ей захотелось домой, и чтобы Темка там уже был, чтобы принес, подлец, букет цветов, разобрал чемоданы, забросил все в стирку, черт его побери. Она представила, что он входит в дом, где никого нет, и уходит обратно, непонятно куда.
— Шабат шалом, Катерина! — перед ней, откуда ни возьмись, появился запотевший бокал белого вина. Хозяин кафе исходил улыбками, и она признала в нем одного из своих «вип-клиентов». — Какой редкий гость в наших Палестинах! По соседству живешь, или случайно занесло?
— Рядом.
— А что не заходишь никогда? Тебе всегда рады!
— Я знаю, но в шабат домашнего хочется.
— Обижаешь! Что не вкусно было?
— Вкусно, очень, правда, вкусно, спасибо.
— Ну, то-то, — хозяин опять расплылся в улыбке. — Если чего надо, тут мигом…
— Спасибо, все просто прекрасно!
— Рад, очень рад, — хозяин подмигнул и ретировался.
Бокал ледяного вина — это было то, что надо. Мысли потекли спокойнее, ленивее, обстановка этому явно способствовала. Катерина огляделась вокруг: превалировали аккуратно одетые пожилые пары ашкеназского происхождения, пришедшие провести время в кафе, хотя кошерности в субботу ждать не приходится.
Вдруг вспомнилась «Керосинка», до которой надо было ехать несколько остановок на троллейбусе, но можно было, в принципе, и дойти, минуя универмаг «Москва», со своим особенным мороженным в вафельных стаканчиках за двадцать копеек, деревянные павильоны на площади Гагарина, появившиеся во время перестройки.
У Катерины с детства было хорошо с цифрами. Родители, служащие Мингазнефтепрома, гордились ее способностями, но на все просьбы перевестись в матшколу отвечали постоянным отказом. Ей очень хотелось перейти в знаменитую «вторую школу», но предки, по каким-то идейным соображениям, были категорически против, постоянно приносили какие-то грязные сплетни про учителей, компромат на диссидентов-учеников. Катерине хотелось поступить на прикладную математику или, на худой конец, на АСУ, но без частного преподавателя, по той же причине, пришлось идти на экономический, где у каждого второго были предки функционеры, как у нее. Мальчики с ПМ задирали нос, в упор не видели и проходили мимо, а на экономистов ей самой было противно смотреть. Своя среди чужих, чужая среди своих, Катерина исхитрилась донести невинность до четвертого курса, где на картошке, не встречать же двадцать лет целкой, пустилась во все тяжкие. Вспоминать противно. Энергия шла на учебу, вокруг постоянно вертелись какие-то группы, наркотики, полулегальные диски, видеокассеты, фарца, ее ничего особенно не трогало, только самиздат, и тамиздат, тщательно скрываемые от родителей. Модные книги давали читать на одну ночь, из магнитофонов — Галич, Окуджава, Высоцкий, эмигранты. Словом обычная жизнь обычной московской интеллигентной барышни.
