Мария Эрнестам - Под розой
Побег из дома престарелых, конечно, подарок для журналистов, особенно в августе, когда ничего не происходит. Они посвятили «сенсационному материалу» сотни газетных полос и, пользуясь случаем, написали пару-тройку другую критических статей об уходе за престарелыми в нашей стране. Взяли интервью и у дочери Ирен. Она заявила, что требует скорейшего раскрытия дела об исчезновении ее матери и что полицейские должны с помощью водолазов обследовать дно озера Хелшён, в котором Ирен могла утопиться. При этом она очень едко отозвалась об уходе, который получала ее мать после инфаркта, называя его пародией на милосердие.
Мне кажется, ей нравилось красоваться перед камерами. И я могу ее понять: гораздо интереснее выступать по телевизору и обвинять других, чем самой убирать за старухой. Мне забавно было слышать, как она говорила, что родственники денно и нощно ухаживают за стариками, ведь я знаю не понаслышке, что сама она и пальцем не пошевелила ради матери. Но в ее упреках есть резон, и хорошо, что она это говорит. Это ведь она — дочь Ирен, и это она вправе возмущаться тем, как обращались с ее матерью, а не я.
8 августа, три ночи
Я на скалах в Нурдстен. На этот раз я взобралась очень высоко и сижу теперь на самой вершине и смотрю на море. Такая красота стоит, чтобы за нее пострадать, поэтому я стараюсь не думать о своей бедной спине, протестовавшей против этого подъема. На южной стороне острова — удобные для сидения камни, зато на северной — острые скалы, обрывающиеся отвесно в море. Только посвященные знают, что с них открывается чудесный вид.
Сегодня я на острове одна. Я вижу Кидхольмен, Братте, Алме, почти весь архипелаг и даже сушу — Фриллесос, его тихую, обыденную жизнь. Передо мной Нидингарна и другие мелкие островки, но они не мешают вглядываться вдаль, даря ощущение, что передо мной — бесконечность. Море сегодня тихое, луна полная и яркая, она словно соперничает с солнцем, заливая все вокруг ровным серебристым светом.
Я все-таки добралась сюда. Я села в лодку, и мотор завелся с первой попытки. Я поехала к островам, сделала то, что должна была сделать, и бросила якорь на Нурдстен. Я выпрыгнула из лодки с легкостью, как когда-то. Чуть не поскользнулась на мокрых камнях, но все-таки взобралась наверх. Повернув голову, я вижу, что лодка лежит на том же месте, где я оставляла ее двадцать лет назад. Странное ощущение.
Я сижу, поджав колени к груди, пью кофе из термоса и закусываю бутербродами с сыром. Я сделала их из свежего хлеба, хотя сегодня похороны. Мама была бы довольна. Ей всегда нужно было только самое лучшее. Бутерброды чудесно пахнут, и я уже в который раз благодарю небо за то, что старость не лишила меня обоняния. Все проходит, но запахи остаются. К аромату свежего хлеба примешивается запах соли, моря, водорослей, травы, пробивающейся между скалами, крепкого кофе. И среди этих ароматов я улавливаю запахи из моих воспоминаний. Запах передника Бритты, когда я утыкаюсь ей в колени, запах кожи Сюзанны, когда она была младенцем, аромат волос Джона, то, как пахла шерсть Бустера перед тем, как он исчез в мешке. Мамины духи, аромат которых оставался в прихожей после того, как она уходила из дома, захлопывая дверь, чтобы отправиться на вечеринку или «чтобы никогда больше не возвращаться». Теперь она никогда больше не вернется. Теперь все кончено.
Вчера, когда я вернулась домой из нашего сарая для рыбацкого снаряжения, который мы снимаем в Торстенвике, случилось то, что должно было случиться. Среди моих роз стоял Орн и измерял что-то, и его резиновые сапоги уже успели примять мои любимые «Реасе». Я посмотрела на Свена, который стыдливо отвел взгляд.
— Я не хотел тебя расстраивать, Ева, и позвал Орна, чтобы мы могли вместе все обсудить. Зима предстоит суровая, и нам придется заменить трубы. Послушай сама, что скажет Орн. Уверяю тебя, он прав.
Я ничего не ответила, только пошла прямо к Орну, который шагнул мне навстречу, не обращая внимания на розы под ногами. Желтые, розовые и кремово-белые бутоны смешались с грязью, и у меня защемило сердце. Я с трудом заставила себя вежливо поздороваться с Орном, который пожал мне руку, предварительно вытерев ее о брюки. Его водянистые глаза и красный нос с синими прожилками свидетельствовали о том, что он по-прежнему пьет запоем. Волосы у него были грязные и всклокоченные.
— Ты пришел поговорить о трубах?
— А о чем же еще? — удивленно уставился на меня Орн. — Конечно, о трубах. Если не хотите остаться зимой без воды, самое время их заменить. Вообще-то это давно надо было сделать, но раз уж вы сейчас решили… Придется покопать, но…
— Насколько глубоко?
Орн отвернулся и подошел к розам. Я встала рядом.
— Свен сказал, что ты переживаешь из-за роз, Ева. Нам придется выкопать канаву два метра глубиной. Неширокую. А трубы пройдут приблизительно вот здесь.
Орн показал, что канава пройдет прямо среди кустов роз и потом дальше в сад. Он пообещал копать осторожно, заявил, что знает, как выглядят у роз корни, и заверил, что будет обращаться с моими кустами, как с любимой женой. При этом он захохотал и посмотрел на меня, чтобы проверить, как я отреагирую на шутку. Но я развернулась и молча ушла в дом. Свену пришлось играть роль хозяйки и предлагать Орну кофе. Пока они пили его в саду, я тоже налила себе чашку и присела за стол. Но не для того, чтобы писать, а чтобы подумать.
Что бродило у меня в голове, когда я сидела там за столом? Я взяла дневник, погладила его и поняла, что в нем осталось всего несколько чистых страниц. Это было не что иное, как жизнь, переплетающаяся с жизнью, мысль, переплетающаяся с мыслью, неизбежность, обвивающаяся вокруг тела, словно змея. Дневник с розами на обложке. Как Анна-Клара узнала?.. Конечно, она не могла знать, но видела, с какой любовью я ухаживаю за розами, и поняла, где мое самое больное место. Теперь моя очередь. Я должна спросить себя, что мне делать. Что мне предназначено судьбой, и что я могу сделать, чтобы это осуществилось.
Ночью я почти не спала — разговаривала с ушами Бустера. Убедившись, что Свен заснул глубоким сном, подкрепленным двумя таблетками снотворного, которые я разболтала в его бокале за ужином, я встала и вышла в гостиную. Там уже была приготовлена одежда. Луна ярко светила, и я чувствовала, что она со мной заодно. Я достала из гаража лопату и пошла к маминой могиле, как когда-то. Каждое движение лопаты сопровождалось воспоминанием из детства, которые я пыталась успокоить, шикая на них, как старую собаку. Я, которая никогда не умела успокаивать собак.
Руками в перчатках я начала раздвигать розы. Они сопротивлялись, выставив шипы. Сильные гибкие ветви пытались дотянуться до меня, но я была непреклонна. Наконец, я воткнула лопату в землю и начала копать под аккомпанемент своих мыслей. Слова из прошлого, смех звучали у меня в голове. Моя дочь со странностями. Глубокий копок. Ты никчемное существо. Сломанный корень. Я научилась любить себя, тебе тоже придется это сделать. Горсть камней. Я никогда больше не вернусь. Дождевой червяк. Тогда мы едем в ресторан! Еще земля. Нет смысла разговаривать с Евой. Она вообще ничего не знает о жизни. Еще камни. Ты пугливый мышонок. Корни. Любила, любила… А теперь споет Ева! Что-то твердое. Но ты ведь всегда меня презирала, не так ли? Я все копала и копала. Ты трусиха, ты боишься жизни! Я вся вспотела, но копала все глубже. Ловила ртом воздух. Чувствовала боль в груди и в животе. Постепенно я вообще перестала понимать, что делаю.
Наконец заметив то, что когда-то было красным мешком для одежды, я выпрямилась, чтобы перевести дыхание. Передо мной была могила, и следовало быть осторожной, чтобы ничто не проснулось к жизни и не начало кровоточить. Я копала и копала, доставая то, что когда-то было красной тряпкой, вместе с тем, что когда-то было красивой женщиной. Я действовала осторожно, словно раскапывала сокровище. Все выкопанное я складывала на старое покрывало. Красота мимолетна, тлен вечен. Но розы выжили. Я видела кости, лоскутки ткани, когда-то прикрывавшие ноги, которые так любили танцевать, останки, которые когда-то брали от жизни все. Теперь они лежали на старом покрывале. Я завязала его узлом и понесла на руках, как ребенка. Подошла к машине, открыла багажник, снова закрыла. Вернулась к могиле и засыпала ее землей. Все это заняло несколько часов, а на то, чтобы восстановить мою коллекцию роз, потребуются годы. Ну и что. Дайте розам любовь, и вы получите ее обратно. Я прихватила стул, который намеревалась использовать в качестве грузила, засунула его в автомобиль, села за руль и поехала.
В гавани было по-августовски темно и печально, но воздух чист и свеж. Сторож, судя по всему, пил чай у себя в будке. Я без помех перенесла груз в лодку и спустилась в нее. В какой-то момент мне показалось, что кто-то стоит у меня за спиной, но это была всего лишь моя тень: я испугалась самой себя. Мотор завелся с первой попытки: сегодня судьба была ко мне благосклонна. Полная луна ласкала холодными лучами поверхность воды. Мне вдруг пришло в голову, что я никогда не была достаточно сильна, чтобы управлять своей судьбой. Столько всего случилось без моего участия. С этими мыслями я направила лодку по лунной дорожке к горизонту, чувствуя, как меня словно магнитом притягивает к цели.
