Сара Груэн - Воды слонам!
— Непременно. Уж поверь. Но прежде мне надо доделать кое-какие дела.
Напоследок Граф останавливает на мне долгий взгляд.
— Попробую тебя потом найти, — говорит он и уходит в сторону кухни, где уже кучкуются, бросая косые взгляды, перепуганные рабочие из Передового отряда.
Кроме Верблюда и Уолтера, недостает еще восьмерых — троих из основного состава и пятерых из Передового отряда. Значит, Черныш со товарищи разделились на бригады и теперь шуруют в разных частях поезда. Понятное дело, раз уж цирк на грани краха, рабочих будут скидывать все равно. Но не на мосту — тут явно целились в меня.
Мне приходит в голову, что в тот самый миг, когда совесть помешала мне убить Августа, кто-то исполнял его приказ убить меня.
Интересно, что он почувствовал, когда проснулся и увидел рядом с собой нож. Надеюсь, понял, что это больше не угроза, а зарок. Ведь я в долгу перед всеми теми, кого все-таки сбросили с поезда.
Все утро я прячусь по углам, упорно разыскивая Марлену. Но ее нигде нет.
Дядюшка Эл в алом жилете и штанах в шахматную клетку обходит свои владения, отвешивая подзатыльники всем и каждому, кто не успевает убраться с его пути. Заметив меня, он замирает. Нас разделяют восемьдесят ярдов. Я не отвожу от него взгляда, в который вкладываю всю свою ненависть. Вскоре губы Дядюшки Эла складываются в холодную усмешку. Он резко сворачивает направо и в сопровождении свиты продолжает свой путь.
Издалека я замечаю, что над кухней взметнулся флаг, зовущий всех на ланч. В очереди вижу Марлену в городской одежде. Она осматривает толпу. Я понимаю, что она ищет меня — и, надеюсь, знает, что я цел. Стоит ей сесть, как откуда ни возьмись появляется Август и усаживается напротив. Еды он не взял. Что-то сказав, он хватает ее за запястье. Она отшатывается, проливая кофе. На них начинают оборачиваться. Отпустив ее, он вскакивает так резко, что скамейка падает в траву, и выбегает с кухни. Я тут же бегу туда со всех ног.
Марлена поднимает взгляд, замечает меня и бледнеет.
— Якоб!
Я ставлю скамейку на место и присаживаюсь на край.
— Он не сделал тебе больно? Ты как? — спрашиваю я.
— В порядке. А ты как? Я слышала… — слова застревают у нее в горле, и она прикрывает рот ладонью.
— Сегодня мы делаем отсюда ноги. Я буду держаться неподалеку. Уходи, как только сможешь, и я уйду следом.
Она, вся бледная, смотрит прямо на меня:
— А Уолтер с Верблюдом?
— Мы вернемся и посмотрим, удастся ли их отыскать.
— Мне нужно еще несколько часов.
— Зачем?
У входа в кухню появляется Дядюшка Эл. Он щелкает пальцами, и с противоположной стороны шатра к нему подходит Граф.
— У меня в купе припрятано немного денег. Я зайду, когда его там не будет, — отвечает она.
— Не стоит. Лучше не рисковать.
— Я осторожно.
— Нет!
— Эй, пойдем-ка, Якоб, — говорит Граф, беря меня под руку. — Боссу не нравится, что ты тут.
— Граф, дай мне еще минутку, — прошу я.
Он глубоко вздыхает.
— Ладно, тогда поборись чуток. Но только пару секунд, не больше, а потом я тебя отсюда выведу.
— Марлена, — в отчаянии шепчу я. — Обещай, что ты туда не пойдешь.
— Не могу. Половина денег — мои, и если я их не заберу, у нас ни гроша за душой не будет.
Я вырываюсь из объятий Графа и встречаюсь с ним лицом к лицу. Ну, то есть к груди.
— Скажи мне, где они, и я заберу их сам, — рычу я, тыча Графу в грудь пальцем.
— Под диваном у окна, — торопливо шепчет Марлена. Обойдя стол, она подходит ко мне. — Сиденье открывается. Деньги в банке из-под кофе. Но, думаю, мне легче будет…
— Ладно, хватит, — говорит Граф. Развернув меня, он заламывает мне руку за спину и подталкивает так, что я сгибаюсь пополам.
Я поворачиваю голову к Марлене.
— Я сам. А ты к вагону даже не приближайся. Обещаешь?
Я принимаюсь извиваться, и Граф меня выпускает.
— Обещай, слышишь? — шиплю я.
— Обещаю, — отвечает Марлена. — Только осторожней.
— Эй ты, сукин сын, отпусти меня сейчас же! — ору я Графу. На публику, разумеется.
Мы с ним устраиваем великолепный спектакль. Не знаю, догадывается ли хоть кто-нибудь, что руку он мне заламывает совсем не больно, однако отыгрывается тем, что отшвыривает в траву на добрые десять футов.
После ланча я только и делаю, что выглядываю из-за углов, проскальзываю за крыльями шатров, прячусь под вагонами. Но ни разу мне не удается незаметно подобраться к вагону номер 48. Кроме того, Августа я не видел с самого ланча, так что, вполне вероятно, он там. Короче говоря, я выжидаю удобного момента.
Дневного представления нет. Около трех часов пополудни Дядюшка Эл взбирается на ящик посреди площади и провозглашает, что на вечернем представлении каждый должен выложиться, как никогда прежде. Что будет в противном случае, он не говорит, да никто и не спрашивает.
В город отправляется импровизированный цирковой парад, после которого животных возвращают в зверинец, а продавцы сладостей и прочие лоточники раскладывают свои товары по местам. Толпа, подтянувшаяся вслед за парадом из города, собирается в центре площади, и вскоре Сесил принимается обрабатывать простофиль у входа в паноптикум.
Прижавшись снаружи к зверинцу, я проделываю дырочку в стянутом шнуром шве и заглядываю внутрь.
Вот Август вводит Рози, угрожающе помахивая у нее под животом и рядом с передними ногами тростью с серебряным набалдашником. Она послушно следует за ним, но глаза у нее светятся неприязнью. Подведя слониху к ее обычному месту, он пристегивает ее цепочкой за ногу к колу. Она вглядывается вдаль над его склоненной спиной, прижав уши к голове, и, похоже, примиряется со своим положением. Покачивая хоботом, смотрит, не найдется ли чего интересного на земле. Обнаруживает что-то достойное внимания, поднимает и, подогнув хобот, пытается понять, что же это такое. И, наконец, запихивает в рот.
Марленины лошадки уже выстроились в ряд, но ее самой пока нет. Лохи уже вовсю тянутся в шапито. Пора бы ей появиться. Ну же, ну же, где же ты…
Мне приходит в голову, что она могла нарушить обещание и отправиться в их купе. Вот черт, вот черт, вот черт. Август все еще возится с цепочкой, но недалек тот час, когда он заметит, что Марлены нет, и займется этим вопросов вплотную.
Кто-то тянет меня за рукав. Сжав кулаки, я оборачиваюсь.
Это Грейди. Он поднимает руки вверх, показывая, что вовсе не собирается нападать.
— Эй, полегче, парень.
— Малость нервничаю, вот и все дела, — опускаю кулаки я.
— Ну да. Имеешь право, — говорит он, оглядываясь по сторонам. — Слушай, а ты уже поел? А то видел я, как тебя вышвырнули с кухни.
— Нет, — отвечаю я.
— Тогда пойдем. Поедим в закусочной.
— Нет. Не могу. Я на мели, — говорю я, не чая, когда он наконец уйдет. И, снова повернувшись к шву, раздвигаю его края. Марлены нет.
— Ладно, угощаю.
— Да нет, я правда не хочу. — Я продолжаю стоять к нему спиной, надеясь, что он поймет и отвалит.
— Послушай, нужно побалакать, — тихо говорит он. — Там безопаснее.
Повернувшись, я встречаюсь с ним взглядом.
Мы идем на площадь. Из шапито доносится музыка, сопровождающая парад-алле.
Добравшись до закусочной, мы присоединяемся к толкущимся там людям. Человек за стойкой молниеносно готовит и мечет на прилавок гамбургеры, обслуживая хоть и немногочисленных, но явно спешащих клиентов.
Мы с Грейди обходим очередь спереди. Он поднимает два пальца:
— Пару бургеров, Сэмми. Да не торопись.
Проходят считанные секунды — и человек за стойкой протягивает нам две оловянные тарелки. Одну из них беру я, другую — Грейди. Продавцу он сует свернутую купюру.
— Пошли отсюдова! — отмахивается тот. — Ваши деньги тут не в ходу.
— Спасибо, Сэмми! — Грейди запихивает купюру обратно в карман. — Вот спасибо.
Он подходит к обшарпанному деревянному столику и перекидывает ногу через скамейку. Я захожу с другой стороны.
— Ну, и в чем дело? — спрашиваю я, ковыряя дерево.
Грейди украдкой оглядывается по сторонам.
— Несколько парней, которых выбросили ночью, вернулись, — говорит он и, подняв гамбургер, ждет, пока жир с него стечет на тарелку.
— Что, они здесь? — я выпрямляюсь и осматриваю площадь. Если не считать горстки застрявших у входа в паноптикум мужчин, которые не иначе как ждут встречи с Барбарой, все лохи уже в шапито.
— Эй, тише, — одергивает меня Грейди. — Ну да, пятеро.
— А Уолтер… — сердце у меня колотится быстро-быстро. Но стоит мне лишь вымолвить его имя, как Грейди моргает — и я уже знаю ответ.
— Господе Иисусе, — я опускаю голову, не в силах сдержать слезы, и сглатываю. Взять себя в руки мне удается не сразу. — Как все было?
Грейди опускает свой бургер на тарелку и молчит не меньше пяти минут, а когда наконец заговаривает, голос его звучит глухо и напрочь лишен интонации.
