Дэвид Митчелл - Блэк Свон Грин
– «Уступили», – сказал мистер Монк, удивленный тем, что в классе с самыми высокими показателями успеваемости есть ученик, не способный прочитать столь простое слово.
Он ожидал, что я повторю это слово за ним, но я не настолько глуп.
– «Хрюша открыл было рот, чтобы ссссказать что-то, но встретив взгляд Джека, промолчал».
Совершенно очевидно, что я больше не могу скрывать свое заикание. Палач праздновал победу. Все, что мне оставалось – это пытаться увернуться от его атак. Я использовал Метод Удара, чтобы произнести слово «сказать», я буквально силой вытолкнул это слово из своей глотки, и это очень плохо, потому что в такие моменты выражение лица у меня совершенно дебильное. И если Палач ударит меня в ответ, слова начнут застревать все сильнее, и тогда я превращусь в классического заику.
– «Джек протянулся за рогом (я задыхался) и встал, держа хрупкий предмет в (мочки моих ушей жужжали от ужаса) ссссвоих запачканных сссссажей руках. «Я сссссогласен с Ральфом. У нас должны быть правила, и мы должны подчиняться им. Мы ведь не… мы ведь не… Извините, сэр. (у меня не было выбора) Что это за слово?
– «Дикари».
– Спасибо, сэр. (у меня так и не хватило духу приставить два наточенных карандаша к глазам и удариться головой об парту. Я так хотел сделать это, лишь бы не стоять здесь) «Мы – англичане; а англичане – лучшие во всем»… эммм… «сссследовательно мы должны поступать правильно».
Мисс Липпеттс вошла, увидела меня и сразу поняла, что происходит.
– Спасибо, Джейсон, можешь садиться.
«С чего это вдруг он так легко отделался?» – читалось во взглядах одноклассников.
– Мисс! – Гарри Дрэйк поднял руку.
– Да, Гарри?
– Это потрясающая книга. Честно, я прям места себе не нахожу. Можно я дочитаю до конца главы?
– Рада, что тебе понравилось, Гарри. Продолжай.
Гарри Дрэйк прочистил горло.
– «Ральф, я разделю хор – своих охотников, – на группы, и мы будем нести ответственность за огонь». – Дрэйк читал с преувеличенно-четкой дикцией, специально чтобы создать контраст с тем, что началось дальше: – Его предложение было встречено вссссс-ССС-плеском… (он добился своего. Мальчишки хихикали. Девчонки оглядывались на меня. Я чувствовал, что моя голова сейчас взорвется от стыда) аплодисментов, и ссссссс-ссс…
– Гарри Дрэйк!
– Мисс? – Он был сама невинность.
Дети посмотрели на Дрэйка, потом на меня. Ну что, Тэйлор-школьный-заика сейчас заплачет? Этот ярлык теперь приклеется ко мне так, что не отдерешь – это уже гораздо больше, чем просто стикер с оскорбительной надписью.
– Тебе кажется, что это смешно, Гарри Дрэйк?
– Простите, мисс. – Дрэйк улыбался, но как-то исподтишка, так, что учительница не видела этого. – Я должно быть заразился от кого-то…
Кристовер Твайфорд и Леон Катлер тряслись от сдавленного смеха.
– Вы двое, заткнитесь!
Они заткнулись. Мисс Липпеттс не дура. Она знала, что если отправить Дрэйка к директору, то его сегодняшняя шутка станет новостью номер один среди учеников. Если еще не стала. – Это было гадко, глупо и невежественно с твоей стороны, Гарри Дрэйк.
Книга «Повелитель мух» лежала передо мной открытая на сорок первой странице. Слова отклеились от нее, взлетели как пчелиный рой, и покрыли собой мое лицо.
Седьмым и восьмым уроком была музыка, вел ее мистер Кемпси. Аласдер Нортон занял мое обычное место рядом с Марком Брэдбери, и мне пришлось без лишних слов сесть рядом с Карлом Норрестом, Повелителем Прокаженных. Долгое время только Николас Бритт и Флойд Челеси были прокаженными в нашем классе. Они все время ходили вместе, и мы шутили, предлагали им пожениться. Мистер Кемпси до сих пор был зол на нас за ту песню в раздевалке. Мы пропели: «Добрый день, мистер Кемпси», он не ответил. Он стал бросать наши тетради с проверенной домашней работой, совсем как Оджобб – свою шляпу в Джеймса Бонда в фильме «Голдфингер».
– Мне этот день не кажется «добрым» после того, как вы попрали основополагающий принцип нашей школы. А именно: вам почему-то кажется, что вы лучше других, хотя на самом деле ваше поведение говорит как раз об обратном. Аврил Бреддон, раздай учебники. Глава третья. Это Людвиг Ван Бетховен, повешенный, разрисованный и четвертованный (собственно, на уроках музыки мы не занимаемся музыкой. Все что мы делаем, это конспектируем параграфы из «Жизни великих композиторов». И пока мы пишем, мистер Кемпси достает проигрыватель и ставит виниловую пластинку с музыкой того композитора, о котором мы пишем. И какой-то бархатный, как бы закадровый голос рассказывает нам о самых важных произведениях композитора). И запомните, – предупредил мистер Кемпси, – вы должны не просто переписать биографию, вы должны рассказать все своими словами.
Учителя вечно говорят «расскажите своими словами». Я ненавижу это. Писатели всегда очень четко и точно подгоняют слова друг к другу. Это их работа. Зачем заставлять нас разрывать последовательность слов, задуманную автором, лишь для того, чтобы снова соединить их и тем самым ухудшить? Как я могу сказать, что кто-то был дирижером, не используя слово «дирижер»?
На уроках мистера Кемпси никто особо не дебоширит, но сегодня все были еще тише, чем обычно – словно кто-то умер. Только новенькая девочка, Холли Деблин, один единственный раз нарушила тишину, спросив, можно ли ей ненадолго сходить в школьный лазарет. Мистер Кемпси указал пальцем на дверь и сказал: «иди». Девчонкам чаще чем мальчишкам разрешают выходить в туалет или в лазарет. Дункан Прист говорит, что это как-то связано с месячными. Месячные – это загадка для нас. Девчонки не говорят о месячных ни с мальчишками ни при мальчишках. А мы не особо шутим про месячные, чтобы не выдать то, как мало мы о них знаем.
Если верить «Жизни великих композиторов», то глухота Бетховена была самым важным событием в его жизни. Вообще, все композиторы очень похожи: полжизни они шатаются по Германии и работают на всяких архиепископов и эрцгерцогов. Вторую половину они должно быть проводят в церкви (еще я узнал, что мальчики-хористы, ученики Баха, заворачивали свои сэндвичи в листы его рукописей. Они делали это на протяжении многих лет после того, как он умер. И это пока все, что я узнал о мире музыки в этой четверти). Я закончил и отполировал свой конспект о Бетховене за сорок минут, раньше всех.
– «Лунная соната», – говорил бархатный голос с пластинки, – это одно из самых любимых произведений пианистов. Написанная в 1782 году, соната вызывает в воображении образ спокойной луны, отраженной в воде после только что миновавшего шторма.
Я слушал «Лунную сонату» и чувствовал, как внутри меня ноет новое стихотворение. Я уже знал, что назову его «Сувениры». Строчки словно плыли мимо меня, и я хотел, как рыбак, забросить сеть в свое сознание и поймать их, я хотел прямо здесь и сейчас записать эти строчки, но не решался, только не здесь, не в классе, не сегодня, не сейчас. (и теперь все исчезло, в голове у меня задержалась лишь одна строка «Солнечные блики сонной дрожью расходились по волнам». Стихотворение нужно хватать сразу, когда оно приходит, иначе – упустишь навсегда).
– Джейсон Тейлор. – Мистер Кемпси заметил, что я не уделяю своей тетради достаточно внимания. – У меня для тебя задание.
Пустые школьные коридоры выглядят жутковато. Во время перемен – это самое шумное место, но во время уроков – самое тихое. Словно нейтронная бомба испарила всех людей, но оставила здания. Все эти отдаленные голоса… ты словно слышишь их не из классных комнат, а с того света. Самый короткий путь в учительскую – через двор, но я выбрал длинный путь – через Старый Спортзал. Учительские задания хороши тем, что во время их исполнения ты не рискуешь наткнуться на препятствие, они вроде бесплатной стоянки в «Монополии» (*"Бесплатная стоянка" - очень выгодное игровое поле в "Монополии". Если Вы остановитесь на таком поле, вы просто отдыхаете до следующего хода. вы находитесь здесь бесплатно и не подвергаетесь никаким штрафам*). И я хотел растянуть удовольствие. Я топтал затертый дощетчатый пол Старого Спортзала, и думал о тех ребятах, которые давным давно тоже топтали этот пол, а потом отправились на войну и были все до одного убиты во время газовой атаки. Вдоль одной стены в зале рядами стояли стулья, но на другой располагалась шведская стенка. Мне вдруг захотелось вскарабкаться на нее и посмотреть в то окно, под потолком. Риск минимальный. Если я услышу шаги, я просто спрыгну вниз.
Хотя, когда я взобрался туда, оказалось, что лестница гораздо выше, чем кажется, когда смотришь снизу.
Окно под потолком не мыли годами, и оно стало серым.
И полдень сквозь него выглядел довольно депрессивно.
Тяжелое, серое небо, готовое вот-вот обрушиться на землю ливнем. «Лунная соната» летала по орбите моего сознания, как десятая планета. Грачи толпились на водосточной трубе и смотрели, как школьные автобусы громоздко въезжают во внутренний двор школы. Упрямые, скучающие и ворчливые, эти грачи напоминали Аптонских Панков, тех, что всегда тусуются неподалеку от Памятника Неизвестному Солдату.
