Книга Дины - Вассму Хербьёрг

Наконец работник ленсмана приехал за ней на санях. Дину укутали в овчину и увезли домой.

В усадьбе ленсмана было тихо.

Позже, сидя под столом в людской, забытая всеми, Дина узнала, что Ертрюд кричала еще целые сутки, потом она решилась ума и наконец преставилась. С одной половины лица у нее сошла вся кожа. С правой руки, с шеи и с живота — тоже.

Дина не совсем понимала, что значит «решиться ума», зато очень хорошо знала, что такое «ум».

Его Ертрюд никогда не теряла, это Дина знала твердо. Ертрюд сохраняла его всегда, особенно когда бушевал отец.

«Ум от Бога». «Человек все получает от Бога». «Священное Писание — слово Божье». «Библия — великий дар Божий». Все это она каждый день слышала от Ертрюд.

С ее смертью еще можно было бы примириться. Но забыть ее крик и вид обваренной плоти, с которой сошла кожа, было куда труднее.

Ведь животные тоже умирали. В усадьбе у ленсмана то и дело появлялись новые коровы, овцы и лошади. Они были так похожи на своих предшественников, что как будто и не менялись год от года.

Но Ертрюд не вернулась.

Дина долго хранила в памяти ее образ, похожий на вспоротое брюхо овцы.

Дина была не по возрасту крупной. И сильной. У нее хватило сил, чтобы стать причиной гибели Ертрюд. Но их было недостаточно, чтобы справиться с тем, чему свидетельницей она оказалась.

Люди легко пользовались словами. Точно лили масло в разбушевавшиеся волны. В их действительности слова были. В Дининой — их не было. Ее самой там не было.

Ленсман запретил все разговоры о «том случае». И все-таки они велись. Работники и служанки пользовались своим неотъемлемым правом шушукаться о запретном. Главное — шепотом. Когда дети засыпали ангельским сном, взрослые как будто уже не несли за них никакой ответственности.

Говорили, что с тех пор Сухощекий больше уже не мастерил своих хитроумных устройств. С первым же попутным судном он уехал на юг, в Трондхейм, забрав все свои злосчастные инструменты. Но молва опередила его. Молва о кузнеце, что мастерит смертоносные приспособления. Говорили, будто он даже тронулся от этого. И стал опасным для окружающих.

Ленсман велел сровнять с землей и кузницу, и прачечную вместе с печью.

Четверо работников разбирали строения. Четверо других на тележках возили обломки на старый каменный мол, защищавший пристань. Мол стал длиннее на целый локоть.

Когда же земля оттаяла, ее засеяли травой. А потом на этом месте густо разросся малинник.

Летом ленсман с Иаковом Грёнэльвом на его карбасе ушел в Берген и оставался там до осеннего тинга.

Так и получилось, что за девять месяцев, с того дня как Ертрюд по вине Дины обварилась щелочью и до возвращения ленсмана с тинга, Дина ни разу не разговаривала с отцом.

Когда ленсман вернулся домой, служанка доложила ему, что Дина вообще перестала говорить.

Ленсман увидел настоящую дикарку. С бегающими глазами, неприбранными волосами и босую, хотя по ночам уже давно стояли заморозки.

Когда ей хотелось есть, она хватала что-нибудь на кухне и жевала на ходу. Днем она забавлялась, бросая камни в людей, которые приходили в усадьбу.

И ясное дело, получала за это оплеухи.

Дина на свой лад повелевала людьми. Стоило ей бросить камень, и они тут же бежали к ней.

Бывало, что днем она спала по несколько часов кряду. В конюшне. В кормушках для сена. Лошади привыкли к ней и осторожно объедали сено вокруг спящей Дины. Или толкали ее мягкими мордами, вытаскивая сено из-под нее.

Когда ленсман сошел на берег, в лице у Дины не дрогнул ни один мускул. Она сидела на камне и болтала длинными ногами.

Ногти на ногах у нее были невероятной длины, грязь под ними въелась в кожу.

Служанки жаловались, что с нею не было никакого сладу. Дина не выносила воды. Она поднимала крик и убегала, и даже двое взрослых парней не могли удержать ее. Она никогда не входила в кухню, если на большой черной плите что-нибудь кипело.

Обе служанки, которые постоянно работали в усадьбе, оправдывали друг друга. Дел у них и так выше головы. Найти помощницу невозможно. Где тут еще смотреть за этой дикаркой, лишившейся матери.

Дина была такая грязная, что ленсман не знал, как к ней подступиться. Через несколько дней он поборол свое отвращение. И попытался обнять это вонючее, непокорное создание, чтобы договориться с ним и вернуть ему христианский вид. Но ленсману пришлось отказаться от своих намерений.

К тому же он все время видел перед собой свою несчастную Ертрюд. Ее обваренное тело. Слышал безумный крик.

Красивая немецкая кукла с фарфоровой головкой так и осталась лежать там, куда он ее положил. На обеденном столе. До тех пор пока служанке не понадобилось накрыть стол к обеду. Она спросила, что делать с куклой.

— А кто его знает! — буркнула другая. — Положи к Дине в комнату.

Через некоторое время работник нашел куклу среди нечистот. Она была изуродована до неузнаваемости. И все-таки эта находка принесла облегчение. Ведь куклу искали уже несколько недель. Ленсман спрашивал у Дины, где кукла, но не получал ответа, и все решили, что кукла пропала. Подозревать в пропаже могли каждого.

Когда кукла нашлась, ленсман призвал Дину к себе и строго спросил, каким образом кукла могла угодить в нечистоты.

Дина пожала плечами и хотела уйти.

Ее наказали. Первый раз Дина узнала, что это такое. Отец положил ее на колено и отшлепал. И эта проклятая, испорченная девка укусила его за руку, как собачонка!

Однако наказание пошло Дине на пользу. С тех пор она всегда смотрела людям в глаза. Словно сразу хотела понять, будут ли ее бить.

После этого случая Дина не скоро получила от ленсмана новый подарок. Через много лет по просьбе господина Лорка ей подарили виолончель.

Но у Дины была маленькая, переливающаяся перламутром раковинка величиной с ноготь. Она хранила ее в коробке из-под табака, которую прятала в старый футляр для бритвенных принадлежностей.

Каждый вечер она доставала свою раковинку и показывала ее Ертрюд, которая сидела отвернув лицо, чтобы скрыть от Дины, как оно изуродовано.

Однажды эта раковинка сверкнула у Дины перед глазами, когда она бродила по отмели во время отлива.

Раковинка была испещрена тонкими розовыми бороздками, которые сходились в одну точку, с нижней стороны на ней были слабые пятнышки. И она меняла цвет в зависимости от времени года.

При свете лампы раковинка почти не переливалась. Зато днем, у окна, она сверкала на ладони у Дины, словно маленькая звездочка. Прозрачная и светлая.

Пуговка с небесного плаща Ертрюд, брошенная ею Дине на землю!

Что толку тосковать по Ертрюд? Нельзя тосковать по тому, кто ушел отсюда по твоей же вине.

Никто не говорил Дине, что это она привела в действие устройство на чане. Но все это знали. В том числе и ленсман. Он сидел в курительной комнате, словно сошел с одного из старинных портретов, что висели в доме. Большой, грузный, насупленный. Лицо у него было непроницаемое. Он не разговаривал с Диной. Не видел ее.

Дину поселили у одного из арендаторов по соседству. Усадьба называлась Хелле. Детей у арендатора было много, зато всего остального не хватало. Там были рады принять ребенка, за которого платили деньги.

А ленсман платил щедро. Деньгами, мукой, освобождением от некоторых повинностей.

Надеялись, что там Дина снова научится говорить. Что ей пойдет на пользу общество других детей. А главное, она не будет каждый Божий день напоминать ленсману о страшном конце бедной Ертрюд.

Обитатели Хелле один за другим пытались сблизиться с Диной. Но она жила в чужом мире.

Она относилась к ним как к березам перед домом или как к овцам, что паслись поблизости. Они были всего лишь частицей окружавшей ее невеселой природы. Не больше.

В конце концов от Дины все отступились и занялись своими делами. Она вошла в их будни как домашнее животное, которое требовало определенного ухода, а во всем остальном предоставлено самому себе.

Дина не стремилась сблизиться с ними и пресекала любую попытку подружиться с ней. Если к ней обращались, она не отвечала.