Белая горячка. Delirium Tremens - Липскеров Михаил Федорович

– Помню, в 59-м, – услышал Мэн голос одного из рабочих, – на мысе Шмидта не понимал начальник простого человека. Мы тогда нашли там серу, ну и хватанули одеколончику. А на больше начальник не дал. Уж как его по-человеческому ни просили. И надо же какая штука с ним приключилась. С самой оконечности этого самого мыса Шмидта свалился прямиком в Тихий океан. И неизвестно, что с ним приключилось. То ли утоп, то ли в Америку уплыл.

– Да, – вторил ему Другой Голос, – в 57-м в Лангери у одного из работяг день рождения приключился. Ну и он захотел отметить. А начальник не дал. Утром его волки загрызли.

– Как это – волки? – услышал Мэн голос самого молодого богодула. – Единственный волк, который в зиму 54-го перебежал с материка на Сахалин, сейчас в краеведческом музее в качестве чучела стоит.

– То-то и оно, – ответил Другой Голос, – никто и понять не мог, как этот волк из музея сбежал, загрыз начальника и обратно в музей вернулся. Однако ж так дело и обстояло.

После четвертого подобного рассказа Мэн выждал паузы в истории вечного противостояния начальников и подчиненных и достал из кобуры служебный наган, а из рюкзака пачку патронов и стал с шумом загонять патроны в барабан. Потом с таким же шумом провернул барабан и положил наган на койку под правую руку. В соседнем отсеке стало тихо. Через несколько минут в отсек Мэна сунулся один из Богодулов и сказал:

– Начальник, мы поняли. Но дай хотя бы пару рублей. На чай.

Мэн сообразил, что на эти башли не купить даже самого дешевого «Рошу-де-десерт» с полубутылкой осадка. А купить на них можно чай и только чай. Одну пачку чая. Индейского. И он дал. Богодул оживился, поклонился Мэну в пояс и улыбнулся улыбкой со следами былой интеллигентности. А потом он исчез. Через пятнадцать минут он вернулся с литровой банкой, доверху наполненной напитком под названием «Чифирь». Несколько минут в соседнем отсеке слышались только шум глотков и вздохи. Потом все стихло. В отсек Мэна зашел промытый Богодул:

– Мэн, вы – человек. Вот вам тридцать две копейки сдачи. Вы рубль шестьдесят восемь запишите на мой счет. Чтобы после сезона все учесть, – и ушел.

Потом в соседних отсеках слышались какие-то невнятные слова, среди которых постоянно повторялись слова: «Материк… после сезона… Ростов… Свердловск… Обязательно…» и еще названия городов далеко-далеко на западе страны.

Через четыре десятка лет Мэн вспоминал эти слова, когда один из его знакомых говорил, что в СССР не было бомжей. Мэн только рассмеялся. В пятидесятые-шестидесятые весь Дальний Восток был забит бомжами, которые назывались где бичами, где богодулами. Людьми, приехавшими на заработки, чтобы потом вернуться на родину и зажить. Они тяжко сезонно работали, жили по общагам в межсезонье, пили от тоски по дому и безделья. Потом их вышибали из общаг, они кантовались по подвалам, по кочегаркам, по шалашам в тайге, подворовывали и пили, пили, пили. Пили абсолютно все. Кто подыхал в межвременьи, кто доживал до следующего сезона, чтобы опять мечтать о Материке. И этот Материк для большинства них становился Иерусалимом для евреев, в который стремилась душа и без которого душа оставалась безродной и неприкаянной. Но, как и для большинства евреев мира, этот Иерусалим был для них недостижим. Потому что после расчета они покупали билет на самолет до Материка, хромовые сапоги, бостоновый костюм, полушубок с цигейковым воротником. Кто-нибудь их провожал до аэропорта, где и начинался крах. Выпивались сто граммов на дорожку и все… Опять начиналось все сызнова. На старом месте. Правда, среди богодулов и бичей ходила легенда, что какой-то Один в 59-м долетел до Хабаровска, глянул на Материк, хлопнул на радостях, после чего его ограбили, отметелили и оставили подыхать на берегу уже заснеженного Амура. Но, был уверен Мэн, это всего-навсего красивая легенда. Оставлявшая надежду, что кто-нибудь когда-нибудь доберется дальше Хабаровска. А может быть, кто-то и вернулся в свой российский Иерусалим, просто известия об этом не дошли. Многим евреям же это удалось, а чем русские хуже евреев? И если евреи народ Богоизбранный, то русские – народ-Богоносец, так что все возможно. И когда-нибудь русские вернут свой Иерусалим в своей душе. Потерянный на пути между язычеством и православием и который, возможно, находится где-то посередине.

А пока богодулы, размягченные чифирем, мечтали.

В ноябре того же 62-го года Мэн купил тому самому Богодулу необходимые для приличного возвращения на Материк вышеупомянутые причиндалы. Которые тот и пропил в следующие три дня. А через неделю, встретив Мэна на Владимирской улице Южно-Сахалинска, не узнал его. Хотя они и оттоптали за семь месяцев весь юг Итурупа. Единственное, что мог сделать Мэн, так это купить ему в магазине бутылку водки и банку консервов «грибово-овощная солянка». Других не было. Тот даже не поблагодарил Мэна и ушел. Он уже шагнул туда…

* * *

Так что Мэн знал, что такое чифирь. И в палате появился его Младший. С продуктами, сигаретами «Прима» и пятихаткой наличными. Мэн поговорил с ним о чем-то незначащем и ждал момента, когда Младший уйдет, чтобы каким-то образом реализовать часть пятихатки на чифирь. И это случилось. Все организовал Витек. И мало чифирька, он организовал еще и сладку-водочку да наливочку, которую Мэн пить не стал, но не отказал в этом обществу, которое лишь отчасти представляло алкоголизм в чистом виде, а так было рядовым психозом, которому выпить – не грех. Тем более что Младшим была принесена классная закуска.

Бородатый Псих наполнил свои пустые глаза и спросил:

– Простите, Мэн, а Мэн Федор Александрович вам никем не приходится?

– Приходится. Отцом.

– Замечательный человек. Я его вчера по радио слушал. О старой эстраде. Помню кусок… – и глаза его опять опустели, но какой-то принципиально другой пустотой. Как кажется пустым вакуум. В котором на самом деле кипит жизнь. И он прочитал со знакомыми Мэну интонациями и характерным кашлем:

– В начале века в России было довольно много замечательных шансонье. Юрий Морфесси, Александр Вертинский, Иза Кремер, Петр Лещенко и многие другие. Не могу объяснить, но, кроме Лещенко, песни были на экзотические темы. «Красотка Лулу», «Лиловый негр вам подает манто…» и прочее. Но русский шансон пользовался бешеной популярностью в исполнении Юрия Морфесси. Сейчас вспомните.

И Бородатый Псих запел одновременно голосом Юрия Морфесси и Мэна-Старшего:

– Эй, ямщик, гони-ка к Яру,

Лошадей, брат, не жалей,

Тройку ты запряг, не пару.

Так гони, брат, поскорей.

А когда приедем к «Яру»,

Отогреемся, друзья.

И под звонкую гитару

Будем пить мы до утра…

А потом, – продолжал Бородатый Псих, – начинался шансонный разгул:

За коней, за пляс, за хор,

За цыганский перебор

Я готов отдать любовь.

Что мне горе —

Жизни море

Надо выпить нам до дна.

Сердце, тише!

Выше, выше

Кубки старого вина!

Эй, ямщик, гони-ка к «Яру».

Психи слушали с огромным вниманием, попивая водочку, чифирь и закусывая сырокопченым окороком. А один из них даже не замечал, что и питье, и закуска вываливались у него из дыры в правой щеке, полученной в результате ему неведомой драки. И взглядам окружающих являлся чудом сохранившийся зуб мудрости.