Баловни судьбы - Кристенсен Марта

— Расскажи.

Взгляд узких, блестящих глаз вовсе не обещал, что история и впрямь будет забавной.

— Ты знаешь, моя сестра...

Он кивнул.

Клэс был на особом положении, потому что его замужняя сестра жила в соседнем городке. Обычно он ездил к ней автобусом, конечная остановка которого была на площади, как несколько претенциозно именовали площадку перед железнодорожной станцией. Раз в неделю, когда у сестры был выходной, он отправлялся к ней в город за тридцать километров и по возвращении отнюдь не скрывал, что в нагрудном кармане у него одна или две пачки сигарет. Он называл ее глупой мещанкой, в обществе которой мог выдержать лишь несколько часов, и то исключительно потому, что притворялся, будто ему с ней интересно, а у нее хватало глупости верить этому. Однако всякий раз, возвращаясь в интернат, он был переполнен неподдельной радостью и следующие дни меньше дерзил и упрямился. Случалось, он звонил и предупреждал, что задержится. «Понимаешь, этот тип уходит на собрание, а ей хочется, чтобы я поужинал с нею. Порядок?» И в его взволнованном голосе слышалась затаенная радость.

— Ты знаешь, моя сестра не...

— Ну, — сказал он, — так что же с ней?

— Этот, ее муж, самое настоящее дерьмо, а тоже нос задирает, в вечернюю школу ходит, чтобы еще больше выпендриваться. Конечно, он меня никогда особенно не жаловал. Да и кому приятно, если брат жены в исправительном доме. — Его передернуло от этих слов. — Понимаешь?

Он кивнул: дескать, понимаю.

— Он из тех, кто считает нас шайкой преступников, которых нужно только пороть, посылать рыть канавы и все такое. Ему даже смотреть на меня противно, вот я и не езжу к сестре, когда он дома. Но в прошлый раз он не ушел и встретил меня в дверях. Тогда-то я и услыхал, что могу убираться ко всем чертям, да поживее, что его дом не место для таких, как я, и он не желает, чтобы соседи трепали языком: что это, мол, за фрукт торчит здесь все время в его отсутствие. И еще добавил, что я могу быть кем угодно: уголовником, наркоманом, психопатом, дебилом — на выбор, лишь бы я оставил в покое его и его жену. А под конец заметил, что после моих посещений у нее всегда плохое настроение и с этим он впредь мириться не станет. Что ж, вполне возможно, у нее и не было особого желания бросаться ему на шею, верно? Потом вышла сестра, опухшая от слез, и сказала, что мне лучше уйти. Сам, мол, видишь, что к чему, он ведь этого не потерпит. И снова разревелась. Забавно, правда? Единственный человек из всей моей так называемой семьи, который меня любил, — а теперь вот этот гнусный тип запрещает ей. Ну, а я и не навязываюсь, мне абсолютно все равно. Забавно, да?

С вызовом в голосе, точно требуя ответа. Только что тут скажешь?

«Не давайте им откровенничать, — обыкновенно говорил Макс. — Больше всего остерегайтесь этого. На ребят иной раз накатит, а потом они злятся и на себя, и на вас за то, что наговорили».

— Так как же?

— Вот увидишь, в один прекрасный день твоя сестра его выгонит и снова тебя позовет.

Прозвучало это не слишком убедительно, и Клэс, естественно, громко рассмеялся.

— Сразу видно, не знаешь ты мою сестру! Разве она может кого-нибудь выгнать? Она бы и меня не выгнала.

— Тебя-то она любит.

— Да брось ты!

— Ну ладно. Посмотрим, что там еще в газете?

Клэс пожал плечами.

— Да как-то неохота.

— Это уж точно, у тебя на лице написано.

Сейчас не время заводить разговор о фильме, которым он надеялся их заинтересовать, а рассказывать, как он провел лето, было бы просто бессердечно. Некоторые из ребят тоже уезжали отдыхать, но вряд ли каникулы доставили им большое удовольствие. И все они по-детски обижались, что его так долго не было с ними.

— Все-таки чем-то надо заняться. Предлагайте!

Они сидели, развалясь на стульях, и не то чтобы вели себя вызывающе или враждебно, просто выказывали полное равнодушие и только ждали от Клэса сигнала, по которому немедля сделали бы что угодно: написали диктант или расколотили в классе все стекла.

Это потому, что сегодня первый день после каникул, подумал он. Завтра займемся чем-нибудь поинтереснее. Клэс обозлен и раздосадован тем, что произошло у сестры, намного больше, чем хочет показать. У них у всех неприятный осадок от каникул, ведь наверняка поняли, что, кроме нас, общаться им не с кем. Некоторые попытались разыскать старых дружков, но встретили холодный прием или вообще узнали, что компания распалась. Другие, забыв, что означает «быть дома», лишний раз с горечью убедились, что они там никому не нужны. Может, поиграть с ними в футбол? Хотя все равно они не захотят. К тому же сегодня слишком жарко.

— Ну, так как?

Он скользнул взглядом по их лицам, безразличным, замкнутым, с грубыми чертами и обычными в переходном возрасте прыщами, и ему захотелось расшевелить их, но тотчас же всем своим существом он ощутил, как дьявольски тяжело им, ребятам из исправительного дома.

Ленивым, медленным движением Клэс извлек из кармана засаленную колоду карт.

— Показать вам новую игру? Все можем сыграть. И ты, Аннерс.

Микаэль неуверенно хмыкнул, за ним Бондо и другие, а Клэс стал тасовать карты, неторопливо и тщательно, и его раскосые глаза, казалось, блестели сильнее обычного. Что было в этом взгляде: насмешка, вызов, торжество?

Ну что? Промолчишь? — словно говорил этот взгляд. Или устроишь небольшой скандал?

— Олл-райт, — сказал он. — Давайте сыграем, бог с вами! Но, подчеркиваю, в порядке исключения, потому что сегодня первый день занятий, а вообще-то вам очень не мешало бы поднабраться знаний.

— Точно-точно, — кивнул Клэс, раздавая карты, — хотя это и неблагодарная работа — пытаться впихнуть в нас что-нибудь. А знаешь, Аннерс, ты ведь совсем неплохой парень. — Глаза его опять блеснули. Насмешливо, подозрительно. А уголок рта тронула язвительная усмешка. — Чертовски хороший парень.

— Да, — сказал он и ощутил, как у него вновь покраснели уши. — Такой уж я уродился! Ну, объясняй, в чем смысл этой игры.

— Выиграть. Как и в любой игре. — И он открыл свои карты. — Смотри, сейчас объясню.

Хороший парень, повторил он про себя.

Он едва сдержался, вновь услышав эти слова, на сей раз от Бьёрна. В сердцах захлопнул дверцу автомобиля, и шум мотора заглушил их.

Бьёрн, стоявший возле своей машины с таким видом, точно подстерегал добычу, перехватил его по дороге на обед.

— Слушай, Аннерс, Макс попросил меня съездить на станцию за Тони. Тут езды-то всего пять минут, но ровно в двенадцать мне должны позвонить по важному делу. Всего-то пять минут, в крайнем случае — десять. Ты не мог бы...

Он выхватил ключ из протянутой руки Бьёрна, сел в машину и захлопнул дверцу перед расплывшимся в улыбке лицом. За шумом мотора он не расслышал слов, но наверняка Бьёрн сказал примерно то же самое. Он нажал на акселератор, так что автомобиль рванулся с места с большей скоростью, чем нужно при спуске с холма.

Плевали они на тебя, подумал он о себе словами Клэса.

И конечно, провозился не пять, а двадцать пять минут. Поезд, разумеется, опоздал. Он бродил взад-вперед по перрону и вспоминал, в каком хорошем настроении встал сегодня утром. Немного посидел на неудобной скамейке, все сильнее досадуя на опоздание поезда и на то, что так легко дал себя уговорить. Размазня, вот кто он такой. Жалкий слюнтяй, которому любой может сесть на шею. Какое ему дело, что Бьёрну должны звонить, пусть бы сам и съездил. Или Макс, коли уж на то пошло. Ведь это его великая идея — встречать воспитанников на станции, если, конечно, их не доставляют в полицейской машине. Вот и осуществил бы на практике свои благие замыслы, а уж потом занимался другими делами.

Что со мной происходит? — подумал он. Почему я вдруг так болезненно стал на все реагировать? Разве я такой мелочный? Наоборот, я ведь очень... добрый.

Он поднялся, сунул руки в карманы и снова принялся расхаживать по перрону, до третьего фонаря от угла павильона и обратно, один раз, второй, третий. Потом приказал себе остановиться.