Штормовой предел - Шигин Владимир Виленович

После возвращения его в Петербург произошел очередной семейный скандал. Субсидии, предоставленные Николаю от Российского географического общества, составили всего 1200 рублей, тогда как на экспедицию надо было более пяти тысяч. Николай снова просил деньги у матери, но та категорически отказала. Тогда он обратился к ней с просьбой продать полагающуюся ему в счёт наследства долю акций компании «Самолёт», но и на это последовал отказ. Понять Екатерину Семеновну было можно, ведь ей еще предстояло поднимать и выводить в люди младших детей, а тут все деньги уходят на одного старшего, который, по ее мнению, занимается чудачеством и никак не найдет для себя серьезного дела. В результате Николаю пришлось распродавать свою уникальную коллекцию морских губок, одалживать деньги у знакомых. Кое-кто жертвовал безвозмездно. Вице-адмирал Зеленой, например, подарил путешественнику дорогой термометр для глубоководных измерений. Ситуация изменилась, когда предприятием Николая Миклухо-Маклая заинтересовалась великая княгиня Елена Павловна. В результате ее вмешательства удалось добиться изменения маршрута «Витязя».

Владимиру Николай рассказывал:

— Экспедиция, которую я планирую, будет поистине грандиозной. Я буду путешествовать семь или восемь лет и окончательно открою все тайны тропических островов Тихого океана для просвещенного мира.

После слов брата Владимир заметно приуныл. Восемь лет — срок очень долгий, кто знает, что за это время произойдет с кадетом Морского училища. А ведь он мечтал отправиться с Николаем на край света, сразу же по выпуску из училища. Впрочем, младший брат делал все, чтобы старший не увидел его разочарования.

«Витязь» покидал Кронштадт в первых числах октября 1870 года. И Владимир отпросился у училищного начальства побыть с братом несколько последних дней. Хотя это противоречило правилам училища, начальство пошло кадету Миклухе навстречу. Далеко не каждый день старшие братья уходят в многолетние океанские экспедиции на военных кораблях. На корвете Владимир застал предпоходную суету, но командир «Витязя» капитан 2-го ранга Назимов нашел время, чтобы побеседовать с кадетом.

— Закончите училище — и милости прощу к себе на судно, которым буду на тот момент командовать! — напутствовал он его, предварительно насыпав в карманы конфет.

Двадцать девятого октября «Витязь» навестил генерал-адмирал, великий князь Константин Николаевич, который долго беседовал наедине с Николаем Миклухо-Маклаем. После отъезда великого князя Николай рассказал Владимиру, что между ними было решено через год после его высадки: еще одно русское военное судно посетит Новую Гвинею; в случае, если исследователя не будет в живых, оно должно забрать рукописи, упакованные в герметические цилиндры. 8 ноября 1870 года Николай Миклухо-Маклай через Владимира передал письма князю Мещерскому и матери. Последнее гласило: «До свидания или прощайте. Держите обещания ваши, как я свои». Получив письмо старшего сына, Екатерина Семеновна долго плакала, и младшие дети все никак не могли ее успокоить. Уплывшему в полную неизвестность старшему сыну было только 24 года…

* * *

За последующие годы обучения в училище Владимир Миклуха физически очень окреп, став признанным силачом. Теперь он мог на спор креститься двухпудовой гирей и в шутку не раз, ухватившись за заднее колесо, останавливал одноконную повозку.

После окончания учебного года — обязательная летняя морская практика. Майским утром всю роту отправили на портовых буксирах в Кронштадт, где высадили на старую броненосную батарею «Первенец». Сразу же кадетам вручили судовые номера и велели обитать на жилой палубе. Через неделю тихоходный «Первенец» вышел из гавани и направился в Котку. Вся палуба броненосной батареи была заставлена шлюпками-шестёрками для обучения. На расположенном между островами закрытом Коткинском рейде почти никогда не бывает сильной волны, и кадетов там не укачивало. Ежедневно производились учебные тревоги и много времени отводилось на шлюпочные учения. Перед подъемом флага будущих офицеров заставляли лазать через фор-салинг. Вахтенный офицер вызывал по фамилиям, и кадеты по вантам правого борта должны были подняться на фор-марс, а затем по стень-вантам на фор-салинг, далее перейти на левый борт и спуститься по вантам на палубу. Если для опытных матросов это выглядело легкой прогулкой, то для мальчишек-кадетов было серьезным испытанием на смелость и ловкость. После подъема флага корабельный день начинался пробегом под вёслами, причем в шлюпки садились и вылезали из них по выстрелу, что также требовало быстроты и ловкости. Много ходили на шлюпках под парусами.

Однако всему хорошему приходит конец, поэтому в один из дней «Первенец» покинул тихий Коткинский рейд и отправился бороздить Финский залив. Не обошлось и без шторма, и хотя, по сути, это была только свежая погода, разведшая небольшую волну, кадетам казалось, что они попали в настоящий тайфун. Разумеется, все из кожи лезли, чтобы показать, что их не укачивает, так как считали это позорным для настоящих моряков. Несчастные жертвы, боясь не исполнить приказание, лезли по вантам, судорожно цепляясь за них, так как на качке легко сорваться и оказаться за бортом. Благодаря такой операции быстро проходила морская болезнь, и кадеты спускались на палубу уже исцеленными. После этого мальчишки считали себя уже настоящими зейманами^[1] и мечтали теперь о том, как, вернувшись домой, расскажут своим домашним, как выдержали настоящий шторм.

Очередную морскую практику старшие кадеты проходили в Финском заливе на старом учебном фрегате «Аскольд». В середине сентября была назначена комиссия для производства практического экзамена. В числе членов комиссии был грозный капитан 1-го ранга Верховский, который сразу же свел на нет всех прочих ее членов и сам экзаменовал кадетов по всем предметам. Верховского кадеты традиционно боялись, он мог легко завалить своими неожиданными вопросами, которых не было в программе обучения. Отвечать ему всегда было равносильно игре в рулетку. Так все произошло и на этот раз. Большая часть кадетов выходили от придирчивого экзаменатора уныло, Верховский сегодня явно был в ударе. Настала очередь отвечать и Миклухе. Пока он докладывал по вытянутому билету, Верховский слушал его, прикрыв глаза, и в первый раз взглянул на отвечающего, когда тот доложил об окончании ответа.

— Доложите мне вооружение бушприта^[2] «Аскольда»! — неожиданно задал он свой каверзный вопрос.

В вопросе был подвох. Дело в том, что, работая во время практики на мачтах, кадеты более-менее успевали изучить их вооружение, но до бушприта, как правило, «добраться» не успевали. Поэтому вопрос был явно на засыпку. Но Миклухе неожиданно повезло, так как он волею случая больше недели работал именно на бушприте и успел за это время до мелких подробностей изучить проводку всех его снастей. Поэтому, стараясь не выдавать радости от нежданной удачи, Миклуха бойко доложил все, что знал по бушприту.

— Это не верно! — неожиданно перебил его Верховский. — Вы совершенно не знаете предмет, о котором пытаетесь мне рассказать!

От этих слов Миклуха онемел. Как же так? Он прекрасно помнил, все бушпритное оснащение, сам занимался обтяжкой снастей, а его упрекают в незнании. Вообще кадетам спорить с Верховским не рекомендовалось, так как это только усугубляло ситуацию. Но тут коса нашла на камень.

— Позвольте вам доложить, господин капитан 1-го ранга, что в данном случае ошиблись вы, а не я!

На батарейной палубе, где происходила сдача экзамена, мгновенно наступила полная тишина. И писавшие за столами свои ответы кадеты, и сидевшие рядом с Верховским офицеры-экзаменаторы, пораженные происшедшим, с удивлением взирали на стоявшего навытяжку Миклу-ху — уж не самоубийца ли он? Что касается самого Верховского, то он изумленно поверх очков смотрел на маленького наглеца, только что публично обвинившего его, старого морского волка, в незнании элементарных вещей. Шея председательствовавшего багровела прямо на глазах и было понятно, что вот-вот разразится буря. Но нахальный кадет не стал дожидаться ее начала.