Дмитрий Липскеров - Теория описавшегося мальчика
Иван схватил ее за жабры и одним движением разорвал добычу на две части. Засунул в кишки руку и, покопавшись, вновь обрел его.
Его ноги отчаянно заработали, вынося тело победителя на поверхность. Он уже не видел, как более мелкая живность набросилась на расчлененную рыбину и пирует, пьяно роскошествуя в окровавленной воде Стрелковского пруда.
Он не обнаружил на берегу ни аквалангистского снаряжения, ни собственной одежды. Бомж Алексей, хоть и согнутый в три погибели, страдающий от немощи глубинным кашлем, но тащил добычу к теплоцентрали упорно.
Крепко сжимая антиматерию, Иван поскакал к своему дому, пряча свою наготу, прикрывая срам лишь тьмой ноябрьской ночи. Светофор перед его домом, непрерывно мигающий желтым, казалось, призывал жильцов квартала поглазеть на необычную картину — огромный косматый человек, совершенно голый, перемещается по улице огромными скачками, как какой-то кенгуру.
Но квартал, как и весь район, нервно спал, покрикивал во сне, испускал газы, набираясь сил перед трудовым днем. Лишь старуха Григова, которая рассорилась с Морфеем лет двадцать назад, сидела возле мутного окна и рассматривала сквозь него жизнь как один непрерывный фантастический фильм Земекиса. Ее совсем не удивил голый бегун, продирающийся сквозь ночь. Она даже было привстала с кресла, желая прокричать Ивану пожелания удачи, но мышцы ее давно потеряли способность сокращаться, а оконная рама была накрепко прихвачена гвоздями. Голый человек чем-то напомнил ей мужа, Петра Григова, погибшего в семидесятых на строительстве БАМа. Петр Григов женился на Вальке Пыхиной, а с утра, упрошенный прорабом-коммунистом, пошел класть рельс в тайгу сверху нормы. Там и умер от инфаркта. То ли выпил накануне чрезмерно, что не мудрено на свадьбе, то ли в сердце предрасположенность имелась к ранней смерти. Когда хоронили комсомольцы своего собрата, то выдали Валентине диагноз — от героического трудового посыла скончался Петр Григов. Валентина, повариха четырнадцатого отряда, на нервах от ранней кончины супруга почувствовала нездоровую слабость в конечностях, с трудом передвигалась, а со временем и вовсе сделалась парализованной. Ее и отправили по месту жительства прошлой некомсомольской жизни. С тех пор Валентина Григова проводила сутки напролет возле окна, легонько проклинала прораба и сквозь это привычное дельце повидала в жизни много больше других обывателей. За тридцать с лишним лет она только одних автомобильных аварий насчитала полторы тысячи штук. Четыреста со смертельным исходом. К большой кровище привыкла! И убийства видела. Наблюдала, как бандиты валили бандитов, как милиционеры валили бандитов из автоматов, будто секли траву косами, а потом Валентина перестала разбираться, кто кого убивает. Жила себе восторженным поклонником Земекиса.
Вот и сейчас она, приоткрыв рот, напряженно вглядывалась в кадры, демонстрируемые прямо в ее окно.
— Беги, сынок, беги! — шамкала старуха беззубым ртом, подбадривая Ивана.
Еще она отметила, что голый самчик породист, как арабский жеребец. И уж точно, производитель из него получится отменный. Жаль, скакуны недолго живут. Если их только не кастрируют. Но этих яиц Вальке Пыховой было жаль.
Иван промчался мимо окна старухи Григовой, и она тотчас забыла о нем, готовая к новым сериям фантастического кино.
Взлетев к своей квартире, выбив дверь, он рухнул на пол, вбирая всем телом тепло старого дубового паркета. Антиматерию из руки не выпускал, словно она птица и может улететь в ночное небо безвозвратно. А потом, согревшись, уняв бешеное биение сердца, он долго мочился в унитаз. Как-будто выпил весь Стрелковский пруд, а сейчас возвращает природе одолженное.
От Настенькиной готовки остался кусочек мяса. Он съел его и решился положить антиматерию на стол. Положил и долго смотрел.
Иван был уверен, что предмет как-нибудь проявится, может, свечение из него какое последует или он левитацией удивит.
— Давай-давай! — уговаривал он находку.
Ему подумалось, что вдруг это и не антиматерия вовсе. Случилось, и ему нафантазировались сии фантастические качества обычного камня. И вот так просидит он целую вечность, а булыжник так и останется булыжником!
А как же рыба, вдруг вспомнил Иван. Рыба зачем на него напала и сражалась за находку? Но он тотчас сам себе и ответил: а что рыба, в ней разума нет!
Иван схватил камень, набрал воды в кухонную раковину, нервно выдохнул и бросил камень в воду. Аккуратно бросил — и напряг глаза… Как и на пруду, камень не пустил кругов во время своего погружения в жидкость, а, наоборот, притянул к себе окружности, убеждая Ивана в своей необычности. Он судорожно выхватил камень из раковины, сжал в кулаке и вытянул руку вверх, как Данко сердце свое. Но антиматерия не светилась, и не указывала пути к счастью человеческому, и не сообщала обладателю, для чего она вообще нужна.
Тем не менее Иван прокричал на весь спящий дом странное слово:
— Эврика!
В коллективном разуме жильцов во время сна слагался очередной план мести неугомонному соседу. План был чрезвычайно прост: «Смерть чеченцу»!
— Эврика! — продолжал вопить Иван. Он даже попытался станцевать нечто похожее на лезгинку, но получился танец у него коряво, лишь мебель столкнул с мест костлявыми боками.
— Заткнись! — закричали снизу. — Бешбармак!
Иван тотчас перестал удивлять жизнь пластикой своего тела. Он уважал общественный порядок. Просто редко думал о нем. А может быть, общественный порядок его не уважал?
Он вновь положил магический камень на стол и сел перед ним, глядя на предмет напряженно и непрерывно. Как телепат.
А в пять часов сорок три минуты, почесав ногу, он взял антиматерию, засунул ее в рот и проглотил.
Он сам не понял, зачем это сделал. Событие произошло инстинктивным образом, само собой, и разуму было неподотчетно.
В первый момент Иван решил было вернуть предмет естественным образом, с помощью двух пальцев, но тотчас мозг изменил решение. Если антиматерия попала в его нутро, значит, ей это было зачем-то нужно. Как истинный испытатель, он решил посмотреть, что из этой ситуации произойдет.
Из чьей-то соседской квартиры радиоприемник донес информацию о текущем времени:
— В Москве семь часов пять минут.
Далее следовала информация о погоде и о перенаселенности пражского зоопарка. Слушатели посочувствовали чехам и решили в отпуск отправиться к ним на выручку.
А потом Иван обнаружил себя лежащим возле окна. Его правый висок был прижат к раскаленной батарее, а левый глаз уставился на термометр, приспособленный к ней же. Шкала термометра показывала чуть более шестидесяти градусов, а соседский радиоприемник сообщал, что в столице наступил полдень. Иван понял, что где-то потерял пять часов. Будто кто-то стер файл из компьютера его мозга. Вероятно, это антиматерия сыграла с ним такую штуку, обокрала его жизнь беспамятством. Значит, она действует, заключил экспериментатор. От этого открытия он не испытал радости, ему не хотелось, как некоторое время назад, кричать идиотское «Эврика!». Скорее наоборот, Ивану вдруг захотелось плакать. И хоть это желание для него было обычным, рядовым, сейчас он воспринял его неким движением в сторону депрессии. Но откуда взяться депрессии, если в его жизни происходят революционные события? Мироздание послало ему свою античасть, не кому-то, а именно ему, вооружила смысловой наполненностью, а он приближался к депрессии. Вот так вот, вероятно, самые великие ученые, сделавшие фундаментальные открытия, чувствуют лишь беспредельную опустошенность, единение с одиночеством, становясь символами этого одиночества. И им абсолютно плевать на почести, на Нобелевскую премию, на мировое признание в сравнении с немотивированной пропастью.
