Софи Кинселла - Девушка и призрак
Повисает очередная виноватая пауза.
— На этой фотографии она в кардигане, — наконец говорит мама. — Возможно, она сама его связала. Возможно, она любила вязать.
— Вы что, никогда ее не навещали? — Вежливость дается священнице с явным усилием.
— Естественно, навещали! — вскидывается мама. — Мы виделись с ней… где-то в 1982 году. Лара была еще младенцем.
Пасторша шокирована.
— В восемьдесят втором?
— Она нас не узнала, — быстро вставляет папа. — Она давно уже была не в себе.
— А как насчет более раннего периода ее жизни? Никаких достижений? Историй из ее молодости?
— Бог мой, что ж вы никак не угомонитесь? — Диаманта вытаскивает наушники из ушей. — Разве не ясно, что мы здесь только потому, что обязаны здесь быть. Она не сделала ничего выдающегося. Ничего не достигла. Она была никем! Просто тысячелетним пустым местом.
— Диаманта, — произносит тетя Труди с легкой укоризной, — ты не слишком вежлива.
— Я просто говорю правду! Сами посмотрите! — Она презрительно обводит рукой комнату. — Если бы на мои похороны пришли только шесть человек, я бы застрелилась.
— Милая леди, — священница делает пару шагов вперед, лицо ее раскраснелось, — ни одно человеческое существо на земле Божьей не является никем.
— Да что вы говорите! — фыркает Диаманта.
— Диаманта, — дядюшка Билл вскидывает руку, — довольно. Разумеется, я очень сожалею, что не навещал Сэди, которая, без сомнения, была особенным человеком, и я уверен, это же чувствует каждый из нас. — Он так убедителен, что воинственность пасторши тут же идет на убыль. — Но сейчас мы бы хотели с почетом отправить ее в мир иной. И думается, у вас такое же напряженное расписание, как у нас. — Он выразительно постукивает по циферблату.
— Разумеется, — соглашается священница после паузы. — Я только подготовлюсь. Пока же, пожалуйста, отключите ваши мобильные телефоны.
Окинув всех напоследок порицающим взглядом, она удаляется, и тетушка Труди немедленно поворачивается к нам вместе со стулом:
— Какая наглость, давить на наше чувство вины! Мы вообще не обязаны были сюда приходить.
Открывается дверь, мы вскидываемся — но это не пасторша, это Тоня. Я и не подозревала, что она явится. Час от часу не легче.
— Я опоздала? — Ее голос, напоминающий пневматическую дрель, заполняет собой всю комнату. — Мне чудом удалось выбраться из детского тренажерного зала, пока у близнецов не началась истерика. Похоже, новая нянька еще хуже предыдущей, а это что-то да значит…
На ней черные брюки и черный же кардиган с леопардовыми пятнами, густые блестящие волосы стянуты в хвост. Тоня работала раньше офис-менеджером в «Шелл» и привыкла повелевать людьми. Теперь она мать Лоркана и Деклана и с утра до вечера повелевает нянями.
— Как мальчики? — спрашивает мама, но Тоня ее не слушает. Она целиком сфокусирована на дядюшке Билле.
— Дядя Билл, я прочитала вашу книгу! Просто потрясающая! Она буквально изменила мою жизнь! Я всем-всем-всем рассказала о ней! И фото вышло прекрасно, хотя, конечно, оригинал куда лучше.
— Спасибо, дорогая. — Билл одаривает ее стандартной «да я знаю, как я крут» улыбкой, но от нее так просто не отделаешься.
— Разве это не фантастическая книга? — обращается Тоня к нам. — Разве наш дядя Билл не гений? Начать с нуля! С двух монеток и большой мечты! Это любого вдохновит на подвиги!
Так бы и взгрела эту подлизу. Мама с папой, похоже, готовы ко мне присоединиться, во всяком случае, они хранят молчание. Дядюшка Билл тоже не обращает на нее ни малейшего внимания, поэтому она неохотно оборачивается ко мне:
— Как дела, Лара? В последнее время мы почти не виделись! Ты от меня прячешься! — И ее глаза буквально вгрызаются в меня, так что я невольно отшатываюсь.
О нет. Я слишком хорошо знаю этот взгляд.
У моей сестры Тони существует всего три выражения лица:
1. Абсолютно тупое коровье.
2. Показное веселье из серии «Дядя Билл, вы меня убиваете!».
3. Замаскированный под симпатию злорадный восторг, когда она сочувствует попавшему в беду. Неслучайно Тоня обожает канал «Реальная жизнь» и книги с несчастными детишками на обложках и названиями вроде «Пожалуйста, бабушка, не бей меня скалкой!».
— Мы не виделись с тех пор, как вы расстались с Джошем. Как жаль. Вы так прекрасно подходили друг другу! — Тоня скорбно склоняет голову. — Разве они не выглядели идеальной парой, мама?
— Что ж, из этого ничего не вышло, — пытаясь казаться беззаботной, бросаю я, — так что…
— Почему не вышло? — Олений, нежный взгляд, свидетельствует, что сестрица от души наслаждается разговором.
— Бывает, — пожимаю я плечами.
— Всегда есть причина, верно? — Тоня не знает жалости. — Неужели он не объяснился?
— Тоня, — мягко обрывает папа, — стоит ли выяснять это сейчас?
— Папа, я просто сочувствую Ларе, — оскорбляется Тоня. — Всегда лучше проговорить такие вещи вслух. У него что, была другая?
— Не думаю.
— Вы хорошо ладили?
— Вполне.
— Тогда почему же? — Она скрещивает руки на груди, изображая одновременно мировую скорбь и мирового судью. — Почему?
«Я не знаю почему! — хочется заорать мне. — Я сама задаю себе этот вопрос по десять раз на дню!»
— Это случается сплошь и рядом! — вымучиваю я улыбку. — Я отношусь к таким вещам спокойно. Достаточно смириться, принять все как должное, и жить сразу становится легче. Сейчас я почти счастлива.
— Ты не выглядишь счастливой, — встревает Диаманта. — Правда, мама?
Тетушка Труди несколько секунд изучает меня.
— Нет, — заключает она безапелляционно, — она не выглядит счастливой.
— Главное, что у человека внутри. А внутри я счастлива. Я очень, очень, очень счастлива. — Чувствую, как на глаза наворачиваются слезы.
Господи, за что ты наградил меня такими родственниками?
— Тоня, дорогая, присаживайся, — тактично предлагает мама. — Как прошел визит в школу?
С трудом сдерживая слезы, притворяюсь, будто проверяю сообщения на мобильнике. И прежде чем успеваю сообразить, что делаю, я влезаю в меню «Фото».
Не смотри. Не смотри.
Но пальцы словно живут своей жизнью. Они словно чувствуют, что мне позарез нужно хотя бы мельком глянуть на любимый снимок. Просто ради моральной поддержки. Мы с Джошем. Стоим, обнявшись, на заснеженном горном склоне, оба загорелые. Горнолыжные очки, которые Джош сдвинул на лоб, почти скрыты прядями густых вьющихся волос. Он улыбается, и у него такая потрясающая ямочка на щеке; в эту ямочку я, бывало, запускала палец, как ребенок в погремушку.
