Анатолий Алексин - Безумная Евдокия
«Оля шла навстречу этому миру, — думал я. — Но они… втроем учинили что-то такое, чего она не выдержала, не стерпела. И теперь каждая минута жизни стала невыносимой. Где она?! А они суетятся, чтоб не смотреть нам в глаза».
— Что же все-таки произошло? — спросил я.
— Ничего… Ничего не было! — затараторила Люся. — Вечером все получили задания и разошлись. Кто за хворостом, кто за водой, кто расспросить жителей о дорогах к тому поселку. — Люся остановилась. И чтобы Надя не услышала, шепотом добавила: — Все вернулись, а она нет… Но спохватились мы только утром. Были в разных палатках.
— Надо сообщить всюду, — сказала Евдокия Савельевна. — Ничего особенного… быть не может! Но надо сообщить.
С этой минуты Надюша окончательно перестала владеть собой.
Евдокия Савельевна составила список телефонов: милиция, дежурный по городу, больницы, местные власти той станции и того поселка. Позвонив, она ставила черточку возле номера, который в очередной раз ничего не прояснил и ничем не помог.
Делала она это методично, спокойно. Только пальцы, когда она крутила диск, не вполне были ей послушны. Она не туда попадала, извинялась и вновь набирала номер.
С каждым ее звонком мне становилось яснее, что с Олей стряслось что-то невероятное… трагическое. Чего поправить уже нельзя…
«Если Оля убежала от своих спутников вечером, — рассуждал я, — она могла тут же сесть на электричку и приехать домой. Если же последний поезд уже ушел, она провела бы ночь на станции и вернулась домой рано утром: электрички ходят с шести часов».
Я слышал, как Евдокия Савельевна методично разъясняет по телефону, что случилось, всякий раз повторяя:
— Конечно, ничего ужасного не произошло.
На другом конце провода не были так твердо уверены, что не произошло ничего особенного, и ей приходилось рассказывать о деталях, подробностях. А Надюша пересекала комнату по одному и тому же маршруту: от двери к окну и обратно. Туда и обратно, туда и обратно.
Мы с Надей потеряли способность действовать. Мы могли только ждать.
Я слышал Евдокию Савельевну… Меня раздражало, что организаторский талант ее оставался прежним, а голос неколебимо спокойным, но и громким, как бы старавшимся заглушить совесть. Надя же потеряла зрение и слух. Она могла лишь передвигаться по одной линии: туда и обратно, туда и обратно.
Маленькая, юркая Люся хорошо знала нашу квартиру. Она побежала на кухню и примчалась назад с пузырьком и чашкой, в которой была вода. Надя, обхватив голову, стремительно, как челнок, перемещалась по комнате, а Люся бегала за ней с чашкой и пузырьком.
Из всех нас только Боря Антохин не двигался с места.
Он всегда стеснялся своего красивого лица и слишком стройной фигуры: сутулился и водил по лицу ладонью, прикрывая его. Голос у него был по-мужски устоявшийся (этакий баритональный бас) — и он его приглушал. А тут Боря и вовсе хотел, чтобы о нем позабыли.
«Еще бы… Ведь именно он сказал Оленьке: „Не вздумай принести справку!“ Что же ему теперь остается? — думал я. — Скромный… Не хочет быть на виду. Знакомы мне эти тихие мальчики!»
Евдокия Савельевна прикрыла трубку рукой и сказала:
— Им нужны ее фотографии. Последнего времени.
Я бросился к шкафу, достал альбом, начал листать его.
— В последнее время она не снималась, — сказал я.
— У меня есть ее карточки, — неожиданно произнес Боря Антохин.
Он полез в боковой карман своей куртки. Вытащил пять фотографий и разложил их на столе с такой осторожностью, будто они еще не высохли.
— Это было на той неделе, — приглушая голос, сказал Антохин. — Я снимал участников похода. Для нашей газеты.
— Отвези их! — Евдокия Савельевна снова вернулась к трубке: — Где вы находитесь? — Она записала адрес и протянула его Боре Антохину: — Оттуда сразу назад! Помни: мы все тебя ждем. Тогда уже наверняка будет Митя Калягин. Вы с ним поедете туда, к нашим… И поднимете их на поиски. Надо будет прочесать лес!
— А что… там большой лес? — спросила Надюша.
Наконец она о чем-то спросила.
— Да что вы?! — воскликнула Люся.
Ее шустрый, но неопределенный ответ заставил Надю замедлить шаги. И она машинально начала передвигаться по комнате не так быстро, как прежде. Туда и обратно, туда и обратно… На Олины снимки она не взглянула.
Боря собрал их осторожно, будто они так и не высохли. Опустил в боковой карман и, пригнувшись, ушел. Люся с чашкой и пузырьком, которые Наде не пригодились, стояла на балконе и неотрывно смотрела вниз.
В телефонных переговорах «безумной Евдокии», в желании Люси первой все увидеть и обо всем сообщить, в той бережности, с какой Боря Антохин раскладывал и собирал Олины фотографии, мне чудилось страшное. Я был уверен, что они искупают вину. Но каков же ее размер? Что именно они допустили там, в походе, если Оля не вытерпела? И что она в минуту отчаяния могла совершить? И кого могла встретить ночью… на неизвестной дороге?
Внезапно раздался звонок. Надя опустилась на стул. Я отяжелевшими ногами зашагал в коридор. Но Люся опередила меня.
— Митя Калягин! — с преувеличенной радостью воскликнула она. Точно мы только его и ждали.
— Ты на машине? — деловито спросила Евдокия Савельевна.
— Машина внизу! — ответила за него Люся, разглядевшая с балкона, что внизу стоит самосвал.
Митя виновато кивал на свои промасленные брюки: дескать, застали врасплох.
Он был действительно щуплым, и волос на голове почти не было. Евдокия Савельевна не стала объяснять нам, что это «результат военного детства», а сказала:
— Митя, пойдем-ка со мной на кухню.
— Ничего секретного она ему там говорить не собирается! — затараторила Люся. — Просто ей не хочется при вас повторять…
Надя не слышала.
Евдокия Савельевна и Митя вернулись с кухни.
Он вспомнил, что, когда отвозил дяде лекарство и инструменты, тоже приехал домой только утром. И мать не знала всю ночь, где он.
— Я удрал… с воспалением легких. А что было делать? Она бы не пустила меня. Сказала бы: «Сама отвезу!» Я матерей раньше не понимал. Пока сам отцом не заделался.
Надя не слышала.
Митя рассказал еще одну историю. О том, как его сын тоже один раз не ночевал дома и вернулся под утро. Оказывается, поссорился с девочкой. И сказал, что будет стоять под ее окном, пока она не простит. Она преспокойно спала. Проснулась утром, собралась в школу. Выходит, а он… все стоит. С самого вечера.
— И что вы сказали сыну? — спросил я.
— «Она же тебя не любит, дурак!»
— Это вы точно сказали.
Надя не слышала…
Раздался звонок. Она привстала. А Люся снова опередила меня.
