Дженди Нельсон - Небо повсюду
В конце концов мы, смертные музыканты, приходим в себя и доигрываем пьесу. Но инструменты мы убираем в такой благоговейной тишине, словно находимся в церкви.
Мистер Джеймс, что все это время смотрел на Джо взглядом страуса, берет себя в руки и произносит: «Ну что же. Думаю, все согласятся, что это было чудовищно». Мы смеемся в ответ. Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть, какое впечатление произвела игра Джо на Сару. Все, что я могу разглядеть, – это ее глаз, выглядывающий из-под огромной растаманской шапки. Она беззвучно выговаривает «остохренительно». Я смотрю на Джо. Он протирает свою трубу, зардевшись то ли от похвал, то ли от усилия. Он поднимает глаза, ловит мой взгляд, выжидающе приподнимает брови, словно вся эта буря, что он выпустил из своего инструмента, предназначалась для меня. Но с чего бы? И почему я то и дело чувствую на себе его взгляд, когда играю? Он не заинтересован во мне. Ну, я имею в виду, не так заинтересован, это я точно могу сказать. Он смотрит на меня как ученый; как Маргарет смотрела на меня во время урока, пытаясь понять, что же я делаю не так.
– Даже и не думай, – предостерегает меня Рейчел, когда я поворачиваюсь обратно. – Трубач занят. Да он тебе и не подходит, Ленни. Когда у тебя там в последний раз был парень? Ах да, никогда.
Я думаю, как бы хотела поджечь ей волосы.
Я думаю о средневековых пытках. О дыбе, например.
Я думаю, что расскажу ей о том, что на самом деле произошло на прослушивании в прошлом году.
Но вместо этого я решаю ее проигнорировать (что и делала весь год), прочищаю кларнет и жалею, что мои мысли не заняты Джо Фонтейном. Я все никак не перестану думать о том, что случилось с Тоби. Вспоминая, как он прижимался ко мне, я дрожу всем телом. Совсем неподходящая реакция на то, что у парня твоей сестры случился стояк. Что еще хуже, мысленно я не отталкиваю его, а так и стою в его объятиях под неподвижными небесами. Мне очень стыдно.
Я захлопываю футляр и жалею, что не могу сделать того же с собственными мыслями. Оглядываю комнату: прочие трубачи столпились вокруг Джо, словно хотят заразиться его магией. С того дня как я вернулась в школу, мы с ним не обменялись ни словом. Впрочем, не только с ним. Со всеми. Даже с Сарой.
Мистер Джеймс хлопает в ладоши, требуя внимания. Взволнованным трескучим голосом он принимается говорить о летней практике – до каникул остается меньше недели.
– Для тех, кто никуда не уезжает на лето, репетиции продолжатся с июля. Кто придет, тот и решит, что будем играть. Сам я подумываю про джаз. – Тут он щелкает пальцами, точно танцор фламенко. – Может, что-нибудь горяченькое, испанское. Но я открыт для ваших предложений. – Он поднимает руки, как проповедник перед паствой. – Найдите свой ритм и следуйте ему, друзья мои, – так он заканчивает каждую репетицию. Но через секунду он снова хлопает в ладоши: – Чуть не забыл. Поднимите руки те, кто будет участвовать в государственном конкурсе в следующем году.
О нет. Я роняю карандаш и нагибаюсь за ним, чтобы случайно не столкнуться взглядом с мистером Джеймсом. Тщательно обыскав пол, я распрямляюсь и чувствую, как в кармане вибрирует телефон. Я поворачиваюсь к Саре: тот глаз, что видно из-под шапки, чуть не вываливается из орбиты.
Я тайком достаю телефон и читаю:
Почему не подняла руку?
Это соло напомнило мне о тебе.
Придешь сегодня?
Я поворачиваюсь и беззвучно шепчу: не могу.
Она поднимает барабанную палочку и театральным жестом «закалывает» себя в живот. Я знаю, что за этим харакири стоит настоящая боль, которой становится все больше. Но что с этим делать, я не знаю. Впервые в жизни я нахожусь в месте, где она не может меня найти. И даже карты у меня нет, чтобы помочь ей.
Я быстро собираю вещи, чтобы сбежать от Сары. Это несложно: ее как раз зажал в угол Люк Джейкобус. Мне вспоминается день, о котором она упомянула. Самое начало первого года в старшей школе. Мистер Джеймс, до глубины души раздосадованный оркестрантами, вскочил на стул и воскликнул: «Да что с вами не так? Вы думаете, вы музыканты? Держите свои задницы по ветру!»
А потом он добавил: «Все за мной. И возьмите свои инструменты – те, кто может их унести».
Мы строем вышли из зала и направились по тропинке в лес, где шумела и ревела река. Пока мистер Джеймс взбирался на камень, чтобы поговорить с нами, мы молча ждали на берегу.
«Так вот. Слушайте, учитесь, а потом играйте, просто играйте. Шумите. Делайте хоть что-нибудь! Творите муууууу-зыку!»
И он начал дирижировать рекой, ветром, птицами в небесах, как полный псих. Когда мы наконец перестали истерически смеяться и затихли, то один за другим взялись за инструменты (я имею в виду тех, у кого инструменты были с собой). До сих пор не могу поверить, что была в числе тех, кто заиграл первыми. И вот уже река, ветер, птицы, кларнеты, гобои, флейты – все смешалось в восхитительную какофонию звуков; мистер Джеймс обращался то к нам, то к лесу. Он вращался из стороны в сторону, размахивал руками и приговаривал: «Так-то! Так-то!»
Да, это было нечто!
Когда мы вернулись в школу, мистер Джеймс подошел ко мне и дал номер телефона Маргарет Сен-Дени. «Позвони ей, – приказал он мне. – Прямо сейчас».
Я думаю о том, как виртуозно играл сегодня Джо. Воспоминание столь реально, что у меня пальцы чешутся. Я сжимаю кулаки. Не знаю, зачем мистер Джеймс отправил нас тогда в лес. Может, мы должны были раскрепоститься? Ощутить страсть или дух новизны? Просто стать смелее? Ничто из этого Джо не было нужно. У него все это уже было.
Он держал задницу по ветру. А я свою – на стуле для второго кларнета.
Глава 5
(Написано на одноразовом стаканчике, найденном на берегу реки Реши)
Я знаю, что это он. Мне бы хотелось, чтобы это был кто-нибудь другой. Мне бы хотелось вспомнить о ком-нибудь другом, когда я слышу удар камешка в мое окно. Я сижу в шкафу Бейли и пишу стихи на стене, пытаясь усмирить панику, что мечется в моем теле заблудившейся кометой.
Я снимаю рубашку Бейли, которую надела поверх своей одежды, хватаюсь за дверную ручку и перетаскиваю себя обратно в Убежище. Подхожу к окну. Мои босые ноги ступают по стоптанным синим коврикам, этим трем островкам неба, которые мы с Бейли истоптали во время наших жестоких танцевальных соревнований: побеждал тот, кто дольше мог удержаться от хохота. Я всегда проигрывала. Бейли умела делать лицо хорька, что в сочетании с ее виртуозными обезьяньими плясками не оставляло мне ни малейшего шанса. Когда она применяла оба метода разом, песенка моя была спета (у меня самой бы такое в жизни не получилось, для этого нужно быть начисто лишенной застенчивости). Каждый раз я сгибалась от хохота пополам и билась в истерике.
