Татьяна Соломатина - Роддом или жизнь женщины. Кадры 38–47
Когда Ельский впервые – сразу после операции – принёс ей малышку и даже приложил к груди, она… не испытала ничего. Кроме боли. Боли внизу живота. Боли в сосках. Некий истеричный подъём был, но он тут же сменился холодным профессионализмом. Новорождённая здорова? Здорова. Рефлексы? Тань, ну общий комбинированный наркоз. Ты же сама не захотела эпидуралку. Конечно, рефлексы слегка понижены. Завтра будут в норме. Лучше посмотри, какая она красивая… Боже мой, это точно Владимир Сергеевич Ельский?.. Вова, красивая? Все младенцы красивые!.. Все, Тань, да не все!.. Ок, здоровая, красивая, молозива лизнула – уноси. На грудное вскармливание нечего было и надеяться. Этот вердикт Ельского подтвердила Марго. Более квалифицированных health care provider with special breastfeeding competence [8]было не сыскать. Это тебе не тётка с дипломом учкудукского техникума первой помощи отмороженным сусликам, бьющаяся в экстазе об документы ВОЗ, написанные специально для субсахариальной Африки, где риск умереть от голода всё ещё выше, чем риск умереть от ВИЧ или гельминтозной инвазии. Заведующий отделением неонатологии и детской реанимации, равно как и старшая акушерка обсервации были ярыми сторонниками грудного вскармливания. Но с Мальцевой всё было понятно сразу. Мучить несчастную грудь, а заодно и младенца не было никакого смысла. Тем более, уж что-что, а гнездоваться Татьяна Георгиевна не собиралась. А если и собиралась – разве что в кабинете начмеда. Уже в её, а не Панина кабинете. Возможно, донорское молоко? На подобное Ельский отреагировал резко отрицательно. И притащил статью, где жирно было отмечено ядовито-малиновым маркером: Many healthy breastfeeding women wishing to donate breast milk have potentially pathogenic bacteria in their milk [9]. И поинтересовался: настолько ли глубокоуважаемая Татьяна Георгиевна, врач акушер-гинеколог высшей квалификационной категории, лишилась рассудка, что собирается вскармливать своё дитя чужим гнойным грудным молочком, или это временный гипоталамический стресс родившей самки и разум в виде применения сбалансированных, безопасных для здоровья ребёнка смесей таки победит? Разум победил. Аллилуйя! Хотя Мальцевой совершенно не было жалко своих сисек и она была готова на любые эксперименты. Маргарита Андреевна, пару раз эти самые сиськи тщательно прощупав, выдала окончательный диагноз: «Ни красоты особой за ними никогда не водилось, ни теперь ребёнку пожрать!» Резюмируя: Татьяна Георгиевна постоянно ловила себя на безукоризненно-ментальном подходе к выношенной и рождённой ею дочери. И её это немного расстраивало. Не слишком. Нужно время. А вот суровая бытийная необходимость: остаться с дочерью наедине – Мальцеву ужасала. И времени на подавление паники не было.
Домой Татьяну Георгиевну отвёз Панин. Больше, как выяснилось, некому. Нет, любая роддомовская машина «скорой», любой сотрудник были бы рады. Но вот чтобы родных и близких, чтобы от души… Марго? Как две старых лесбиянки. Да и дела у Маргариты. Работа, дочь, заморский жених. Она конечно же явилась с предложением, которое больше было похоже на требование. Но Татьяна Георгиевна категорически отказалась, вызвав гнев подруги. Ничего. Погневается – и остынет. Но вот чтобы правильно, как положено, как нормальную женщину, ставшую матерью, – выходит, что и некому. Денисов, правда, приходил к ней в послеродовую палату. С букетом цветов и немым вопросом в глазах. Она лишь отрицательно покачала головой. И он тут же ушёл. Снова. Это повторялось с тех самых пор, как беременность стала заметна. Немой вопрос. Отрицательный ответ. Мальчишка он и есть мальчишка. Пусть ему уже двадцать шесть и он уже не интерн, а ординатор отделения гинекологии. И чего ходит? Впрочем, признаться честно – ей это приятно. Не такой уж и мальчишка. Да и вопрос, хоть и немой, но не слюнявый, не плаксивый. Нормальный такой сдержанный немой мужской вопрос.
Но нельзя эксплуатировать чувства и подавать ложные надежды.
Нельзя, потому что нельзя!
Так что остался только Панин. С ним уже давно всё можно, потому что можно. Хоть сто раз на душе от этого если не гадко, то, как минимум, противоречиво.
Прежде Панин и Марго закупили всё необходимое. Мальцева и об этом не успела позаботиться. Потому что до самого последнего дня – да-да, до самых схваток! – была действующим начмедом. Там, в кабинете, и схватило. Никогда не думала, что схватки – это так больно! Тысячи… Да какое там! Сотни тысяч раз – если уточнить в архивных журналах родов да умножить на не единожды сказанное в каждых – говорила она женщинам: «Терпите! Дышите!..» А как у самой схватки приключились – так чуть не обделалась от ужаса. Вот уж где ирония так ирония!
Так что Мальцеву с ребёнком из роддома забирал Панин. Для них троих – мужчины, женщины и дитя – это было вроде как логично. А для всех остальных? Замминистра свою старую любовницу забирает из родильного дома с приплодом от неведомо кого? Вот это дружба! «Высокие… высокие отношения!.. – Нормальные – для духовных людей!»
Конечно же публику мучительно раздирало чудовищное любопытство. От кого родила? Почему забирает Панин, если все знают, что не от него? И не от интерна. И не от третьего богатого ухажёра, как-его-там… Или всё-таки от Панина? Да нет, не от Панина. Но Панин так стерву Мальцеву любит, что, может, ему уже всё равно от кого?! Постойте, так у него же вроде роман с терапевтической начмедшей? И он даже от жены ушёл. Но не к Мальцевой же ушёл! И не к начмедше. Просто ушёл, вроде как один живёт…
У нас ведь все всё всегда обо всех знают! А если и не знают, считают чуть ли не святым долгом узнать! Или, как минимум, убедить остальных, что узнали. А что и про кого – здесь, как водится и говорится, вопрос десятый.
Родильный дом гудел. Сплетничала вся больница. За спинами, разумеется. Страшно же! Семён Ильич – замминистра! Мальцева вам тоже не последнее фуфло, мягко говоря. А уж вместе они, что казак с лошадью: где один шашкой не дотянется, другая копытом добьёт. Но любопытство сильнее страха. Потому чуть не у всех санитарок, акушерок, детских медсестёр и даже иных врачей нашлись срочные дела на первом этаже, в непосредственной близости от кабинета начмеда. Да, в нарушение всех режимов Мальцева переодевалась в кабинете Па… Уже в своём собственном кабинете. И табличка на дверях имелась: «Татьяна Георгиевна Мальцева. Заместитель главного врача по акушерству и гинекологии. Кандидат медицинских наук. Доцент кафедры акушерства и гинекологии». Да. Во время беременности её таки добила профессор Денисенко [10]. Вернее, прежде Панин добил профессора Денисенко, а уж та – добила Мальцеву. Ходил и ныл, что это за начмед без учёной степени, когда нынешнему поголовью белохалатного молодняка уже сразу после интернатуры дипломы Высшей аттестационной комиссии чуть не на дом приносят. Позор! Татьяна Георгиевна считала позором как раз такие «учёные степени», а не то, что она на пятом десятке не имеет на бейджике три весёлых слова. И не представляла для себя возможным писать кандидатскую диссертацию о ничего не значащей, фальшивой, подтасованной, никому не нужной ерунде! Так что текст «её» диссертации ей вручила самолично Елизавета Петровна буквально накануне малой защиты. Никакой положенной малой защиты и не было. Собрались на кафедре, чаю попили. В диссертационный совет на большую защиту явилась уже с приличным животом, даже речи не составив. Разве прочитав накануне отпечатанный и разосланный Сёмой автореферат «собственной» диссертации. Всем занимался Панин. Панин и Денисенко. Интересно, он ей деньгами отстегнул или борзыми щенками? Или это у профессора просто от страха высоты текущего полёта Панина всё само собой получилось? Даже костюмчик «защитный» Мальцевой Семён Ильич раздобывал. Банкетом, поди, Варя занималась. Или любовница его тогдашняя, терапевтическая. Мальцевой ровным слоем было всё равно. Перепутать глубокоуважаемых членов она не могла и в кромешной тьме – с иными в паре по тысяче километров шовного материала израсходовано. С ними же – и с членами совета, и с официальными оппонентами – спиртных напитков несколько кубов по жизни выпито. Даже если бы она вышла на трибуну и молча простояла там положенные кандидатской пятнадцать минут – они бы и тогда проголосовали единогласно. А она, кажется, даже что-то несла между «глубокоуважаемый Председатель…» и «.. особенно благодарю моего начальника, коллегу и старого друга Семёна Ильича Панина». Хвалебные оды в её честь были куда дольше так называемой защиты. Елизавета Петровна Денисенко даже расплакалась. Её послушать – так они с Мальцевой всю жизнь не разлей вода, лучшие подруги, последние штопаные панталоны – и те пополам. Искренне так несла… Климакс, что ли, ещё не совсем отпустил? А уж какие оды Мальцевой слагали на банкете!.. О красоте, об опыте, об уме – именно в такой последовательности. Слава богу, никто не допился до текстов о значимости и глубине «научной» работы. Большей частью тут люди весьма неглупые подобрались. Да и всё равно всех куда больше интересовало интересное же положение Мальцевой. Похоже, что Панин всем глубокоуважаемым членам-корешам намекнул, что от него. Или они сами так решили, безо всяких намёков. Глазки многозначительно закатывали. Мальцевой было интересно посмотреть на старых товарищей-членов (глубокоуважаемых!) в подобной обстановке трезвым взглядом. Чуть не впервые! Это было чертовски забавно! Так что она высидела весь банкет, хихикая, как девчонка. Татьяна Георгиевна получила диплом ВАКа уже в рамочке, уже на стеночке кабинета начмеда. Вместе с табличкой на двери кабинета. Панин расстарался. Мальцеву после всей этой показной диссертационной истории снедал жуткий стыд. Но недолго. Что такого, в конце-то концов?! Да и некогда было обращать внимание на ерунду. Только Елизавета Петровна назойливой мухой жужжала, теперь-де надо докторскую планировать. Раз уж она ей доцентскую должность выхлопотала. Она, как же! Панин. Только зачем?! Теперь ещё и тупоголовых студентов курировать надо периодически. Ассистентские журналы заполнять. Мало ей своих бумаг? Впрочем, за полгода всего одна группа была. Такие девственные содержанием голов и душ юнцы и юницы – обнять и плакать…
