Сергей Саканский - Разбег и пробежка (сборник)
Женщины в те годы ходили в ресторан парами. Со стороны казалось, что две подруги просто хотят провести вечер вместе. Красавица, как правило, брала с собой дурнушку, чтобы оттенить свой образ и выиграть приключение наверняка.
Мужчины тоже ходили парами, и смазливый златоуст брал с собой неотесанного некрасивого приятеля. Они тоже действовали наверняка: ведь женщины ходят парами…
В результате часто случалась неудача, ибо ошибка была заключена в самой тактике. Обе женщины западали на златоуста, оба мужчины – на красавицу. В возникшей суматохе и златоуст, и красавица с большой вероятностью оставались не у дел. А неотесанный и некрасивый с удовольствием трахал некрасавицу.
Таким образом, выходило, что не красавица берет с собой дурнушку, а наоборот. Все блага в этой ситуации получала дурнушка: сначала она достигала оргазма с туповатым приятелем, потом, используя его как связного, сближалась с красавцем и имела его по полной программе в течение длительного времени.
Вот так глупо и парадоксально была устроена жизнь на нашей далекой планете.
Упомянутый офицер Ястребова, наблюдательный инопланетянин, сидел один, с шоколадкой и шампанским. Просим провести соответствующие логические построения для его ситуации, из коих мы поймем, что для офицера Ястребова вечер кончался получением именно красавицы, причем, не на один раз, а в длительное пользование и к обоюдному удовольствию.
Не знаю, зачем и для кого выдумал Ястребов этого знакомого офицера: ведь искушенному читателю, чисто по стилю (таинственные игры пузырьков… съедал, ощупывая кончиком языка…) давно стало ясно, что речь как раз и шла о самом офицере Ястребове в его молодые годы.
Это именно он сидел одиноко в углу ресторана, попивая шампанское, кислое, как брага, и поедая шоколад, мягкий, как говно.
Он не любил ни шампанского, ни шоколада. Много позже он также не любил сигареты «Парламент», которые, как и всё в новые времена, были фальшивыми.
Однажды он попал в логический штопор, а именно: пошел в ресторан со своим неотесанным некрасивым другом. В результате Ястребов и женился на дурнушке, которая много лет пользовалась им, а затем предала и бросила, будто бы не женщиной она была, а Родиной самой.
10Из этой печальной повести мы можем сделать, по крайней мере, два косвенных вывода. Во-первых, в юности майор запаса Ястребов был человеком весьма привлекательной наружности, златоустом и ловеласом. Во-вторых, он имел достаточный опыт в обращении с женщинами.
И Ястребов не просто хотел ее, он был уверен, что Оксанка рано или поздно будет его: Дайте только срок…
11Итак, невысокого роста, но красивый и уверенный в себе, немолодой, но импозантный человек приходил два-три раза в неделю в магазинчик «Лесной», именно в те дни, когда была смена Оксанки, заказывал пачку «Парламента» и перекидывался двумя-тремя словами с девушкой, которую тайно любил и чьей благосклонности добивался.
И с каждым днем Оксанка смотрела на богатого, щедрого клиента все более благосклонно, и в какой-то момент в ее хорошенькую головку с маленьким, не очень-то прочным черепом, пришла – не могла не прийти – странная мысль о том, что неплохо бы с ним попробовать, хотя бы попробовать: А вдруг это именно то, что ей нужно?
12Именно так, с внешней стороны прилавка, для подходящего оттуда Ястребова, выглядела эта ситуация. Но мы, как правило, неадекватно оцениваем и ситуации вокруг нас, и самих себя. Вот и майор Ястребов…
С внутренней стороны прилавка мир выглядел по-другому.
– Слышь, Оксанк! Вон опять твой хлопец пилит.
– С чего же мой та?
– Так он ко мне, что ли, ходит?
– Может, он просто в магазин ходит…
– Ага, в магазин. Я же вижу, как он перед тобой выебывается. Бабок у него нет, ясно. Я их, уродов, за милю чую. Но туда же: «Парламент» ему подавай.
– Да гонит он. В зипунишке каком-то ходит, а перчатки дорогие. Зажигалка за триста рублей. Точно: подпольный миллионер, вроде Остапа Бендера. Я его склею, будь спок. Вот только Арман вернется…
13Арман вернулся из Турции в конце октября. Он появился внезапно, будто джинн: Оксанка вынырнула из-под прилавка, где распаковывала коробку с тоником, и встретила жгучий взгляд его чайных глаз.
Не сказав ни слова, Арман взял Оксанку за руку, обошел вокруг стойки, прижал к груди и поцеловал. Оксанка ослабла, она бы свалилась на пол, если бы Арман не держал…
Он увлек ее в подсобку. Там подняла голову Сария, поставила полупустую чашку на стол и вышла из подсобки в зал, высоко держа красивую голову. Сария была раньше девушкой Армана, и какое-то время они любили его вдвоем, запирая дверь магазина на засов, пока Арман, наконец, не понял, что любит Оксанку, и только ее… Сария затаила злобу на Оксанку: пусть читатель думает, что это сработает где-нибудь в конце нашего рассказа.
Арман поднял Оксанку на руки и закружил, с ее ног слетели черевички… Он любил ее долго, сильно: любил классически, в рот и в зад, снова классически, вращал ее, как балеринку, жевал ее трусики, спускал ей слюну на язык, а кончил – в груди. И снова любил: в подмышки и между лопаток, в пупочек и в ступни, опять классически, а кончил – в рот.
– Ну, здравствуй, наконец! – сказал он, когда они сели за стол, и налили себе по чашке зеленого чая.
Это была игра. Именно так Арман выражал свою любовь: войти, не сказать ни слова, сразу увлечь ее в песню о главном…
Арман протянул руку над столом, и Оксанка крепко пожала ее.
14Ястребов вошел в магазин. На нем были темные очки марки «Шпенглер». Он снял очки сразу, как только вошел: так складывают зонтик. Дело в том, что на улице был ясный морозный день, и всё ослепительно блистало – вот почему сегодня нужны именно темные очки, для тех, конечно, кто может позволить себе их иметь.
Держа очки глубоко в ладони, так что было видно только одно целое стекло, Ястребов остановился перед прилавком, чтобы указать очками в сторону табачной полочки, и тут только заметил, что за прилавком стоит не Оксанка, а Сария.
– Пачку «Парламента», как всегда, – сказал Ястребов, и в голосе его прозвучало отчаяние.
Он покосил глазами туда-сюда: не спряталась ли Оксанка где-нибудь за коробками, ящиками? Или она в подсобке сидит и сейчас выйдет?
В подсобке действительно кто-то был: оттуда слышался равномерный стук. Гвоздь забивает, что ли?
Внезапно стук прекратился, и Ястребову показалось, будто хриплый мужской голос отчетливо произнес:
– Асса!
Затем послышались шаги и фарфоровый звон: так разливают чай в чашки.
Сария подала Ястребову сигареты, почему-то тревожно косясь на закрытую дверь подсобки.
– А девушки вашей нет! – весело сказала она, и Ястребов почувствовал, что краснеет.
– А где же она? – серьезно спросил он, будто и впрямь речь шла о какой-то его девушке…
– Отдыхает, – сказала Сария, кивнув на дверь подсобки.
Ястребов вышел. Странный какой-то отдых, если оттуда только что доносился стук забиваемого гвоздя…
15Но вернемся теперь к фразе: а вдруг это именно то, что ей нужно…
– Значит так, братишка… – сказал Арман, сделав глубокий глоток из свой чашки. – Это настоящее, серьезное дело. Все это надо хорошенько перетереть. Ты намекни, что готова к нему пойти. Бесплатно, по любви как бы. Как войдете, ты ему сразу не давай. Вообще, не давай себя даже лапать, ты понял?
– Да нахуй он мне сдался? – обиженно сказала Оксанка.
– Ага. Нинахуй не сдался. Но мне противно, смотри, чтобы этот труп тебя хоть пальцем тронул. Я, значит, следом позвоню, скажу: сантехник. И все дела.
– Сразу звонить не нужно, – подумав, сказала Оксанка. – Он может догадаться, не откроет. Ты выжди чуть.
– Согласен. А ты посиди, потяни, пусть вина нальет. И сразу присмотри что-нибудь тяжелое: пепельницу там, плевательницу… Подстрахуй меня, если он вообще не захочет дверь открывать, может и такое случиться. Ебнуть, если что, сможешь?
– Не вопрос.
– Тогда всё. Дальше – мои проблемы. Ты мне только скотч купи и щипцы какие-нибудь.
– Зачем щипцы? У него ж дома утюг, паяльник есть.
– Откуда у него паяльник, если он с баблом? И утюг… Он что – сам себе гладить будет? В офис сдает, я думаю… И вот еще… Еще веревка нужна.
– Зачем веревка? Скотчем и примотаем.
– Верно. Ты у меня голова. Мумию из него, ублюдка, сделаем. Люблю тебя.
Арман не выдержал, вскочил, рывком спустил свои шикарные черные брюки. Оксанка нагнулась и глубоко заправила в рот его упругую любовь.
16Все смешалось в голове Ястребова, будто это была не голова вовсе, а какой-то дом Облонских. Оксанка отдыхала в подсобке, но в то же время она почему-то забивала гвоздь. Ястребов был готов подумать, что стук ему просто пригрезился: ведь пригрезилось же ему, что кто-то в той же самой подсобке отчетливо произнес:
