Алексей Андреев - Вторая осада Трои
Приводили его в чувство долго. Сначала хлопали по белым щекам и терли их снегом, на что щеки реагировали — стали розоветь, — а вот сознание ни в какую. Затем Куделина затеяла делать ему искусственное дыхание по системе «рот в рот», хотя с этим у Нарциссова было все в порядке — дышал сам. Тем не менее кое-какая реакция пошла — правда, не до конца: вроде бы он и начинал приходить в себя, но, едва осознав, что и кто с ним делает, тут же проваливался в спасительное беспамятство обратно.
Наконец кто-то догадался отстранить прапорщицу, заменив ее пузырьком с нашатырем. Нарциссов зашевелился, приоткрыл один глаз, с ужасом глянул на Куделину — и согласился. Однако времени на все эти процедуры ушло так много, что весь выигрыш, добытый группой захвата, был потерян.
В итоге оба исправившихся специалиста во второй раз предстали перед генеральскими очами практически одновременно. И решали поставленную боевую задачу почти синхронно. Соответственно, и решили одинаково.
Совпадение во времени было здесь, разумеется, ни при чем — они столько лет дружили, а потом и жили вместе, что и после расставания продолжали мыслить в одном направлении. В городе знали, что если обратиться, к примеру, к Нарциссову, и его креатив тебя не устроит, то идти к Гламурову бесполезно — тот предложит ровно то же самое. И наоборот — если обратиться сначала к Гламурову. Поэтому неудивительно, что и здесь они выдали полководцам один рецепт. Простой, как все гениальное.
— Соловей! — после недолгих, но напряженных размышлений воскликнули они. — Да, должен петь соловей!
И снисходительно пояснили лупающему глазами офицерству, какое выдающееся значение имеет эта скромная, невзрачная на вид птаха в деле любви. Рассказали, как она доносит своим пением до женских сердец зов мужской страсти и пробуждает в них ответное томление, как настраивает женщин на самый романтический лад. Поведали, что признание в любви под соловьиные трели — это стопроцентная гарантия успеха. Сходу придумали — и сами поверили в это, — что пению соловья с трепетом внимает любая женщина, в том числе отроду глухая и будучи при смерти. Что оно буквально гипнотизирует слабый пол, делая его совсем слабым и на все согласным. Готовым пасть, как перезревший плод, к любым мужским ногам, даже…
Тут они вовремя осеклись, не стали эту мысль продолжать. Хотя скептические взгляды, брошенные ими на полководцев, сделали ее и так предельно ясной. Для всех, кроме самих полководцев. «А с другой стороны, — дружно подумали спецы, — Сёма тоже был еще тот красавец, а ничего же, как-то у них сладилось. Может, она как раз на пожилых и ведется? Единственное — бурбоном таким он точно не был…» И процитировали вдруг всплывшее из глубин памяти начало стихотворения «Шепот, робкое дыханье…» — приписав его, правда, Пушкину. А в завершение напели кусок песни «Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат…» — как наиболее близкой аудитории. Одним словом, пропиарили свой проект по полной.
Генералам понравилось. Просто, ясно и доступно. Без всякой заумной мерехлюндии. Сугубо конкретно — соловей. Певчая такая птица. Закамуфлированная под воробья. При этом в нужный момент способная внести смятение в стан противника, деморализовать его и сделать легкой добычей для победителя. Особенно их убедила знакомая песня, под которую — в исполнении дважды краснознаменного академического ансамбля песни и пляски Российской армии имени А.В. Александрова — они любили, выпив, мужественно пригорюниться. Как бы вспоминая о тяжелых сражениях, испытаниях и потерях.
— Да, — дружно сказал они, — согласен, я тоже об этом думал.
А на робкое замечание парочки капитанов — по одному в каждом штабе (в семье же, даже самой надежной, армейской, не без урода!) — о том, что для соловьев сейчас вроде бы не совсем сезон, они ведь на зиму, кажется, улетают и сейчас должны зимовать где-то в теплых краях, типа даже в Африке, — генералы раздраженно ответили:
— Будем умничать или выполнять? Все, может, и улетели, как трусы, а один, самый стойкий, остался! Настоящий русский соловей — не павлин заморский! Чё здесь непонятно?
От дальнейшего разноса и неминуемого остракизма капитанов спасли сигналы тревоги. Это диверсионные группы наконец-то зашли в тыл противникам, где и наткнулись на выставленные боевые посты.
Завязались рукопашные бои — обе стороны имели приказ без команды огонь не открывать, чтобы не демаскировать себя раньше времени перед обитателями поместья. Поэтому сражались больше прикладами. Хотя кое у кого мелькали и штык-ножи.
Диверсионные группы рассчитывали на эффект неожиданности, и поначалу их расчет оправдался — боевые посты были смяты и разбиты, группы уже приближались к своим целям, оставалось совсем немного и…
И тут противник ввел в бой резервы. Они ударили в лоб, стали заходить с тыла и зажимать с флангов, реализуя свой численный перевес и методично вырубая напавших одного за другим.
Наступления захлебнулись. Оба отряда завязли во вражеской обороне, не в силах ее прорвать и атаковать дальше, затем попятились, попытались перегруппироваться для отхода… да было поздно — кольцо вокруг них замкнулось.
Бились они до последнего. Окруженные бойцы один за другим валились под ударами во взрыхленный, истоптанный снег, который казался им, обессиленным и избитым, не таким уж и холодным, почти теплым…
В ходе боя на северо-западе случился и настоящий подвиг. Один из напавших, сержант Николаев, после того как его несколько раз огрели прикладом и лишили нескольких зубов, с невнятным криком: «За Родину! За Путина!» все же не выдержал и метнул в сторону вражеского бэтээра противотанковую ручную гранату РКГ-3 — и она, пусть и кривовато, косовато, не совсем туда, куда он метил, а до салютной установки, но долетела. Все, кто это видел, попадали в снег и стали лихорадочно отползать в стороны, а ефрейтор Кузнецов, наоборот, подбежал и бросился на гранату всем своим небогатым телом, чтобы прикрыть товарищей!
К счастью, Николаев забыл выдернуть перед броском чеку. Да и граната оказалась учебной. Чего сержант и ефрейтор не знали.
Подвиг этот так и не вошел ни в какие реляции и командованием отмечен не был. Не только потому, что граната не взорвалась и Кузнецов уцелел, а значит, и подвиг получился по военным меркам невсамделишным, но и из-за всей ситуации в целом. Которая была довольно скользкой — сражались-то столь ожесточенно два подразделения одной войсковой части. Хорошо знакомые друг с другом — если не на солдатском уровне, то уж на офицерском точно.
Когда командиру части прошлым вечером стали попеременно названивать генералы, требуя живой силы и техники, отказать своим бывшим высоким начальникам он не смог. Зная про характеры их мстительные, про связи оставшиеся, про то, что в политике теперь подвизаются, понимал: откажет — сгнобят за милу душу! А уж фонды их — вообще убойное средство в умелых руках. Ведь даже младенцу известно, что никакой принципиальной борьбы с коррупцией у нас нет и быть не может, может быть лишь борьба одной коррупции с другой, другой — с третьей и так далее. И задача всякого разумного патриота — быть на стороне той коррупции, которая сейчас сильнее. Потому что она самая правильная, самая на сегодняшний момент принципиальная и нужная стране. Но попасть на нужную сторону не так-то и просто — необходимы рекомендации. Именно этим по большей части фонды и занимаются: рекомендуют одних, составляют проскрипционные списки других. И не приведи Господь в список этот попасть… Так рассудил командир и решил с генералами не ссориться — ублажить обоих.
Оба отставника, кстати, об этом сразу догадались. По той простой причине, что больше неоткуда здесь было взяться армейским подразделениям, кроме как из одного источника — других частей поблизости дислоцировано не было. И каждый сделал для себя зарубку: если вдруг проиграю — этому двурушнику не поздоровится! При таком раскладе командира части в любом случае ожидали репрессии…
Спустя десять минут после начала атак все было кончено.
Обе диверсионные группы были обезврежены и позже помещены в концлагеря — на небольшие пятачки земли, вокруг которых победители натянули срезанную с ограды колючку. Вдоль нее мрачно кружил вооруженный конвой, видом своим показывая вражеским однополчанам: любая попытка к бегству будет пресечена быстро и жестоко. Правда, большая часть пленных не то что бежать, а и стоять-то могла с трудом — лежала и стонала, — но мало ли…
Из окружений в конце боя смогли вырваться три человека: один — на северо-западе, два — на юго-востоке. Прежде чем и их настигли преследователи, они успели выйти на связь и передать командованию, что операция по уничтожению стратегической боевой техники противника провалилась — белый бронетранспортер не пострадал. Установки огневой и звуковой поддержки — тоже.
