Нгуги Тхионго - 5 рассказов
Назначенный день приближался. У Ливингстона подрагивали колени. Он не мог скрыть своего торжества. Бог не оставил уличного мальчишку, простого дояра, посмешище, шута в дырявых штанах, кривлявшегося на потеху зевакам.
Ливингстон отправился в магазин Бенброз и уехал оттуда на сверкающем "мерседесе-220". Теперь Джонсу будет не до смеха. В долгожданное утро он облачился в серый костюм из тонкой шерсти, жилет, взял в руку зонтик-трость, а Мириаму заставил надеть платье из магазина на Гавернмент-роуд в Найроби. Даже старуху мать он нарядил в башмаки и шляпу, ни дать ни взять леди. Сыновья были в школьной форме. Они притворялись, что им трудно говорить на родном языке, и болтали по-английски. Рассевшись в "мерседесе", славное семейство отправилось в Моло.
Старик Джонс вышел их встречать. Тесть заметно сдал, голову посеребрила седина, но он был еще довольно крепок. Джонс опустился на колени, Ливингстон последовал его примеру. Вознеся молитву, они заключили друг друга в объятья. "Сын мой, дочь, мои внуки!" Казалось, былое утонуло в слезах, и только Мириаму не могла забыть прошлого.
После первых восторгов Ливингстон снова ощутил покалывание уязвленного самолюбия. Нет, он не сердился на Джонса, старик был совершенно прав, он и сам бы не отдал дочь за такого бездельника. Чем же
вытравить из памяти унижение? И вновь перст божий — внезапно ему открылся способ. Как это он раньше не додумался? Ливингстон затрясся от волнения. Уединившись с тестем, он посвятил его в свой план: венчаться на кресте! Дуглас Джонс немедленно дал согласие: "Сын мой стал истинным христианином!" Но Мириаму не видела в этой затее смысла. В её-то годы венчаться! Сыновья взрослые, чего срамиться? Все набросились на нее: без венчанья и жизнь не жизнь! Ее сопротивление было сломлено. Чудны дела твои, господи!
Дни, предшествовавшие свадебной церемонии, были счастливейшим временем в жизни Ливингстона. Он смаковал каждую секунду. Суета и хлопоты приготовлений доставляли ему неизъяснимое удовольствие. Мог ли он мечтать об этом: венчание на кресте! На кресте, где обрел он господа. Он снова был молод, от него веяло здоровьем, довольством и благополучием. В этот миг, когда их обвенчают, исчезнет мучительное воспоминание. Были разосланы отпечатанные в типографии приглашения, для гостей наняли автомобили и автобусы. Ливингстон повез Мириаму в Найроби. Они ходили из магазина в магазин по всему городу: Кениата-авеню, Муинди Мбингу-стрит, Базар-стрит, Гавернмент-роуд, Кимати-стрит и снова Кениата авеню. Он купил ей белоснежное атласное платье с длинными рукавами, фату, белые перчатки, туфли, чулки и, конечно, искусственнее розы. Додж В. Ливингстон во всем следовал неувядающей книжице преподобного Шомберга "Английские манеры для африканцев", чтобы, упаси бог, не погрешить против приличий.
Мириаму никому приглашений не посылала и молила бога, чтобы дал ей сил пережить предстоявшее испытание. Пусть этот день поскорее пройдет и канет в Лету, как дурной сон. За неделю до венчания ее отвезли в Моло, в отчий дом, откуда она когда-то бежала с Вариуки. К чему эта комедия? Ведь у нее уже взрослые дети. Но Мириаму не противилась воле мужа. Может, она и не права, другим виднее. Не станет она помехой для счастья ближних. Ведь и церковь одобряла намерение Ливингстона — достойный пример подавал он своей пастве. Женщины, всхлипывая, поздравляли ее, вот бы им такого муженька!
День выдался яркий, безоблачный. За окном машины простирались знакомые с детства поля, навевая воспоминания. Мириаму старалась не унывать, но слезы навертывались на глаза: впустую прождала она долгие годы, надеждам не суждено сбыться… Она невольно засмотрелась на сидящего подле нее отца: лицо, изрезанное морщинами, черный фрак, узкий жилет.
Отец вел ее к алтарю, она шла, не разбирая дороги, не узнала даже своих друзей-батраков, стоявших гурьбой у входа в церковь.
Ливингстон же пребывал на верху блаженства, всю свою жизнь он ждал этого часа. И вот он настал. По такому торжественному случаю на нем был черный фрак и цилиндр. Он приветливо улыбался гостям — членам парламента, священникам, бизнесменам. Ливингстон про себя отметил, что в церкви много важных персон. Сошки помельче сидели в задних рядах. Увидав у входа батраков в кроваво-алых одеждах, жених на миг нахмурился, но ничто не могло омрачить его счастья.
И вот Мириаму у распятия. Голова ее покрыта белой фатой, тревожно замирает сердце. Со стороны посмотреть — старуха. Стыд и срам! "Было десять невест для жениха, — вспомнила она из Библии, — пять умных и пять глупых!.." Боже, боже, когда кончится эта пытка?!
— Додж Ливингстон-младший, — раздался голос священника, — согласны ли вы взять в жены эту женщину на радость и на горе, пока смерть не разлучит вас?
— Согласен, — громко отчеканил Ливингстон.
Теперь ее черед… Господи, испить чашу сию… конец…
— Мириаму, согласна ли ты взять в мужья этого мужчину?..
Она хотела ответить, но комок застрял в горле. Пять дев… один жених…
Церковь замерла в оторопелом ожидании.
Внезапно с улицы донесся какой-то шум. Все обернулись к двери. Сектанты, не замечая всеобщего замешательства, входили в настоящий раж. Гремели барабаны, бубны, стонали гитары. Церковные служки зашикали на них — церемония еще не закончилась, но сектанты не унимались. Пронзительные голоса взлетали до небес, голые ступни молотили по земле.
Мириаму подняла глаза. Ведь она не позвала своих друзей, как же они очутились здесь? Впрочем, какое это имеет значение!.. На кресте, на кресте, где обрела я господа… Перед ее мысленным взором предстал Вариуки, каким он был в Моло — весельчак, проделывающий рискованные трюки на велосипеде перед толпой восторженных зрителей… На кресте, на кресте, где обрела я господа… Он особенно старался ради нее… Она не сомневалась в этом… начались танцы, и ее уверенность окрепла. Ради нее! Господи, я любила и была любима!.. Сладкие муки в лесу Ильморог… Никогда не забыть этого…
Мириаму ощутила мощный прилив сил, гордо подняла голову.
— Согласна ли ты, Мириаму? — почти кричал священник.
Толпа застыла в ожидании ее ответа. Она взглянула на Ливингстона, перевела взгляд на своего отца и удивилась тому, как они похожи.
— Нет! — ответила она внятным шепотом.
Словно молния ударила в церковь. Уж не ослышались ли? Священнику едва не стало дурно.
— Согласна ли ты, Мириаму?..
Зловещую тишину нарушило пение сектантов. Мириаму откинула вуаль и обвела взором всех, кто был в церкви.
— Нет, не могу… Не могу быть женой Ливингстона… потому… потому что… Я уже замужем. Я жена… Вариуки… а он мертв.
Ливингстон застыл как изваяние. Ее отец утирал глаза, тихо всхлипывала мать. Все решили, что она помешалась. Всему виной сектанты, прислужники дьявола. Ни один порядочный священник не пустил бы их и на порог храма божьего…
Мужчины и женщины в алых одеждах продолжали петь и танцевать под грохот барабанов и бубнов, и голоса их взмывали к небу.
Миг торжества
Дома ее звали Ванджиру, но самой девушке больше нравилось имя, полученное при крещении, — Беатрис. Такое редкое и звучное! Полнотелая темнокожая Беатрис не была уродиной, но и красавицей не считалась. Все вроде как надо, а вот изюминки нет. День-деньской разносила она по столам пенистое пиво, и мужчины припадали к кружке, чтобы утопить одолевавшие их заботы, а на ту, что подавала, не обращали никакого внимания. Лишь когда хозяин или нетерпеливый клиент окликнет: "Беатрис!" — иной на миг оторвется от выпивки, чтобы взглянуть на обладательницу такого необычного имени, но, не узрев ничего достойного внимания, переведет взгляд на других подавальщиц, начнет заигрывать с ними, отпуская грубые шутки и громко смеясь.
Подобно раненой птице, она металась с места на место, кочевала по всему Лимуру, появлялась то в "Аляске", то в "Парадайзе", то в "Модерне". Рано или поздно на ней срывал зло хозяин, набрасывался с упреками, что она-де только отпугивает посетителей, и ее увольняли без предупреждения и выходного пособия. Она поступала в другое заведение… Ей и самой надоедало на одном месте: наблюдать ежедневно, как в час закрытия пивной мужчины ссорились и дрались из-за других, еще более неказистых девиц… "Что в них есть такого, чего нет во мне?" — в отчаянии спрашивала себя Беатрис. Она мечтала блистать, повелевать поклонниками, которые угощали бы ее пивом, конфузливо, улыбались и восхищенно поругивали — ведь за таким, отношением кроется любовь и желание.
В поисках счастья она перебралась в окрестности Лимуру, где, как грибы., вырастали новые пивные, Работала в Нгарариго, Камиритхо, Рирони и даже в Тиекуну, но все шло, по-прежнему, конечно, изредка и у нее бывали кавалеры, но никто(не относился к ней так, как ей хотелось бы, никто, не полез бы из-за нее в драку. Она была последним прибежищем, ее замечали, когда остальные девушки были разобраны. На следующий же вечер вчерашний ухажёр смотрел на неё так, будто и знать не знает, и пускал пыль в глаза другим девицам, у которых и без того поклонников хватало.
