Алексей Мясников - Как жить?
Боря жил в Химках, в общежитии. Там еще один Боря — Свешников. Володя, Алик. На стене комнаты дверь от туалета. Там нарисована голая женщина. В рост. С попкой. Висят другие картины. Живопись. Спрашиваю автора Свешникова: а это вот что такое? Он говорит: собака. Дохлая. Там черт-те что намазано. Ничего не пойму. «Но она же воняет». Тут я понял. И поразился: как это — предмета нет, а ощущение есть. Это был великий художник. Я ведь не знал таких.
Не знал я и Алика. Спортивный такой, резвый, он, кажется, жил в отдельной комнате. И зимой окно его было настежь открыто. Снег залетал. Так он спал. Закалялся. Комсорг. Потом мне Боб сказал, что он то ли спился, то ли умер как-то непутево. О чем, кстати, предсказывал ему Боря Свешников, когда Алик совершенно не пил, а занимался своей физкультурой.
Хлебников — они все из института связи и работали в Останкино на телевидении — пошел по карьере. Дослужился до высших чинов. Лысый, в шляпе. Потом умер.
А тогда в 1963 году, когда перед армией я приехал к Чикину, на перроне встречал меня он и Свешников, которого я еще не знал. Обратил внимание на его ноги: в ботинках и без одного носка. Неудобно как-то, заметно. Он лишь отмахнулся — не доглядел, мол. И мы поехали в Химки, в общежитие.
Заводят они пластинки. Спорят: кто лучше — Шаляпин или Штоколов.
В армию мне писал письма Боб. Хорошие письма. Так я узнал о Случевском. Его, Чикина, стихи тоже мне очень нравились. Он ведь, до сих пор сам того не зная, помогал мне в армии, письма его создавали настроение, благодаря которому я выжил и отслужил.
«Никогда один я не хожу, двое нас среди людей. Первый — это тот, кто я на вид, а второй в душе моей». Случевский Константин Константинович был помощником министра — транспорта, что ли, — а остался для нас как поэт. Строки, которые я сейчас привел — лицемерные. Но было обаяние: простодушия, искренности и мудрости от того, что он говорил, зная про себя и других. Да я и не видел в нем лицемерия, хотя стихи говорят сами за себя: «двое нас среди людей».
Такие открытия дорогого стоят. Чикин открывал горизонты. В его поэзии, а потом в афоризмах — наравне с Ларошфуко, Монтенем, Шопенгауэром — я видел ранимого и мудрого человека. Когда соединяются мысль и душа, и все это дарится мне, то, кроме познания, возникает чувство благодарности и уважения к близкому другу. Мне он дарил свои книги. Последняя — «Русская философия». Единственный сводный труд из того, что я знаю по этой теме. В отличие от других своих книг, он изложил русскую философию своими словами. Раньше были цитаты. Наши друзья говорили: мол, не самостоятельный он, пишет одними цитатами.
Ну, это видно… и без сопливых. Но какие это были цитаты! Кто еще может выдернуть из Пушкина, Чаадаева, Аксакова и т. д. — так, чтобы фраза мощно звучала в оркестре русского мировоззрения. Вспоминаю Вересаева, его книги о Пушкине, о Гоголе. Тот же метод. На этом Чикин защитил докторскую диссертацию: социально-психологические аспекты русской философии. Может, там и не философия вовсе, но какая-то особенность есть.
Любопытный момент. После университета перед ним стоял выбор: в аспирантуру или в литинститут. Жил он тогда безалаберно. Денег не было. Одевался кое-как. Жена ушла, отспаривала вонючий холодильник. Ну не сам по себе холодильник вонял, а вот эта тяжба, дрязга. Хотя ребенка она почему-то не отспаривала, наверное, холодильник нужнее. Дали ему квартиру напротив Химок, на другом, левом берегу, где институт культуры. Свешниковы жили рядом. А у Чикина, кажется, ничего не было. Стоял один пустой холодильник. И друзья — Афанасий, Пивень… Пили мы бормотуху «Солнцедар» — чернила.
А тут собрались они с Пивнем поступать в литинститут. У Пивня стихи скабрезные, у Чикина — афоризмы. Чикина, кажется, приняли. И все-таки он ушел в аспирантуру философского факультета МГУ. Я же после армии отстал, доучивался заочно. Сдавал экзамены и Чикину, и Афанасию.
Потом стало сквозить откуда-то, что Чикин — кагэбэшник. Как-то причастен к этой конторе. Я не верю, чушь какая-то. Демократ. Бормотуха. То манифест о новом романе сочинит и объявит. То мечтает стать режиссером, делать кино. И вдруг, как обухом по голове. Спрашиваю Пивня. А ему-то все по фигу, сам удивился: «А ты что, не знал? Все знают». И дальше пошли, как ни в чем не бывало.
Пивень оказался прав. Долго рассказывать. А Чикин скрывал. Через много лет, уже после моих лагерей в качестве политзаключенного и реабилитации, показал удостоверение полковника милиции. Опять же лукавил, как бесстыдно и нагло всегда врала эта контора. Кто он на самом деле — говорится в его же статье, которую я должен прокомментировать.
Там есть подзаголовок: открытое письмо президенту России В. В. Путину. Ну конечно, лучшего адресата для разговора о русской философии не найти: «В ваши руки может быть вручена судьба русской философии», — пишет проницательный Чикин. От гайки и болта — все вручено одному человеку. Откуда такая доверительность — культовая! «Вы мой ученик и воспитанник, чем я, откровенно говоря, горжусь. Когда Вы были слушателем легендарного и уникального высшего военного учебного заведения под загадочной аббревиатурой КИ (Краснознаменный институт им Ю. Андропова), я имел честь возглавлять факультет общественных дисциплин».
Как бы свои люди. Шпион шпиону говорит. Тут он не прячется за удостоверение полковника милиции. Откровенно, в печати! Лижет задницу своему высокопоставленному ученику. По чину!
Я тоже обращался к президенту по поводу «правочудия», когда через 10 лет вдруг узнал, что Хорошевский суд отобрал у меня собственную квартиру и принял решение о выселении, даже не уведомив меня и не исполнив свое же решение. Но это другое дело: судей назначает президент, и он должен нести ответственность за тот бардак, какой там происходит. От имени Российской Федерации. Где я тоже, между прочим, живу. Однако в приемной президента висит извещение, что он за судей не отвечает — обращайтесь в установленном законом порядке. Странно, не правда ли, — он их назначает, но ни за что не отвечает. Где тут закон, какой порядок? Тычут носом в тот же бардак. Правда, вопреки своему же установлению, отправили мое заявление в городскую прокуратуру, а та в Хорошевскую, на которую я, собственно, жалуюсь. Вот сейчас они отстегают сами себя, жду ответа.
Чикину это противно. Бомж — что тут особенного, многие так живут. Но нельзя по пустякам обращаться к президенту. «Вот я, например», — и дает мне ксерокопию той самой статьи о спасении русской философии. Квартира вместе со мной сразу постыдно мельчает, надо говорить о высоком. Как? «Только Вы… Вы прекрасно и к месту вспоминаете и цитируете» (на самом деле речь идет об одном, ставшем уже банальным, изречении Тютчева: «Умом Россию не понять…»). Ну и так далее, нехорошо рассказывать, как учитель лижет задницу ученику. По старости, наверное. Это же незаметно происходит, «нечаянно нагрянет». А смысл сводится к слову «спасти». Русскую философию: «За нас или помимо нас это сделать просто некому». Речь, естественно идет о Чикине и Путине. Ну, у Путина других забот хватает. Остается Чикин. Все философские факультеты, кафедры, философы — говно. Все деградирует и в кризисе. А Чикин может спасти.
Казалось бы, Боря, делай свое дело. Читай лекции, пиши книги. Не ври. Но при чем здесь президент? Как же! «Высокая философская культура (на татами, наверное — А.М.), да еще у президента великой страны¸ да … — это дорогого стоит… И здесь приходится с огромным сожалением и тревогой констатировать, что таковая культура по сути наличествует лишь у одного президента, и ситуация с философией в стране во всех аспектах просто катастрофическая».
И это говорит философ. Что еще позорнее — мой близкий друг. Нахрапом льстит президенту лишь для того, чтобы убедить: в русской философии остался только один — Чикин Борис Николаевич. Он спасет. Лично он, как всегда, трусливо избегает ответственности. Возлагает на Путина. Вот если бы Владимир Владимирович, то я уж под козырек. Чего он все-таки хочет?
В статье 11 пунктов.
«Как известно, в XIX–XX веках разразился системный кризис мировой (читай — западной) философии». Хотя не менее известно, что именно в XIX веке был Гегель, Шопенгауэр, Шлегель, Фихте, Штирнер, Ницше — небывалый расцвет немецкой и зарождение русской философии. А кризис происходит ежеминутно в каждом из нас и во всем человечестве. Потому что мы существуем по недоразумению. Мы рождаемся с ревом и умираем в страданиях. Но хотя бы в промежутке должно быть место любви. А ее почти нет. Счастье, говорят, это миг. А раздоры, войны, оружие — заполняют жизненное пространство. В этом наше несчастье и проблема. Когда жить незачем и бессмысленно. А что говорит Чикин в 11 пунктах?
Много разумного. Смешанного с бестолочью. Вот он говорит о «родимых пятнах» марксистско-ленинской философии, которую сам же всю жизнь преподает. А там нет никакой философии. Единственный, кто как-то занимался этим, был Энгельс.
