Гюлюш Агамамедова - Город-призрак
Малик решительно встал, заставив тем самым майора поступить так же.
— Я надеюсь, что вы разберетесь с этим делом, и оставите меня в покое, — Гафур нервничал.
— Я тоже на это надеюсь, но мне почему-то кажется, что мы еще будем встречаться. Не уезжайте из города. Считайте, что я взял у вас подписку о невыезде. У меня к вам еще много интересных вопросов, — майор многозначительно покачал головой и оставив под чайником плату за чай, стремительно вышел из кафе.
Мустафа был чрезвычайно подавлен. С ним опять произошел невероятный случай. Он страдал, прикидывал как получше рассказать своему мудрому шефу о том, что происходит с ним, Мустафой, и ничего не мог придумать. А случилось вот что.
Мустафа получил от майора ответственное задание. Он должен был выманить Гафура на свидание к майору в кафе, а сам тем временем, покопаться без особой спешки в нехитрых пожитках Малика. Авось, да найдется какая-нибудь маленькая зацепка. И тогда Гафур не отвертится, ему придется выложить все. Мустафа подготовился к своему первому ответственному заданию со всевозможной тщательностью. Он запасся отмычками, выданными ему майором для проведения этой ответственной операции. Проследил, когда Гафур вместе с майором войдут в кафе. Открыть дверь не составляло никакого труда. При желании ее можно было просто посильнее поддать плечом и готово.
Ах! Если бы только несчастный Мустафа мог догадаться, что ожидает его в квартире, с виду совершенно безобидной, он бы убежал в ту же самую минуту. Мустафа только вошел и тихонько закрыл за собой дверь, как услышал ненавистный и уже хорошо знакомый телефонный звонок, имитирующий щебетанье птиц. Он развернулся, чтобы выскочить поскорее из ловушки. Он теперь не сомневался в том, что это была западня, в которую заманили его, простого парня. Но не тут было. Телефон перестал звонить и прямо перед побледневшим Мустафой возник тот самый тип, чья железная рука сжимала горло Мустафы каждую ночь. Он просыпался в холодном поту и долго еще не мог понять: сон это был или явь. Странный незнакомец приблизился к Мустафе. Взял его за шиворот, поднял высоко над собой: Повертел как-будто хотел забросить далеко-далеко, затем передумал и опустил на пол. Внимательно оглядел его с головы до пят.
— Я же говорил тебе, чтобы ты не мучил Малика. Говорил?
Мустафа попытался ответить, но не смог. Он сипел, тряс головой, однако звуки отказывались складываться в слова.
— Я не люблю повторять дважды одно и то же, и вообще эта история мне порядком надоела. Я торчу здесь уже десять дней, хотя должен был давно… Да,… тебе это не касается. Поговорим о тебе, Мустафа. Если я не ошибся в своих предположениях, тебе приказали подбросить Гафуру кокаину. Старый испытанный трюк. У твоего майора свои методы, и он не хочет ничего менять. Работает по старинке. Я бы мог его кое-чему научить. А ты знаешь кто я? А Мустафа? Тебе не страшно? Вижу, вижу, хочется провалиться сквозь землю. У тебя еще будет такая возможность. Провалишься, не сомневайся. А сейчас расслабься, твоя дубленая шкура мне не нужна. Пока. Живи. Вот только следующий раз, когда тебе захочется, или может, прикажут сделать какую-то гадость, вспомни обо мне. Ха-ха, а я тебе помогу, чем смогу.
Тут незнакомец засмеялся, заскрежетал металлическим смехом, от которого Мустафа потерял сознание. Он пришел в себя, только когда услышал звук открываемой двери. Он сел, вспомнил, что впопыхах забыл закрыть дверь. Малик стоял на пороге и хлопал глазами. Он был готов ко многим сюрпризам. Странная мысль о том, что Мустафа тоже умеет летать как Иветта Кетлинг посетила его, но тут же упорхнула. Мустафа поднялся, кивнул Гафуру и пошатываясь вышел. Малик машинально закрыл за ним дверь. В комнате царил невообразимый беспорядок. Он переводил взгляд с разбросанных на полу книг на свои вещи с вывороченными карманами. «Что искал Мустафа? Странно, что можно искать у меня в доме? Майор переоценивает меня».
Всю неделю Гафур размышлял над странностями своей судьбы. Когда-то будучи совсем молодым, он ясно представлял себе как счастливо и удачно сложится его жизнь. Сколько полезных, а может быть и уникальных открытий он сделает, как осчастливит все человечество. Особенных открытий он не сделал, единственную любовь упустил по собственной глупости. Все события происходили у Малика эволюционно. Ни каких бурных революционных переворотов. Резкие изменения в жизни Малика, бурные неуправляемые, и от того особенно страшные стали происходить с той поры, как поменялась жизнь его города. Малик никоим образом не мог повлиять на ход событий. Его натура пассивного созерцателя не терпела активных, а тем более насильственных действий. Он как всегда занимался анализом происходящего, но с горечью стал осознавать, что скоро ему не с кем будет поделиться результатами своих наблюдений. Круг его общения сужался, и не только потому, что он становился старше и труднее сходился с людьми, а по той простой причине, что многие его друзья и хорошие знакомые, не умея бороться с враждебным окружением, оставили поле боя. Уехали и вряд ли вернутся. Мысль о том, чтобы уехать самому посещала его, но не приводила к конкретным действиям. Для того, чтобы превратить в реальность смутно бродившее в нем желание, освободиться от навязанной ему извне новой реальности, нужно было суетиться, собирать массу бумаг, изворачиваться, кому-то что-то доказывать. Только вообразив всю дорогу, которую необходимо пройти прежде чем окунуться по макушку в полную неизвестность, он приходил в ужас. Не мог Малик принудить себя к активным действиям. «И потом, — успокаивал он себя, — почему все так уверены, что там, в неизвестности будет лучше? Я же из другого племени, из другого теста. Там мне все будет чужим!». Разжевав и покрутив это заключение, он неизменно под конец спрашивал себя, — «А здесь? А здесь тебе все родное и близкое?», — и ему становилось еще хуже. Представить себе, его сегодняшнее окружение родным, значило для Малика расписаться в собственной ничтожности. Последнее его увлечение кришнаитами позволяло иногда жить в параллельном мире, где все радостны, веселы, доброжелательны и озабочены лишь духовными проблемами. Совершенство души, отказ от мирского так захватил Малика, что Ганеша, слон, вызвавший у майора приступ веселья, стал другом и советчиком Гафура. Лишь в последние недели Малик стал замечать, что в их маленькой общине, пропахшей благовониями и цветами тоже есть место чувствам, далеким от совершенства. Момент прозрения совпал со странной историей, происходившей с ним. Слон Ганеша, маленькая статуэтка на тумбочке в спальне не смог оказать посильную помощь и только грустно глядел на Малика.
Майора вызвал к себе начальник. Официальным тоном, без обычного зубоскальства, он произнес:
— Хочу предложить, тебе, дорогой майор, написать заявление об уходе по собственному желанию. Я думаю, что обдумав положение, а ты человек опытный, согласишься со мной. Ты понимаешь, что самое лучшее для тебя в сложившейся ситуации, уйти.
Начальник говорил спокойно, не поднимая глаз от бумаг, разбросанных на столе. Майор задохнулся от возмущения. С ужасом почувствовал приближение приступа астмы. Постоял несколько минут, стараясь справиться со своим физическим состоянием. Медленно проговорил, не узнавая собственного голоса:
— А что я такого сделал? Объясните мне, за что вы меня увольняете? Я что, не выполняю своих обязанностей, или ваших поручений? За что? Я был вашим преданным псом столько лет!
— Ну зачем так переживать. Тебе вредно. Здоровье у тебя уже не то. Да ты сам знаешь, — начальник наконец поднял на него глаза. — Послушай, ты же умный человек!
При этих словах, майор невольно вздохнул, вспомнив, что точно те же слова, с похожей интонацией он говорил всего лишь несколько дней назад Малику Гафуру.
— Как оказалось не очень умный, если бы был умным, то не оказался бы в этой ситуации.
— В этой ситуации может оказаться любой из нас, — начальник вдруг высказал, мучившие сомнения, которыми не собирался делиться ни с кем.
— И кто же придет на мое место? — почти с издевкой спросил майор, уверенный в ответе.
— Ты мог бы и не спрашивать меня об этом, и так все ясно.
— А вы не боитесь, что завтра ваш Мустафа, ведь это его сажают на мое место, захочет подняться выше и тогда уже Вам придется писать заявление об уходе. А Вы старше меня, разве не так? И вам вряд ли удастся найти себе другое применение.
— Не забывайся, майор! Я предложил тебе по хорошему написать заявление. А если ты сейчас начнешь рассказывать мне о моем трагическом будущем, то у меня обязательно возникнет желание самому позаботиться о тебе.
Начальник вышел из-за стола. Выпрямился во весь небольшой рост. Он с вызовом смотрел на майора, всем своим видом показывая, кто является хозяином просторного кабинета, сплошь заставленного пухлыми канцелярскими папками. На стене висел большой портрет президента. Пристрастия самого владельца кабинета не проявлялись ни в чем. Единственная деталь, напоминавшая о том, что и начальнику свойственны некоторые чувства — фотография жены и детей в аккуратной рамке, стоявшая на столе. Правда, даже эту маленькую уступку своей человеческой природе начальник сделал после того, как увидел такую же рамочку в кабинете у еще большего начальства.
