Борис ШТЕЙМАН - Ночная пуля
- Быстрей! - торопит она.
- Но я же еще не ел! - поддразниваю ее.
- Потом, потом... - шепчет она, прерывисто дыша...
"У нее божественная шея..." - думаю безразлично. Мы лежим без сил на все том же злополучном ковре. На нас смотрят люди с полотен Михалыча.
- Где твои жемчужные бусы? - интересуюсь я.
До Эллы не доходит смысл вопроса, она еще не вернулась в этот мир. Приходится повторить.
- Зачем тебе? - наконец звучит ответ-вопрос.
- Нужно! - "великолепное слово!"
- Эта сучка Эн взяла! Представляешь?! - Элла чуть приподнимается, опираясь на локоть. Гнев искажает ее умиротворенное до этого лицо: - Ты ведь тоже спал с ней?!
- Ну что ты! Как тебе не стыдно! - увещеваю ее и неожиданно сообщаю: - Ты знаешь, что Валентин Ильич скончался?
Слежу за реакцией.
- Знаю... - не сразу отвечает она, отворачивается, встает, одевается и уходит.
Ильичу бешено, просто фантастически везло в той, как оказалось, его последней игре. С первой же раздачи к нему пожаловал мизер. Причем сразу "железный". Потом подряд две девятерных, десятерная. Снова мизер. В общем, настоящий обвал! Не говоря уже о более мелких удачах. Короче, играл фактически он один. Это всех изрядно раздражало. Такая невероятная пруха! Они даже повздорили с Серегой. Ильич бросил на стол, кажется, пикового короля. И сразу же взял его назад. А Серега заскандалил: карте место. Ильич, который в другое время ни за что бы не уступил, так как остальные партнеры свои фишки на стол не выложили, на сей раз великодушно, даже, я бы сказал, снисходительно-оскорбительно уступил и все равно свои набрал. Не к добру было такое везение, не к добру! Нам с Михалычем не везло. Она все время от нас ускользала. И велосипед-то у нее был обычный, дамский. У калитки своей дачи она резко тормозила, так что заднее колесо с пестрой сеточкой шло юзом, велосипед становился перпендикулярно забору, и она въезжала в калитку, которую ей услужливо открывала то ли бабка, то ли нянька. Будто ждала там каждый раз ее возвращения. А может быть, действительно ждала. В зеленых обтягивающих трико девица выглядела просто великолепно. "Возможно, она циркачка?" - гадали мы, прячась от солнца в тени большого дерева и напряженно вглядываясь в конец дачной улицы. У меня был полугоночный велосипед, на котором я быстро набирал скорость, но все равно каждый раз не успевал. И мы вихрем проскакивали мимо ее калитки, сначала я, потом Михалыч на своем довоенном драндулете. Конечно, тот Михалыч к этому никакого отношения не имел. Этот был гораздо старше, лет на тридцать. Но ведь и девчонка с велосипедом тоже была давно. Так что, возможно, что это те же самые люди. Правда у того был большой нос и густые темные брови… Но за столько лет нос мог похудеть и уменьшиться, не говоря уже о возможности пластических операций, а брови выцвести и слегка выпасть... Но Михалыч, партнер по игре, старше меня лет на десять. А тот был моим ровесником! Тоже ни о чем не говорит. Я же не спрашивал, сколько лет тому парнишке, моему дачному приятелю. При помощи диеты и специальных йоговских упражнений можно и в девяносто выглядеть, как в тридцать...
Кажется, я не выключил огонь под кашей. Одеваюсь и мчусь к себе. Элла будет сердиться, что ушел не попрощавшись. В конце концов, я ей ничего не обещал, а дома может быть пожар. Конечно, газ выключен, и поверхность каши уже покрылась сиреневой пленкой. Мне нравится безвременье, когда дряхлеет власть. Никаких гарантий извне. Никакой уверенности в завтрашнем дне. Скорей это и есть настоящее время, а остальное - болото с дурными испарениями. Только теперь начинаешь чувствовать "сейчас", когда в любой момент оно может прерваться. Деньги превратились в труху. Только натуральный обмен. Я тебе подзорную трубу, чтоб пораньше увидеть врага, ты мне - мешок сухарей, чтоб не помереть с голода. Главное же – это игра! Мы все с нетерпением ждем вечера, чтобы снова испытать судьбу. Конечно, без Ильича будет плохо. Теперь можно признать, что он был лучшим игроком из нас.
Давайте помянем Ильича! - предлагаю я.
Мы молча выпиваем. И также в молчании, не сговариваясь, играем распасовку. У меня еще в запасе две бутылки сухого. Завтра моя очередь. А сегодня ласкает небо коньяк Сереги. Игра постепенно становится все более жесткой и интенсивной. Серега совершает грубейшую ошибку - проносит пику. Мне кажется, он по своему обыкновению уже до игры хорошо принял. Михалыч довольно улыбается. Молча, презрительно смотрю на Серегу. Он чувствует себя виноватым... Эти странные карточные комбинации. Если мы лишимся еще одного партнера, придется пилить гусарика. Интересно, кто следующий? Прямо "Прощальная симфония"... У Михалыча сытый, уверенный вид. Догадываюсь о причине. Его вдохновляет малышка Эн.
7. Рыба-кит
Я не на шутку увлекся живописью. Элла принесла мне голландские краски и замечательные кисти. В оснастке - половина успеха. Вначале я собирался изобразить чрево кита, а внутри нас, сидящих за столиком и увлеченных игрой. Хотелось с максимальным натурализмом изобразить внутренности этого огромного млекопитающего, медленно плывущего на глубине моря-океяна. Но по не зависящим от меня причинам вместо кита получился обыкновенный российский лещ. Мне кажется, если бы я сумел заключить свои творения в такие же роскошные рамы, как у Михалыча, то мои полотна были бы лучше, чем его. У меня колоссальные планы. Хочется написать несколько натюрмортов с кашей из детского питания. Думаю изобразить почерневшую от времени керосинку с маленьким закопченным слюдяным оконцем, за которым трепещет язычок пламени. А на ней стоит светлый, слегка помятый алюминиевый ковшик, в нем закипает каша из "Здоровья" с гречневой мукой. На сизо-кофейной поверхности образуются лопающиеся пузырьки. Можно было бы даже создать серию картин. Отразить разные стадии кипения с тончайшей цветовой нюансировкой. И взять разные типы каш, с рисовой мукой, гречневой, манной... Не знаю, удастся ли мне все это отписать надлежащим образом... Во время работы меняется психическая деятельность, время уплотняется, доставляя странное, сродни наркотическому, наслаждение.
Настолько погрузился в письмо, что не заметил, как вошла Элла.
- Я принесла тебе кобальт, - говорит она сухо, протягивая мне тюбик. - Без него не удастся изобразить спинку кита!
"Спинку"... Так нежно про эту громадину! Элла очень опытна в этих вопросах, и я прислушиваюсь к ее советам. У нее очень красивые ключицы и совершенно волшебная длинная ложбинка, идущая вдоль спины. Особенно когда она упирается руками в буфет.
- Помнишь этих лысых собак? Ну, похожих на борзых? На картинах старых мастеров? - спрашиваю я.
- Грейхаунды, - отвечает Элла. Мне кажется, что нет такого, чего бы она не знала. Восхитительная женщина! - У нас их практически нет. Две-три, от силы. Фантастически дорогие! Михалыч хотел такую, прямо извел!
- Я бы тоже не отказался. И вообще было бы неплохо пожить некоторое время в какой-нибудь старинной картине. На большом столе окорока, большие стеклянные бокалы с вином, неплохо приготовленная дичь. Вдобавок обнимаешь пышную женщину, одетую в коричневое бархатное платье с большим белым кружевным воротником... И главное - полная неподвижность!
- Неужели ты думаешь, что кто-нибудь принимает тебя за Льва Николаевича? - неожиданно ошарашивает меня Элла. - Посмотри на себя в зеркало! У того были большие усы, крупные черты лица! Он был ниже среднего роста! И ты! Вы же антиподы!
"Что-то случилось! Интересно, что?" - думаю я, медленно вытираю руки, чтобы выиграть время, не торопясь, иду к швейной машине. Она стоит у меня на видном месте. Материал постоянно заправлен. Меня такими выпадами не собьешь! Сажусь за столик, начинаю шить, строчка получается изрядно кривой.
Элла выносит из прихожей куртку.
- Посмотри на мою! - говорит она. – Ее шил Лев Николаевич! Ты что, сможешь такую же?!
- Ты просто недоверчива, мой дарлинг! Конечно, смогу! Просто сейчас я отрабатываю новую модель. К тому же нет ни подходящей материи, ни ниток! Да и не до жиру сейчас! Кто в наше время будет покупать произведения швейного искусства? Так, для себя что-то изобретаю. Чтоб, так сказать, не заржавел в бездействии инструмент! - говорю первое пришедшее в голову. - Ни у кого даже в мыслях не возникает... м-м-м... такого странного подозрения!
- Чушь! - с чувством произносит она. - Форменная чушь! Ты им просто необходим... как игрок, партнер! А Михалыч от тебя без ума! Он говорит, что только ты его понимаешь, а больше никто! А из старых жильцов больше никого и не осталось!
- Подожди, - пытаюсь сбить ее с толку фактами. - А Аня, ну, Анна Петровна с первого этажа? Скажешь не из аборигенов?
- Причем тут Нюрка! Она помешана на мужиках! Ей до лампочки, кто ты! Лев Николаевич или еще кто! - Элла закрывает лицо руками. Плечи и спину ее сотрясают беззвучные рыдания.
