Карсон Маккалерс - Отражения в золотом глазу
— Ставлю на эти карты все, и если выиграю, получу все фишки, — объявила госпожа Пендертон. — Пора кончать.
Сдав карты, госпожа Пендертон подбросила себе туза и короля, которые лежали у нее на коленях, и выиграла. Все это заметили, майор хихикнул. Заметно было и то, что, перед тем как отодвинуть стул, майор шлепнул Леонору под столом по бедру. В это время госпожа Лэнгдон поднялась и принялась укладывать вязанье в сумку.
— Я пойду, — сказала она. — А ты, Моррис, можешь остаться. Спокойной ночи.
Госпожа Лэнгдон двигалась медленно, не сгибаясь, и когда за ней закрылась дверь, Леонора воскликнула: — Боже, какая она больная!
— Да, — сокрушенно согласился майор. — Пожалуй, я тоже пойду.
Майору Лэнгдону совершенно не хотелось покидать уютную комнату. Попрощавшись наконец с Пендертонами, он постоял на дорожке перед домом, посмотрел на звезды и подумал, что жизнь порой — очень скверная штука. Неожиданно он вспомнил свою умершую дочь. Какое это было безумие! Во время родов Алисон цеплялась за Анаклето (сам майор не мог этого вынести) и стонала целые сутки без перерыва. А когда врач сказал: «Вы плохо тужитесь, надо сильнее!» — маленький филиппинец тоже стал тужиться, согнувшись в коленях и покрывшись испариной, вторя каждому воплю Алисон. Когда она наконец родила, оказалось, что у девочки сросшиеся указательный и средний пальцы, и майор подумал, что если он коснется ребенка, его схватит судорога.
Это продолжалось одиннадцать месяцев. Майор служил тогда на Среднем Западе и, возвращаясь домой с мороза, обнаруживал в холодильнике тарелку с промерзшим рыбным салатом, а в спальне — врачей и сиделок. Анаклето постоянно находился рядом с хозяйкой, подносил к окну пеленки, чтобы лучше разглядеть пятна, и держал ребенка, пока Алисон, стиснув зубы, ходила по спальне взад–вперед. Когда все кончилось, майор ничего, кроме облегчения, не почувствовал. Другое дело Алисон. Какую горечь и холод она испытывала! Как много, черт возьми, от него требовала! Да, жизнь порой — печальная штука.
Майор открыл переднюю дверь и увидел спускающегося по лестнице Анаклето. Маленький филиппинец шествовал спокойно и грациозно. На нем были мягкие серые штаны, голубая рубашка и сандалии. Его плоское личико было молочно–белым, черные глаза ярко блестели. Казалось, он не заметил майора. Спустившись по лестнице, он медленно поднял правую ногу, согнул на ней пальцы, как танцовщик, и подпрыгнул.
— Идиот! — сказал майор. — Что с ней?
Анаклето поднял брови и медленно опустил прозрачные нежные веки. — Tres fatigue<Очень устала. — франц.>
— Дьявол! — в бешенстве крикнул майор, ни слова не понимавший по–французски. — Вули–ву, муни–му! Я тебя спрашиваю, что с ней?
- C'est les… — Анаклето и сам недавно взялся за изучение французского и не знал, как будет слово «свищ», но закончил с впечатляющим достоинством: — Maetre Corbeau sur un arbre perche<Первая строка из басни Лафонтена «Ворона и лиса», обычный текст в учебниках французского языка. — Примеч. перев.>, майор.
Он немного помолчал, щелкнул пальцами и задумчиво добавил, словно обращался к себе: — Горячий бульон в пиале на подносе…
— Сделай мне коктейль, — велел майор.
— Внезапно, — ответил Анаклето. Он отлично знал, что нужно сказать «немедленно», тем более, что говорил с прекрасным произношением и голосом госпожи Лэнгдон, но сделал ошибку нарочно, чтобы позлить майора. — Только накрою поднос и обслужу мадам Алисон.
По часам майора приготовление подноса заняло тридцать восемь минут. Маленький филиппинец с бодрым видом носился по кухне, потом притащил из столовой вазу с цветами. Майор наблюдал за ним, упершись волосатыми кулаками в бока. Все это время Анаклето негромко разговаривал сам с собой. Майор разобрал что‑то о мистере Рудольфе Серкине и о кошке, которая ходила по прилавку кондитерского магазина с прилипшими к шерсти ореховыми леденцами. Тем временем майор сам приготовил себе коктейль и сварил два яйца. Когда через тридцать восемь минут поднос был наконец готов, Анаклето замер на месте, скрестил ноги, сцепил руки над головой и принялся медленно раскачиваться.
— Черт возьми! А ты — крепкий орешек, — сказал майор. — Жаль, не попал ко мне в батальон.
Маленький филиппинец пожал плечами. Всем было известно, что, по его мнению, Господь допустил ошибку, создав кого‑то, кроме Анаклето и мадам Алисон, — не считая, конечно, лилипутов, знаменитых актеров и тому подобных. Он с удовлетворением осмотрел поднос. На подносе лежала желтая льняная салфетка, стоял глиняный кувшин с горячей водой, пиала и два бульонных кубика. В правом углу возвышалась голубая китайская чашка с букетиком махровых маргариток. Анаклето осторожно оборвал три синих лепестка и бросил на желтую салфетку. На самом деле в этот вечер он вовсе не был таким игривым, каким казался. Временами его глаза становились беспокойными, и он бросал на майора быстрый, неуловимый, осуждающий взгляд.
— Я сам отнесу, — заявил майор, понимая, что хотя поживиться здесь нечем, это может понравиться жене и она его похвалит.
Алисон полулежала в кровати и читала. В очках ее лицо, казалось, состояло только из носа и глаз, в уголках рта залегли слабые голубые тени. На ней была белая полотняная ночная рубашка и розовая бархатная кофточка–распашонка. В спальне стояла тишина, в камине горел огонь. Мебели было мало, на стене висел серый ковер, на окне — бледно–вишневые занавески — уютная и очень простая комната. Пока Алисон пила бульон, майор сидел, скучая, у кровати и придумывал тему для разговора. Анаклето порхал поблизости и насвистывал какую‑то мелодию, — веселую, грустную, чистую.
— Мадам Алисон! — произнес он вдруг. — Как ваше настроение? Не желаете ли обсудить со мной один вопрос?
Она отставила чашку и сняла очки. — Какой?
— Вот! — Анаклето придвинул к кровати скамеечку для ног и торопливо достал из кармана какие‑то лоскутки. — Я заказал образцы, чтобы вы посмотрели. Помните, два года назад мы проходили в Нью–Йорке у витрины магазина «Пек и сынки», и я показал на один костюмчик, подходящий для вас. — Он протянул один из лоскутов. — Точно такой же материал.
— Анаклето, мне не нужен костюм, — сказала она.
— Нужен! Вы уже больше года не покупали себе одежду. А зеленое платье bien use<потерлось — франц.>на локтях, его пора отдать Армии Спасения.
Произнеся французские слова, Анаклето поглядел на майора с веселым вызовом. Майору не по себе было слышать их разговор в тихой комнате. Их голоса и интонации были так похожи, что казались негромким эхом друг друга. Единственное отличие заключалось в том, что Анаклето говорил торопливой скороговоркой, а Алисон — размеренным, хорошо поставленным голосом.
— Сколько он стоит? — спросила она.
— Недешево. Но за такое отменное качество меньше и не возьмут. Будете носить его годами.
Алисон вернулась к книге. — Посмотрим.
— Ради бога, купи этот костюм, — вмешался майор, которому надоело их слушать.
— Если мы закажем лишний метр, я сошью себе куртку, — сказал Анаклето.
— Хорошо. Я подумаю.
Анаклето налил лекарство, и когда Алисон пила его, сделал за нее гримасу. Потом положил ей под спину электрическую грелку, расчесал волосы. Выходя из комнаты, не смог пройти мимо большого зеркала на двери ванной. Остановился и посмотрел на себя, высоко подняв ногу и откинув голову.
Потом неожиданно вернулся к Алисон и стал насвистывать. — Что это за мелодия? Вы играли ее с лейтенантом Вейнчеком в прошлый четверг.
— Первый такт из ля–мажорной сонаты Франка.
— Знаете что? — произнес Анаклето возбужденно. — Я только что сочинил балет. Черный бархатный занавес, освещение, как в зимние сумерки. Сначала очень медленно, вся труппа. Потом луч света на соло, словно пламя, очень стремительно, под вальс Сергея Рахманинова. В финале снова Франк, но на этот раз… — Он глядел на Алисон блестящими глазами. — Опьянение!
После этих слов он принялся танцевать. Год назад Анаклето взяли на русский балет, и он до сих пор вспоминал о нем. Он двигался на фоне серого ковра в медленной пантомиме, потом замер, скрестив ноги и соединив кончики пальцев в сосредоточенной позе. Затем без всякого перехода закружился в буйном танце. По его сверкающему лицу было видно, что он танцует на огромной сцене, что он — солист изумительного спектакля. Алисон наслаждалась зрелищем. Майор с негодованием и недоверием переводил взгляд с одного на другого. Последний номер был хмельной пародией на первый. Анаклето закончил в необычной позе — рука поддерживает локоть, кулак уперт в подбородок, на лице выражение искаженного изумления.
Алисон рассмеялась. — Браво, Анаклето! Браво!
Они смеялись вместе. Маленький филиппинец, счастливый, ошеломленный, прислонился к двери. Наконец он отдышался и с удивлением произнес:
— Вы заметили, как подходят друг другу слова «браво» и «Анаклето»?
