Вадим Климов - Бесплатное питание на вокзалах
Первые симптомы травмы мадам Марисоль замечает спустя шесть дней. К тому времени нога становится коричневой, распухает, а так как это открытый, а не закрытый перелом, торчащий из ноги обломок кости цепляет любые колготки, какие мадам Марисоль ни надевает.
Первым делом она звонит сыну. Месье Жлобель бросает дела в Бутербродной, тем более, делать ему совершенно нечего, и выезжает к матери. Он не сразу понимает, что торчит у нее из ноги и почему та такого оттенка.
С пару часов Жлобель крутится вокруг ноги, подходя к ней то с одной стороны, то с другой, то перешагивая через другую ногу мадам Марисоль, а то и в прыжке перепрыгивая мадам целиком.
Ближе к ночи сына посещает мысль обратиться к специалистам, и тут же, буквально по телефону, он вызывает врачей.
Дальнейшее не нуждается в подробностях, отметим только самое главное.
Мадам Марисоль госпитализируют, врачи ставят диагноз: гангрена. Решают тут же ампутировать ногу, но вмешивается месье Жлобель.
Он не может оставить мать одну, он хочет непременно сидеть рядом и наблюдать за врачами. Но одно обстоятельство этому мешает: у Жлобеля слипаются глаза, ему нужно поспать.
— Оперировать будете утром, — говорит он врачам и выбегает из приемного покоя.
Месье Жлобель решает спать в кровати матери, потому что она ближе к больнице, чем его кровать в Бутербродной. Рационалист до мозга костей.
Он спит очень долго, не меньше двенадцати часов. Пропускает первый автобус, открытие метро и открытие Бутербродной. Месье Жлобель поднимается с кровати одновременно с падением под столик замерзшей семьи, ждущей заказ в его заведении.
Жлобель идет в ванную комнату, умывается, чистит зубы, быстро перекусывает тем, что находит в холодильнике, какой-то жуткой хренотенью для нищих старух, и отправляется в больницу.
Прекрасная солнечная погода и не слишком холодно. Месье Жлобелю хочется пройтись до больницы пешком.
Когда он появляется в приемном покое, медсестры мечутся из угла в угол, доктора нервничают с испариной на лбу.
— Наконец-то, — выпаливает один из них, увидев Жлобеля в коридоре. — За ночь гангрена расползлась по всей ноге, придется ампутировать целиком.
Месье Жлобель пожимает плечами.
— Действуйте, как считаете нужным, — говорит он. — Полноги или целая — какая разница.
Медсестры перекладывают мадам Марисоль в коляску и, выхватывая ручки друг у друга, увозят в операционную.
— Одну минуту, — вмешивается Жлобель. — Мне нужно еще кое-что уточнить, без меня не начинайте, — и пулей вылетает на улицу.
Ловит такси, называет адрес матери, через пять минут он на месте. Поднимается на шестой этаж. Вот он уже внутри, в руках сантиметр, который Жлобель поднимает над головой и измеряет длину антресолей между прихожей и кухней.
Мужчина записывает результат в блокнот и выбегает из квартиры. Внизу его ждет та же машина с тем же водителем.
— Обратно, — рявкает он и таксист послушно возвращает машину к больнице.
Жлобель врывается в операционную с раскрытым блокнотом.
— Мы только вас и ждем, — приветствует его главный врач.
— Вот, — Жлобель протягивает доктору блокнот. — Это должно остаться от моей матери после ампутации.
Врачи и медсестры окружают их, пытаясь увидеть, что написано в блокноте.
— Это в сантиметрах или в граммах? — интересуется главный врач.
У Жлобеля киснет мина.
— Обойдемся без ваших шуток.
Главный врач берет у месье сантиметр и измеряет длину женщины от макушки до низа живота.
— Как раз, — кричит он и подбегает к Жлобелю с намерением обнять его. — С точностью до миллиметра. Жлобель, вы гений, именно здесь и нужно резать.
— Но как быть со второй ногой? — спрашивает медсестра.
Главный врач в ожидании смотрит на месье Жлобеля.
— Режьте и вторую, — неряшливо бросает Жлобель. — Пусть это вас не беспокоит.
Доктора тут же пускают в дело инструменты и со скоростью пильщиков лишают мадам Марисоль обеих ног.
— Готово, — кричит главный врач, на выдохе сбрасывая халат. — Получилось превосходно.
Главный врач ищет глазами месье Жлобеля, но тот вышел из операционной в туалет.
— Все совпало, — воодушевленно говорит доктор, показывая медсестрам, чтоб увозили мадам.
— Так точно все просчитать, — восторженно орет он, оставшись один в операционной, — Гениально, как пеньюар Афродиты.
И падает замертво от переизбытка чувств.
[17]
А теперь снова перенесемся в Бутербродную.
Когда мадам Марисоль, все еще под наркозом, но уже без ног, вывезли из операционной, посетители в зале совсем распоясались и без стеснения требовали требуху в винном соусе. Тем временем Марио покрыл на коротких ножках порядочное расстояние, хотя и совершенный пустяк по сравнению со всем путем.
Посетители бесновались, предчувствовали, что скоро подохнут, все до единого, от мала до велика, кто раньше кто позже, заломив руки, вывернув шеи, выпучив глаза, скрючив ноги, на спине или на брюхе, улыбаясь, недоумевая, обливаясь потом, слюной, соплями или слезами, как-нибудь или кое-как, без разбору, через пять минут, минуту или пару секунд, если так ничего и не произойдет, рухнут и примерзнут к полу, женщинами и уже на них мужчинами, мужчинами и уже на них женщинами, детьми на женщинах, мужчинами поверх детей вперемешку с женщинами, частично под детьми с притащенными сюда же кошками, небольшими собачками, своими или чужими, бездомными, выпрошенными или украденными у друзей или соседей, чтобы кто-нибудь составил им компанию.
Ужаснулись такой перспективе.
Чтобы согреться, люди начали кричать друг на друга, плевать на пол, толкаться, переворачивать столы, швыряться тарелками. Горы осколков дешевой, неудобной, бракованной посуды.
Откуда-нибудь доносился чей-то вопль, люди останавливались посмотреть на очередного беднягу с торчащим из лица осколком тарелки, а потом возвращались к крикам, плевкам, толчкам, крушению мебели и швырянию тарелок. Каждый волен изуродовать симпатичную мордашку, свою или чужую — без разницы, продырявить щеку, порвать ухо или лишить глаза, чем только ни занимались, дабы забыть про холод.
Грохот столов и звон бьющихся тарелок разбудили мадам Кашалот. Уснувшая несколько часов назад прямо в одежде, она и сейчас была в ней. Кашалот поднялась с головной болью после вчерашних возлияний, пива, абсента, текилы, черт знает чего еще, и немедленно отправилась в зал.
На кухне Кашалот обнаружила забившуюся под стол дрожащую миссис Сплюснутую.
— Сейчас они ворвутся сюда, — лепетала та. — Мадам, нам крышка.
Не проронив ни слова, Кашалот вышла из кухни и двинулась дальше.
Вот она и в зале. Не верит своим глазам. Столько труда понадобилось, чтобы привести в порядок помещение, столько сил угробить, наблюдая за бестолковой пани Черепахой, ничего не желающей делать без упреков и затрещин, и все насмарку, эти прожорливые кретины перебили все вокруг, исцарапали столы, елозя ими по полу, повсюду обломки, осколки, кровь, слюна, сопли, фекалии.
— Прекратите, — рявкнула мадам Кашалот, оглушив увлекшихся гостей поистине завораживающими возможностями голосовых связок.
Все замерли, только несколько доходяг в углах зала стонали, готовые подохнуть с минуты на минуту.
— Мудаки, что вы здесь устроили? — закричала Кашалот, обводя Бутербродную взглядом.
Посетители не знали куда деться, стыдоба, готовы были под землю провалиться. Сплошь отцы семейств, достойные члены общества, чиновники префектуры, предприниматели, работники культуры и образования, кого только не было среди этого сброда с изрезанными лицами в изодранном рванье выходных костюмов.
— Нищеброды, клошары, прыщееды. Научитесь вести себя в приличном месте, а потом высовывайтесь — не наоборот, — не унималась мадам Кашалот.
Мужчины спешно застегивали одежду, по крайней мере те, у кого остались молнии или пуговицы. Женщины поправляли задранные юбки, съехавшее белье, булавками скрепляли порванную одежду, некоторые достали зеркальца и занялись макияжем, скрывая подтеки крови и набухшие гематомы.
[18]
Ярость мадам Кашалот пошла на убыль. Удивленная неожиданной тишиной, из кухни пришла миссис Сплюснутая.
Кашалот сразу же спросила ее, почему у посетителей нет еды, те как раз ставили столики и ногами сгребали мусор в небольшие кучки, которые затем заталкивали под окочурившихся товарищей.
— Или всю еду они побросали друг в друга? — добавила мадам Кашалот.
— Нет, — начала миссис Сплюснутая. — Без еды, потому что все заказали одно и то же — какую-то лягушачью требуху в винном соусе, которой у нас отродясь никто не ел и запасов мы не держали.
— Где Марио? — рявкнула старшая, изменившись в лице.
