Сильви Тестю - Небо тебе поможет
Мой парень бросает на меня несколько незаметных взглядов. Право действовать он предоставляет Жерому. Я ничего не осмеливаюсь говорить Жерому, хотя он ждет моей реакции.
Это редкий случай, когда мой парень соглашается кататься на лыжах в головном уборе.
Но сейчас он надевает маску, шерстяную черную шапочку с отверстиями для глаз.
Это редкий случай, чтобы Жером надевал хоть что-нибудь теплое.
Сейчас же он натягивает свою шапочку с помпоном и маску, обматывается красным шарфом.
Обстановка в кабинке мне совершенно не нравится. Жером делает вид, что ничего не замечает. Мой парень полностью доверяется Жерому. Вдруг наше «яйцо» останавливается. Мы висим посреди долины. Невольно я смотрю вокруг. Я боюсь увидеть то, что увижу.
Именно то, чего я боялась. Снаружи ничего не видно. Совсем ничего. Белая пелена. Сплошное белое покрывало. Горы даже не вырисовываются. Ни одного яркого пятнышка розового, красного или желтого комбинезона.
Всепоглощающая пелена.
Ветер угрожающе поет сквозь гофрированную окантовку дверок нашего «яйца». «Яйцо» начинает покачиваться на своем тросе.
Жером помогает мне утеплиться. Он поднимает повыше мой шарф. Проверяет мои перчатки. Он отвлекает меня, как отвлекают внимание растревоженного ребенка.
Я смотрю на своего парня и не вижу его глаз за стеклом маски. Он совершенно неподвижен, словно и не видит, что я молю его о взгляде. Мой парень избегает на меня смотреть. Он не хочет нарушать стратегию нашего инструктора.
Право действовать он предоставляет Жерому.
Я пытаюсь дышать глубоко, но у меня сжимается горло. Каждый вдох дается с трудом. Стараюсь ослабить напряжение в горле. Мне надо сделать более глубокий вдох, если я не хочу умереть от асфиксии еще до того, как нас раздавит в кабинке.
Мне хочется спросить, как долго наша кабинка продержится на тросе, если сейчас оно так раскачивается.
Но продолжаю молчать.
Мой парень тысячу раз говорил мне «попридержать воображение». Без конца твердит, что у меня «зловредное» воображение. Оно слишком все искажает.
Я не должна позволять своему зловредному воображению овладеть ситуацией. Не должна допускать даже мысли, что наше яйцо может сорваться и упасть на землю. Это полная чушь, такое случается редко.
Воображение без устали выстраивает ситуации, в которых я могу вдруг оказаться. Я не должна думать, что непогода может стать причиной несчастного случая. Так бывает не всегда. Я не должна терзать себя мыслью, что мы зависли на высоте пятидесяти метров над землей. Не должна считать, что раз мы остановились, то значит, безопасность не была обеспечена так, как в нормальную погоду. До сих пор ничто, за исключением моего воображения, не указывало на то, что происходит что-то необычное.
Можно, конечно, предположить множество ситуаций.
Но мое воображение найдет только одну.
Оно изобретет самую невероятную ситуацию.
У меня больное воображение: оно никогда не изобретает счастливых концов.
Я не должна думать о том, что даже если после падения мы не разобьемся, то все равно погибнем. Слишком сильный ветер, слишком густой туман, чтобы помощь подоспела до того, как мы окончательно замерзнем здесь.
Я не должна представлять себе, как мало-помалу буду околевать от холода. Это вовсе не значит, будто мы умрем через час, погребенные под снегом. Бывали случаи, когда люди выбирались.
Было бы лучше представлять, что мы все-таки уцелеем после падения с высоты пятидесяти метров.
Уцелеем, несмотря на температуру -12 °C.
Уцелеем, несмотря на мороз: потребуется как минимум час, чтобы установить наше местоположение; плюс полчаса на то, чтобы освободить нас из обледеневшего «яйца»; и еще час, чтобы доставить нас в больницу скорой помощи. Сколько уйдет времени на то, чтобы вернуть нас к жизни? Будут ли осложнения при реанимации?
Это злосчастное воображение почти постоянно поглощает меня.
Я должна думать, что «худшее случается не всегда», что «страх не избавляет от опасности». Не испугался ли опасности и мой парень? Опасность овладела и его мыслями. Разве смог он замаскировать свой страх, прежде чем высунуть нос из-под шарфа?
Я не знаю, мое ли воображение пытается навредить, но снаружи все по-прежнему, черт побери! Я тону в своих мыслях перед белой завесой. Глаза просят осмотреть все вокруг, я же заставляю их не заглядывать за пределы нашего «яйца». Рассматриваю свои лыжные палки. Серебристо-голубые. Расхваливаю их. Красивые лыжные палки. Светло-голубое кольцо, отличный подбор цветов. Я пытаюсь отвлечься от злосчастных мыслей.
Мои глаза блуждают сами по себе. Их больше не привлекают мои красивые палки, они устремляются в ничто за пределами нашей кабинки! Я не контролирую больше свои глаза. Они сами решают, они заставляют меня выглянуть из кабинки. Смотрю. Пустота. Белизна.
Так оно и есть.
Такая ситуация совсем меня не устраивает.
Мне нужно видеть даль. Мне нужно, чтобы небо открылось.
Мне нужно, черт возьми, чтобы эта несчастная кабинка ожила! Мне становится трудно скрывать, что спокойствие меня покинуло. Мое спокойствие ускользнуло через окно. Я съежилась. Рот уже приоткрылся, чтобы сказать, что мне страшно.
Жером опередил меня. Он начал кричать раньше меня, да так громко, что мне показалось, будто что-то взорвалось. Меня как будто ударили в солнечное сплетение. Задвижка открывается, и врывается воздушная струя.
Он орет:
— Как они достали своим фуникулером!
Жером вернул признаки цивилизации туда, где, казалось, ее больше не будет.
— Да это же не буря, нет! При малейшем чертовом порыве ветра начинается бардак какой-то.
Он ругает механиков, о существовании которых помнит лишь он один. Призывает в свидетели моего парня, и тот, в свою очередь, играет роль недовольного.
Жером снимает свой красный шарф. Достает мобильник из комбинезона. Звонит. Кто-то ему отвечает. Инсценировка Жерома срабатывает. Мы не одни в целом мире, думаю я.
Жером кричит в трубку.
— Спуск Солир тоже закрыт?… Но почему?
Инсценировка Жерома сработала ненадолго. Самый посещаемый спуск в долине только что закрылся.
Теперь я понимаю, что мое воображение здесь ни при чем. Я понимаю, что снаружи творится черт знает что. Я понимаю, что буря усилилась.
У моего парня плохая реакция: он смотрит вокруг. Это говорит о его беспокойстве. А уж если мой парень беспокоится, то значит, для этого есть реальный повод.
Мне трудно дышать носом. Я вынуждена дышать ртом. Я стараюсь изо всех сил.
Жером заканчивает разговор.
— Сплошной треск! Нас вытащат отсюда, моя Сиви, — бросает он мне с ободряющей улыбкой.
Я выслушала эти слова, как приговор о своей неминуемой смерти.
Сейчас должно произойти что-то ужасное.
Жером не боится за меня. Я хорошая лыжница. Ничто не может помешать мне выйти из затруднительного положения. Единственное, что могло бы привести к роковому исходу, это приступ паники, овладевшей мной неизвестно из-за чего.
Есть одна вещь, которую мой парень никогда не решится сказать: ничто и никогда не служит мне уроком! Я всегда повторяю одну и ту же ошибку! Даже три раза! Четыре раза! Порой и больше. Это порок.
Мне уже доводилось бывать в аду вместе с Жеромом. Когда вернулись, я была готова надавать ему пощечин обеими руками. Я была готова разрыдаться, но он тогда сказал:
— Это было великолепно, моя Сиви! Ты была королевой! Ты проделывала совершенно безумные трюки!
Лесть, змея еще более ядовитая, чем мое воображение, приглушила приступ ярости, вспыхнувший было во мне. Мой парень, кстати, великолепный лыжник, не заслужил комплимента. Подвиг состоял не в умении владеть лыжами, а в способности удержаться на ногах. Я ничего не ответила. Просто была рада, что приключение закончилось, и только покачала головой.
Наше «яйцо» дернулось.
— Твоя шапка, — говорит мне Жером. Поправляю свою шапку, хотя мне казалось, что она была правильно надета.
Наша кабинка снова начала подниматься в белую высь.
— Немного стемнело, — бормочу я.
— Мы почти у фуникулерной станции, — отвечает мой парень.
Он начинает за меня волноваться. Это видно. Он хотел бы меня успокоить. Но это бы не помогло. Лучше пусть это сделает Жером.
Мы уже почти в здании. Но все же едва его различаем.
Наконец, дверки нашего яйца открываются.
Я вижу! Я вижу передние кабинки. Шарканье ботинок других лыжников о решетчатый пол меня успокаивает. Здесь есть люди. Я немного успокаиваюсь.
«Не решили же они все умереть?» — убеждаю я себя.
Мы не одни. Присутствие других людей вселяет в меня надежду. Не бывать катастрофе, ведь мы не одни… Мелькают лыжные палки, лыжи. Вещи вновь приковывают мой взгляд. Жером, мой парень и я, мы еще воспользуемся своим снаряжением. Жером спорит с механиками фуникулера.
