Альберт Лиханов - Юрка Гагарин, тезка космонавта
Я надел очки и сказал строго:
— Ну вот что, у нас во дворе будет заниматься уличный отряд космонавтов. Командир отряда — Юрий Гагарин, — я подумал и добавил: — из тридцать седьмого дома. Знаете его?
— Знаем! — хором крикнули мальчишки.
— Ну, кто хочет записываться?
Я увидел лес рук. Я смотрел на этих мальчишек, которых раньше как-то не замечал. Да и о чем мне с ними было говорить? Все они младше меня лет на пять — шесть. А сейчас я смотрел на них с тревогой и думал, что же это я затеял, какую чепуху. Ведь если ничего не выйдет, они нам проходу не дадут, житья не станет!
— Значит, так, — сказал я. — Все хотите? Ну ладно, будет конкурс. Двадцать пять лучших примем в отряд.
7
На другой день я крупно поругался с Юркой.
После обеда он куда-то исчез, сказал, что по делам, а когда я пришел с работы, то увидел во дворе настоящий спектакль. Юрка в спортивном, как у Гагарина на снимках, тренировочном костюме с белой полосой у ворота стоял перед строем ребят, на фоне нашего «космического» колеса и качелей. Мальчишки почти не дышали и только молчаливо вращали глазами, а перед ними то вскакивал, то приседал — будто плясал, — длинный человек с фотоаппаратом. Наконец он напрыгался, с чувством потряс Юрке руку и, крикнув: «Смотрите номер за пятницу!», побежал со двора. Юрка махнул небрежно мальчишкам, что, видно, означало команду вольно, и устало опустился на бревно.
— Кто это? — спросил я.
— А-а! — небрежно ответил Юрка. — Из газеты интересовались…
— Юрка, — сказал я, — признайся, это твои штучки? Куда ты уходил сегодня? В редакцию?
— Ну и что! — ответил он. — Всякое начинание надо пропагандировать.
Я не выдержал.
— Трепач! — крикнул я. — Надо сначала сделать, а потом уж трепаться!
— Что? — спросил Юрка надменно, но не выдержал и тоже закричал: — От трепача слышу…
Дым стоял коромыслом. Мы ругались, покраснев от злости, два длинношеих петуха, а мальчишки сидели на бревнах и откровенно хохотали. Это был позор! Кажется, я спохватился первым.
— Ладно! — сказал я Юрке. — А теперь уходи! Уматывай!
Он фыркнул и исчез. Я подошел к мальчишкам. Они смотрели на меня и жизнерадостно улыбались. Что им сказать теперь? Сказать — не обращайте внимания, это недоразумение? Глупо.
Я обозлился:
— А вы рады-радехоньки! Что, малыши, что ли? Еще экзамена не прошли, а туда же, фотографироваться!
Мальчишки больше не улыбались. Этого они не ждали. Думали, перед ними извиняться будут. А я еще поднажал:
— А ну, стройтесь! Посмотрим сейчас, на что вы годитесь.
…В пятницу в областной газете красовалась фотография: Юрка на фоне ребят и космического колеса. Рядом его статья «К звездам!». Ох, как далеко еще до звезд, а он уже — «К звездам!» В статейке было много трепа, но больше всего меня задели Юркины слова: «Мой заместитель — Владимир Боков, товарищ по цеху…». Сам командир еще ни разу на занятиях не был, а мы собирались уже на пятую тренировку.
Я решил в этот же день поговорить с Юркой. Спокойно, без крика. Но не нашел его, а утром он кинул камешек в окно, и мы побежали по прохладному утреннему кварталу. Пять дней Юрки не было по утрам.
— Ты не злись, — сказал Юрка веселым голосом. — То, что в газетке написано — это парень из редакции насочинял. Так что я не виноват.
«Виноват», — подумал я, но ссориться расхотелось.
— Когда придешь на занятия, космонавт? — спросил я.
— Сегодня! — сказал он. — Сегодня буду непременно.
С того дня он вел все тренировки. Однажды я задержался на заводе — было заседание бюро комитета. Когда я вошел во двор, то увидел, что Юрка сидит на бревнышках среди ребят и курит. И мальчишки курят вместе с ним. Сердце у меня остановилось, я хотел крикнуть Юрке, подбежать к ним и вырвать у мальчишек папироски — не дай бог, увидят мамаши этих шпингалетов, моментально разгонят наш отряд. Но у самого меня в руке была папироска. Делать нечего, я подошел к бревнышкам, подщелкнул вверх свою папироску, взял Юркину и тоже кинул подальше.
— Между прочим, — сказал я, — космонавты не курят.
Мальчишки бросили папироски.
— Придется отвыкать, — подтвердил Юрка и вдруг сказал зло: — Если еще кого увижу! — и потряс кулаком.
Мы вытащили из карманов начатые пачки, я принес из дому свои запасы — полтора блока ленинградского «Беломора», мы сложили все это богатство в кучу, подожгли и устроили возле костра танец маленьких лебедей.
8
В цехе у нас творятся великие дела. Мы давно уже знали, что дирекция хочет поставить к нам новый стан. Сам-то стан как раз не новый, но он применялся до сих пор только при прокате черных металлов. Там — что, топорная работа, разве это прокат? В черной металлургии толщину проката сантиметрами, миллиметрами измеряют. А у нас в цветной — долями миллиметра. Но чтобы добиться этих долей, металл проходит сначала один стан, потом другой, и наконец третий. Три стана! А новый будет сразу выдавать нужный прокат. Только надо его приручить. Ох, как поработать надо!
— Это, ребята, — сказал нам Матвеич, — все одно что блоху подковать…
И вот теперь монтажники собрали стан, пробовали электрооборудование. Нашу бригаду поставили на «подковку блохи».
А выглядит она ничего себе, эта блошка. Двухэтажная махина, и наверху капитанский мостик. Можно на нем постоять. Но прокатчики не там, не на мостике. Главный, вальцовщик, сидит на крутящемся стуле у пульта, метрах в пяти от стана. Перед ним рычажки, кнопки, зеленые и красные глазки мигают. Но пока еще он туда по-настоящему сядет!..
Мы почти не выходим из цеха. С утра и до позднего вечера под командой Матвеича регулируем валки. Только в пять, когда кончается смена, мы уходим на два часа домой, пообедать и часок вздремнуть, а к семи собираемся снова и работаем часов до одиннадцати. Начцеха, главный инженер и сам Митрофан Антонович тоже почти все время у нас. Главный инженер повесил в шкаф, на плечики, свой щеголеватый костюм, а уж про шляпу говорить нечего, и в рабочем комбинезоне вместе с нами подкручивает болты.
Математику я пока забросил — просто не хватает сил после такой работенки еще сидеть над учебником. Но нашу «космическую» зарядку не бросаю. Она-то как раз меня и выручает.
Юрка со всеми остается редко. Он теперь у вас настоящий общественник. Горком комсомола посылает его с какими-то проверками по разным организациям, и заседаний у него не убавилось, а вроде бы наоборот. У нас этим уже никто не возмущается — привыкли. Да и я не очень на Юрку жму — все-таки должен кто-то тренировать наших космонавтов. Я их уже вторую неделю не вижу. И Анку тоже. В цех она что-то не заходит. И Юрка от нее приветов не передает.
А сегодня утром, когда шли на работу, он хлопнул меня по плечу и дико захохотал.
— Слушай, Вов! Хочешь, расскажу штуку?
— Валяй! — улыбнулся я.
День сегодня солнечный, будет, наверное, жарко, а сейчас еще прохладно, мы шагаем в тени домов, и свежий ветерок обдувает меня.
— Представляешь! — сказал Юрка. — Выхожу я вчера из цеха, у проходной меня ждет Анечка. Как всегда.
Я поморщился, как от зубной боли. Вот пижон!
— Ты чего? — не понял он.
— Давай, давай! — сказал я. — Руби дальше!
— Ну так вот, пошли мы с ней в кино…
— Как? — удивился я. — Ты же вчера в горком ходил.
Юрка смутился.
— Ну да, в горком, а потам в кино!
Он снова настроился на веселый лад.
— Ну, сходили мы в кино, мура какая-то. Аргентинский фильм про нежную любовь! И пошли мы, значит, домой. Сначала я ее проводил. Потом она меня, потом опять я. Анька и говорит: «Пойдем, — говорит, — Юра, в парк, надо нам поговорить». Ну, пришли мы в парк, а там тишина, никого нет, темно, только луна светит. Шли мы, шли по дорожке, вдруг мостик. Знаешь, есть там такой маленький мастик. Деревянный…
Я кивнул. Я знал этот мостик. Там очень красивое место. Я часто бывал там осенью. Лапчатые листья клена и золотые — липы медленно плыли по черной воде, сбивались в разноцветные острова и, тихо кружась, уплывали куда-то. Наверно, в ручей побольше, а потом в маленькую речку, а потом и в большую реку. Было жаль, что уплывает такая красота, такое несметное богатство.
— Ты не слушаешь? — спросил обиженно Юрка.
— Слушаю, старик. Слушаю, — ответил я.
— Довела она меня до мостика и остановилась. Ну, думаю, еще чего она сейчас выкинет? Какое-такое рацпредложение внесет. А она помолчала и говорит… Торжественным таким голосом говорит. — Юрка даже остановился. — «Юрий, — говорит она, — может быть, вы будете смеяться, — понимаешь, на вы меня величает, — но вы, говорит, не смейтесь и не осуждайте меня. Я знаю, что это нехорошо — говорить о таком первой, но я скажу! Юра! Я вас люблю!».
Я почувствовал, как весь похолодел. Стал ниже нуля.
