Виктор Соснора - Переписка Виктора Сосноры с Лилей Брик
Пришлите, пожалуйста, Ваши «стихи для детей», если есть лишний экземпляр, — попробую в нашем «Детиздате».
Писала ли я Вам, что «Чернышевского» снимать не будут? И писала ли, что нам дали (в Переделкине) кусок дачи Иванова — нашу, большую <комнату>, и такую же наверху? Сейчас там идет строительство. Будут у нас свои, отдельные ванна, кухня, уборная и, возможно, терраса. Может быть, Арагоны приедут к нам летом — погостить, если у них найдется время. Сейчас Арагон кончает большую книгу о Матиссе[84], а у Эльзы в печати новый роман[85].
А у Вознесенского воспаление легких.
Вас<илий> Абг<арович> поехал сейчас в «Гослит». С ним собираются заключить договор на новое, дополненное издание «Хроники»[86]. Я не рада: трудоемко и плохо оплачивается.
Очень, очень соскучилась!
Мы оба обнимаем Марину и Вас.
Лиля
22
17. 5. 68
Дорогая Лиля Юрьевна!
Не писал Вам, потому что вот уже месяц нахожусь в состоянии скандала.
Из планов «Лениздата», из набора вынули книгу. Я обратился со злобным письмом в наш секретариат. Они заступаются. Но вопрос еще окончательно не решен — обком юродствует.
Так как я получил 60 процентов, то я имею все юридические основания затеять судебный процесс с приглашениями. А объяснить — НИКТО! НИЧЕГО! НИ НА КАКОМ ПРОЦЕССЕ! не может. Так я угрожаю. Детская песня. Угрозы дитяти. Лягушонок объявляет борьбу танку. Все уладится.
Поскольку я не читаю и не выписываю периодику, все сообщения доходят до меня в последнюю очередь.
Я прочитал пасквиль в «Огоньке».[87] Туманные и пошлые намеки, рассчитанные на офицерских невест. Обыкновенный донос. Желтого цвета.
Не расстраивайтесь, пожалуйста! Даже я и уверен, что вы посмеялись над двумя болванами — и только. Полицейская пресса, подленькие статейки так или иначе являются. Когда клоуну больше нечем рассмешить публику, он плюет в небо.
Собака лает — ветер носит. Ветер дует — корабль идет.
А, ладно!
Пописываю роман.
Праздники, слава богу, прошли.
Поправляйтесь, ради бога, и не болейте!
Мы Вас любим, а больше — никого! Некого!
Обнимаю вас!
И Василия Абгаровича!
Ваш В. Соснора
23
27. 5. 68
Дорогая Лиля Юрьевна!
Не больны ли Вы?
У меня идет бой — война мышей и лягушек.
Взбеленил все ленинградские инстанции.
И по камешку, по кирпичику пытаются растащить книгу.
Сопротивляюсь в меру своих слабых сил.
Весна — и опять медсестры, как всадники с копьями, набросились на меня. Процедурю. Думал в июне поехать в Киев — не пускают, колют и жгут — огнем и мечом.
Сие несущественно.
Меня пугает и тревожит Ваше молчание.
Кулаков тоже пропал. Раньше я хоть от него узнавал о Вас. В начале июля получу кое-какие деньги и хочу приехать в Москву. Теперь мне есть где фундаментально останавливаться. Вдруг обнаружилась в Москве у меня, как и у всякого нормального советского человека, тетка, притом самая что ни на есть родная, с мужем — большим военным чином, — с квартирой, дачей и машиной. На старости лет она решила вдруг меня полюбить.
В Москву хочу приехать, потому что есть что порассказать — очень много! А Вас не видел уже больше полугода — скучно!
У Глеба Горбовского есть строки:
Скука! Скука! Убью человека!
Перережу в квартире свет!
Я — дитя двадцатого века…[88]
Бежать, бежать в Москву! Здесь — невыносимо. Теперь есть квартира и можно обменяться. Бежать не от инстанций, они везде одинаковы, а — к людям, а здесь — у меня никого нет. Устал. Мечусь, как заяц.
ХУДО! Тошнит от благожелательных морд инстанций, тошнит от лекарств, ТОШНИТ! Попытался уйти в историю, обложился тремястами книгами про Державина и Екатерину, но — не получается, отовсюду шепоты и вопли, повсюду такой вульгар, что — хоть в сумасшедший дом.
Но, слава богу, слава богу, все пока в сохранности (все — голова).
У Глеба Горбовского за последние полтора месяца — вторая белая горячка. Последний его бред — что весь город полон мух, больших, как человеческий кулак, он шел и отмахивался от них изо всех сил, мухи летали и плели паутину. Тут-то голубчика и поймали.
Слышали ли Вы о таком писателе — Рид Грачев[89]?
Он потомок Марфы Борецкой и внук министра Витте[90]. Это, безусловно, большой писатель, никто так, как он, не владеет слогом.
У него вышла портативная книжонка, сейчас его приняли в Союз. Он третий месяц в сумасшедшем доме. Последний его бред — обыски. Господи, что у него искать, в его комнате — полтора рваных башмака и полторы тарелки, он спал на полу. Он живет в моем доме. Мы кормили и пестовали его несколько месяцев — он все равно не выдержал.
Я — стоик, индеец, как говорил Николай Николаевич[91]. Но и мои стихи на исходе. Потому я и хочу бежать в Москву, что здесь все может закончиться очень плохо.
Простите, дорогая Лиля Юрьевна, что донимаю Вас своими дурацкими истериями.
Все нормально. Мир вертится. Вода круговращается в природе. Ветры — возвращаются на круги свои.
Только — тоска.
Только — что делать? — проклятый чернышевский вопрос.
Ну да ладно.
Жду лета, уже снял дачу в Эстонии. Буду писать все лето легкую книгу притч и полусказочек. Детские мои стишки все поразобрали журналы.
На днях похожу по журналам, перепишу все стишки, их немного, штук пятнадцать, и пришлю Вам. Кажется, веселые они. Висельное такое веселье.
Будьте здоровы. Будьте здоровы! Еще раз простите за сумбур. Василию Абгаровичу — здоровья и обнимаем, Вас — обнимаем!
Ваш В. Соснора
24
29. 5. 68
Дорогой наш, милый, любимый Виктор Александрович, каждый день буквально вспоминаем Вас, а не писала, во-первых, оттого что не заметила, как шло время, а во-вторых, оттого что мы оба болели — сначала Вася (сердце), потом мы оба — вирусным гриппом с высокой температурой, а я, после гриппа, — воспалением легких… Вчера, после целого месяца, первый раз вышла.
Из-за «Огонька» огорчаюсь не очень. Маяковский весь напечатан. 13 томов! Это главное. Как подумаю, что Вас почти не печатают. И не только Вас. А скольких художников не выставляют!
На днях пошлю Вам Эльзин ответ (перевод) на огоньковское дерьмо в «Lettres <françaises>» и в «Humanite». Сейчас нет экземпляра. Он (ответ) оказался полезен — Воронцову[92] запрещено заниматься Маяковским, а он большой чин и через него невозможно было перешагнуть. Но я не оптимист…
Огорчаемся, что Вы опять болеете. Это самое серьезное в литературных делах. Что же говорят врачи?
Хорошо, что в Москве оказалась тетка и хорошо бы, чтоб не разлюбила вас обоих.
Был у нас два раза Кулаков, показывал красивую книгу. Он понемногу перебирается в Ленинград — уже отослал туда сотни килограммов живописи, и это еще не все! Мы хорошо, по душам, поговорили.
Сейчас поедем на большую выставку Пиросмани. Кулаков, да и все, кто видел, говорят, что это чудо!! После Москвы выставка поедет в Варшаву, Париж и, кажется, в Италию.
Из Италии мне все пишут, что переводы Ваших стихов вышли в сборниках (или в сборнике), я все прошу прислать, но пока не прислали.[93] О Фрию ни слуху ни духу… Чем кончатся французские дела?![94] Всякая связь прервана. Зархи еле выбрался оттуда с несостоявшегося фестиваля в Каннах[95] — на машине до Брюсселя, а оттуда на нашем самолете. Видел моих, так что я знаю — они здоровы.
В Переделкине все еще ремонт. Надеемся переехать числа 10-го.
До чего же хочется увидеть Вас! Может быть, правда приедете?
«Чернышевский» тоже завертелся, так что готовьтесь к актерской деятельности. Завтра приедет к нам Строева. Спрошу ее: когда? Что?
Слуцкие в Коктебеле. Звонили нам оттуда. Купаются.
Как Марина? Поцелуйте ее.
Мы оба обнимаем Вас
Ваша Лиля
25
30. 5. 68
Дорогой Виктор Александрович!
Рид Грачев? Никогда не слышали. Если можете, пришлите нам его книжку. Знаю, кто был Витте, но не знаю, кто такая Марфа Борецкая… Полуграмотные мы!
Вчера были на сказочной выставке Пиросмани. Вчера же были в Переделкине, где пьяная бригада маляров даже вида не делает, что красит потолки и остальное. Когда сможем переехать — загадка!
Перечитываю Ваше письмо и думаю, думаю о Вас…
Строева, конечно, будет снимать Вас.
Посылаю Эльзин ответ на статью в «Огоньке». Может быть, это Вам интересно.
