Ника Муратова - Эсса
– Мадам, вас… вас обидели?
Я не двинулась, меня трясло.
– Он?
Я не могла даже посмотреть в сторону Эссы.
Эсса тоже не пытался сдвинуться с места. И ничего не говорил. Он как сомнамбула позволил охраннику связать ремнем его руки. Затем он вытолкал парня из моей комнаты, сильно ударив по спине резиновой дубинкой. Я села на диван, закрыв лицо руками. Меня трясло.
– Я вызову полицию, – сказала Айда и вышла из комнаты.
Мне было все равно. Полиция, кто угодно… Только избавьте меня от ужаса, пронизывающего меня. От мерзкого ощущения рук Эссы на моем теле. Только избавьте меня от этого, пожалуйста!
Полиция забрала Эссу и составила протокол происшествия. Все меня о чем-то спрашивали, предлагали отвезти к врачу, как будто меня на самом деле изнасиловали.
– Ничего не произошло. Не надо никакого врача.
– На него заведут дело, не отпустят теперь, пока не посадят. Ваших показаний достаточно, надо будет только еще раз съездить и подписать полный протокол. А то ведь вы уезжаете. Мы его накажем, не волнуйтесь…
Я выпроводила свидетелей и повернула ключ в двери. Выпила успокоительного. Выпила вина. Прошло, наверное, около двух часов, прежде чем меня перестало трясти. Мерзкое ощущение не исчезло, но хоть уже не трясло. Я пыталась успокоиться. В принципе чего я так испугалась? Неужели Эсса не отступил бы, скажи я ему твердо, что не хочу? Но в тот момент я не могла ничего сказать, ни жестко, ни ласково. Я понимала, что для далеко не юной и уверенной в себе женщины такая идиотская реакция не могла быть нормальной. Но что я могла с собой поделать? Возможно, если бы это был не Эсса… Но он, как раз в минуту самой горячей нежности к нему, радости от того, что есть, все же есть на земле человечек, которому ты не чужая, безразличная тетка с улицы, вдруг решается на такое оскорбление… Что же мне теперь делать? Как избавиться от гадостного ощущения предательства, безнадежности?
Я просидела на диване, обхватив руками колени и уткнувшись в них лицом, до позднего вечера. Пару раз стучалась хозяйка отеля с извинениями, с вопросами, не принести ли мне еды, воды, еще чего-нибудь. Я не открыла. Она в итоге отстала. Когда вновь постучали, уже вечером, я промолчала. Пусть думают, что я сплю.
– Рената, это Ади. Открой.
Уже сообщили и ей. А что она могла сделать? Она всегда настороженно относилась к нашей дружбе. Что она скажет теперь? Разве сможет понять?
Я открыла дверь и вернулась на диван. Ади села напротив. Я не видела ее такой раньше. Мы сдружились, но все же некая дистанция оставалась. Но сейчас она сидела напротив не как сотрудница. Участливая, заботливая, встревоженная. Как сестра. Как близкий друг, который знает, что надо делать.
– Рената, давай по порядку. Эта курица Айда ничего толком не могла рассказать. Что произошло?
От ее спокойного тона мне стало чуть легче, но все равно отпустило не сразу.
– Эсса напал на тебя? Расскажи все подробно.
Я втянула в себя воздух и медленно выпустила его. Будто на занятиях йогой.
– Он приставал ко мне.
– Как? Как именно приставал? Что он сделал?
– Он сдал экзамены, и я стала его поздравлять…
– Ты обняла его?
– Что?
– Ты его обняла? Ну, прижалась к нему как-то, подошла, что ты сделала?
– Какая разница? Ты хочешь сказать, что я его сама спровоцировала?
– Нет. Просто спрашиваю. Пожалуйста, не злись. Просто расскажи.
– Я его обняла. Наверное. Я плохо помню. Это же нормально, разве нет, обнять человека, за которого радуешься?
– Дальше что?
– Ничего.
– Он начал к тебе приставать?
Я пожала плечами, потом кивнула.
– А потом?
– Потом я заорала.
– Ясно.
– Ади, ты считаешь, у меня не было повода для истерики? Ты считаешь, я не права?
– Был повод. Конечно, был. Ему самое место в тюрьме. Его, может быть, даже казнят. Ну или дадут срок хороший за попытку изнасилования. Такое не прощают. Тем более, ты иностранка, белая, и не какая-то там сахарная мамочка из секс-туристок, наш мэр убьется, но сделает из этого случая показательную конфетку. Тем более, что у этого голопопого Эссы нет никого, кто бы за него заступился, так что тебе абсолютно не о чем беспокоиться. Лет двадцать тяжелого труда – уж наверняка. Завтра подпишете показания и можете спокойно ехать домой. Его накажут, больше он никого не тронет, мерзавец эдакий!
Она говорила и говорила, расписывая мне, как его накажут. И чем больше она говорила, тем гадостнее мне становилось на душе. Как будто это я совершила что-то мерзкое. Да и в голосе Ади не было слышно гнева на Эссу.
– Я не толкала его на это. И никогда не соблазняла. Так что моей вины никакой нет.
– А кто говорит, что есть? Нет, конечно! Все он, мерзавец! Поделом ему, извращенцу.
Не был Эсса ни мерзавцем, ни поганым извращенцем, ни насильником. И Ади знала это. Зачем же она с таким упорством мне сейчас это повторяла? Ее, обычно невозмутимую, переполняли эмоции. Но эмоции ее не были связаны с возмущением по поводу моих оскорбленных чувств.
– Ади, объясни мне. Пожалуйста, объясни, что происходит.
Она помолчала какое-то время. Потом поджала губы и шумно вздохнула.
– Ты слышала истории о белых женщинах, приезжающих сюда в поисках молодых тел?
– Да. При чем здесь я?
– Ни при чем. Ты – ни при чем. Они – при чем. Понимаешь, они десятилетиями создавали и создают имидж белой одинокой женщины, которая если делает что-то хорошее для бедного африканского парня, то только ради того, чтобы тот отплатил ей сексом. Они не знают, как по-другому можно отблагодарить. Им внушили, вдолбили на живых примерах, разгуливающих по улицам, что только так – правильно, что только так вы, европейки, понимаете благодарность, только этого ждете. Я всегда говорила и говорю, что если туристы хотят помочь стране, они должны держать свои подаяния и гениталии при себе. Иначе они только развращают страну, приучают к легким деньгам и мыслям об извращенных отношениях. Можно ничего не делать, протянуть руку и попросить денег, а можно снять штаны и предложить себя взамен. И жизнь наладится на какое то время.
Я с ужасом смотрела на нее. Это все не могло иметь отношения ко мне! Никакого! Не могло!
– Ну с чего ты держала его при себе? Кормила, одевала, учила? Покупала книги? Помогала сдать экзамены? И ничего не требовала взамен? Он все тыкался носом и не мог понять, как слепой котенок, чего же ты хочешь от него? Ничего не заставляла делать в ответ на свою безмерную доброту, а все равно при себе держала. Он до смерти боялся огорчить, разочаровать тебя. Ты же видела, как он заискивает перед тобой. Он ждал, когда ты скажешь, что ему нужно делать. А ты не говорила. Он страдал. В его простом и понятном мире не принято просто так помогать чужакам. Не принято не платить за услуги. Тебе не нужен был его труд, тебе не нужны были его деньги, которых у него и нет, так что же тебе нужно? Он сдает экзамены и теперь-то уж точно знает – надо как-то отплатить, отблагодарить тебя. И тут ты даешь знак.
Ади предупредительно подняла руку, останавливая мой возглас возмущения.
– Нет, постой. Ты не думала, что даешь знак. А ему, слепому котенку, это как спасательный круг. Вот он, знак! Ты подходишь к нему, обнимаешь, и он понимает это только как сигнал к действию. У него этот вариант вертится уже давно, он видит, что так поступают другие, но не решается. А так как никаких других знаков от тебя он не дождался, то все решало мгновение. Ну дальше ты знаешь… Разве что испугался он не меньше тебя, что, конечно, нисколько его не оправдывает.
– Вот с последнего и надо было начинать!
– А я и сказала – мерзавец, подонок, подлец. Пусть сгниет в тюрьме.
Я приложила руки к трясущимся губам:
– Для чего ты мне все это говоришь?
– Так просто. Чтобы ты не чувствовала себя виноватой в чем-то. Это сложившаяся ситуация виновата, сложившиеся традиции. Сахарные мамочки и их мальчики-проститутки, жиголо, нищета, отсутствие навыков общения, идиотизм. Все вместе. Но не ты.
– А я и не виню себя, – холодно сказала я. – Еще чего.
– Ну вот и отлично, если не винишь. Я же говорю – поделом ему.
– Ты хочешь меня разжалобить? Ну пусть отпустят его и пусть все остальные идут и насилуют женщин каждый раз, когда им протягивают кусок хлеба. Давай! Давай и мы внесем вклад!
– Не надо, зачем. Вклад уже внесли тысячи белых женщин до тебя и тысячи их жиголо, так что плюс – минус…
Я не стала отвечать… Я устала. У меня болела голова. Заснуть бы, и все.
– Ты молчишь, потому что?..
– Потому что я хочу спать.
– Отлично. Спи. Я приду завтра. Помогу тебе поменять билеты на ближайший рейс.
Заснула я не скоро. Чего только не пронеслось в моей голове. Я ничего не понимала. Меня словно не было. Я вспоминала все, что знала о жиголо в Западной Африке. Той-бой. Мальчик-игрушка. Сахарные мамочки. «Молочные бутылки» и их мальчики. Синдром канадских секретарш. Одинокие женщины в поисках секса и удовольствий за чашку риса. Они приезжают сотнями в страны третьего мира, где мужчины бедны, сильны и красивы, они используют их как своих рабов, кормят и держат за руку, они создают себе иллюзию счастья, покупая не только оргазм, но и чувство полной власти над человеческим существом. Эти женщины одиноки и не востребованы у себя дома, ими помыкают мужья и начальники, мужчины-снобы, которые их не хотят. Они считают, что жизнь не удалась и они уже никогда не найдут своего счастья. Но потом кто-то сказал, шепнул, написал, что все возможно. За умеренную плату. Пусть не счастье на всю жизнь, но хотя бы на десять дней. И совсем задешево. Из тебя сделают королеву, обещали им. Это реально. Просто надо закрыть глаза на мораль и прочую ерунду. Надо расслабиться и дать себе шанс. За очень умеренную плату, не уставали повторять им. И все будет. И вот они приезжают в жаркие страны, полные и худые, загорелые и бледные, пожилые, реже молодые, но все, как одна, неуверенные в себе и несчастные. Они надевают яркие обтягивающие платья с глубоким декольте, заплетают косички, как подростки, или же красят волосы в красный цвет и ставят их дыбом, как это делали хиппи и панки в их молодости. И они получают свое очень быстро. Их распознают мгновенно. Вокруг отелей всегда ночует толпа потенциальных поклонников, у них своя очередность, это жесткий бизнес, клиенты распределены, на каждой территории есть свои супервайзеры и молодняк. Как только дичь замечена, к ней посылается охотник. На нем открытая майка, обнажающая черные мускулистые руки, волосы заплетены в африканском стиле, пружинистая походка и нитка бисера на шее. Или цепь. Он начинает улыбаться уже издалека. У него заготовлены фразы. Если он не понравился, ему на смену идет другой. И так до полного успеха. Все отработано. Он говорит ей, как она красива и желанна. Она счастлива. И вот уже она едет в ближайший банкомат и снимает деньги со своей карточки. Зачем ей сбережения для неизвестного будущего, если можно сейчас, здесь, получить свою толику радости, счастья? Он хороший, он дает понять, что она все еще сексуальна, все еще независима и может сама распоряжаться своей жизнью. Он стерпит от нее все: плохое настроение, некрасивое лицо, увядшую кожу, лишние складки жира, безвкусную косметику, а все потому, что она дает ему надежду на сытую неделю, на возможность выехать из страны, на светлое будущее. Но она не хочет об этом думать. Главное, что он ее любит. Да, да! Она свято верит в это. Хотя бы на ту неделю, что они вместе. А потом можно все забыть и вернуться домой. И копить деньги на следующую поездку. Жить только ради этого. Но жить! И темнокожие мускулистые мальчики уже видят в каждой одинокой женщине потенциальную «принцессу». А предложение о помощи рассматривается только в ракурсе обмена на секс. Главное – есть спрос. Есть предложение. Виноватых нет.
