Владимир Романенко - Жди, за тобой придут
— Вау! А что, в Бельгии есть шаманы?
— Да где их сейчас только нет? Бельгийский круг тесно связан с голландским и с немецким. Он, по-моему, самый многочисленный из этих трёх. Голландцы и немцы на слёты в Бельгию постоянно приезжают. А ещё, говорят, во Франции большая группа есть. Но корни все не местные. И центр не в Европе находится. Самые мощные и именитые шаманы из тех, с которыми общаются европейцы, живут сейчас на Алтае. Периодически оттуда кто-нибудь прилетает, чтобы учить здешних оккультным тонкостям и сложным ритуалам.
— Гм… Мир тесен.
— В каком смысле?
— В прямом. Алтай ведь находится в России.
— Ну, и что?
— Ничего. Просто я там родился.
— Серьёзно?! Так ты русский? Вот уж, никогда бы не подумала.
Костя застенчиво улыбнулся.
— На Западе русских обычно сразу вычисляют — по внешности, по выражению лица, по мимике. Но, если человек долгое время живёт за границей, он становится гораздо больше похожим на местного, чем не представителя той страны, откуда приехал. Меня, например, намного чаще принимают за иностранца в Москве, нежели здесь.
Костя сделал небольшую паузу, оглядел террасу, затем многозначительно скосил взгляд на столик и предложил Эвелин заказать ещё по одному стаканчику. Девушка согласилась, и через минуту официант убежал от них с новым заказом. В этот раз к повторному бокалу Orval было присовокуплено ещё одно бутылочное пиво из рода траппистов под названием Achel blond.
Когда новая порция напитков была принесена, и Эвелин по достоинству оценила Костину верность монастырской теме, они возобновили разговор о шаманстве.
Выяснилось, что через неделю должен был состояться новый слёт в Арденнах, неподалёку от городка Ремушан, и Эвелин как раз собиралась поехать туда в качестве зрителя. По словам её подруги, на слёт требовался также мужчина, который смог бы взять на себя кое-какую физическую работу по лагерю, как то разбивку палаток, колку дров, разведение костра, помощь в приготовлении обедов и так далее.
С этого человека не предполагалось брать никаких денег за нахождение на территории — более того, подразумевалось, что он сможет бесплатно наблюдать все занятия, мастер-классы, выполнение ритуалов и даже принимать участие в некоторых коллективных или парных упражнениях.
После данного сообщения знакомство Кости и Эвелин естественным образом получило шанс на продолжение. И Костя, конечно же, не преминул этим шансом воспользоваться. Он дал Эвелин номер своего мобильного телефона, и та обещала ему позвонить, как только выяснит у подруги, свободна ли ещё вакансия лагерного трудяги.
Глава четвёртая
Ретроспектива
По мере продвижения к середине школьной программы, приоритеты Костиной жизни стали меняться. Нельзя было сказать, чтобы учебный процесс действительно нравился ему и от уроков или домашних заданий он получал удовольствие, но всё же пятёрки в журнале и в табеле ощутимо согревали рвущуюся к самоутверждению в скучном мире взрослых мечтательную душу. Чтобы их получать, требовалось время и усидчивость.
Его жизнь постепенно выстроилась так, что в Москве времени на амур у него почти не оставалось, хотя от одной влюблённости к другой он кочевал до самого окончания десятилетки. На юге же, в отсутствие родительского контроля, и давления школы, он опять превращался в самого себя.
Книжки откладывались до осени, о существовании тетрадок, учебников и списков обязательной литературы для внеклассного чтения благополучно забывалось — полноценная и изобилующая приключениями жизнь становилась самоцелью.
Случилось так, что Костино половое созревание пришлось на время его ослепительного романа с Настенькой, протекавшего во время каникул и вылившегося в оживлённую переписку в периоды разлуки.
Когда после седьмого класса Костя в очередной раз приехал в Геленджик, истосковавшаяся Настенька сразу же утащила его в прибрежный санаторий за городской чертой.
Её мама достала две путёвки, но сама в санатории оставаться не захотела. Заняв вместе с дочерью маленький двухместный домик, она пробыла там три дня, после чего дела заставили её вернуться в город.
На протяжении двух недель влюблённые с утра до позднего вечера наслаждались обществом друг друга. Наверное, мало кто имел такую возможность в четырнадцать лет, но к этой юной паре судьба была поистине благосклонна.
Едва встретившись на остановке, они брались за руки и болтали на протяжении всего пути без умолку. А когда случался момент, и на них никто не смотрел, — например, когда они прыгали на заднее сидение автобуса или же шли по дороге в санаторий, — Костя обнимал Настеньку за плечи и нежно целовал её сладкие губы. Он подолгу вглядывался в удивительное, без единого изъяна, лицо своей возлюбленной и тонул в этой неземной красоте.
Время как будто бы перестало существовать в те блаженные две недели, а бесконечное пространство вселенной сжалось до размеров санатория с его пляжем, двух крашенных железных остановок и рейсового автобуса «ЛиАЗ», циркулировавшего, подобно ладье на древнем Ниле, между местом вечного сна и местом вечной жизни.
Они много говорили о любви, говорили о своём будущем, и никого в целом мире не было счастливее их в эти чудесные дни.
Ночные расставания стоили Косте и Настеньке огромных трудов, но, чтобы следующим утром сказка продолжилась, им приходилось каждый раз неимоверным усилием воли брать себя в руки и расходиться по домам.
Иногда Костя просыпался в своей постели оттого, что чувствовал Настенькино присутствие рядом — как будто они лежали в обнимку и целовались или ласкали друг друга.
Настенька говорила ему, что с ней тоже почти каждую ночь происходят подобные вещи. Она рассказывала также, что «видения» с его участием, или, лучше сказать, «галлюцинации», периодически возникали у неё ещё до Костиного приезда. Но тогда они были несколько смутными, чем-то вроде ощущений лёгкого транса, в котором пребываешь сразу после внезапного пробуждения: твоё тело уже бодрствуют, но ты по-прежнему находишься в реальности сна. Говорят, что в таком состоянии иногда можно увидеть события, которые скоро произойдут.
Очень часто у них возникали одинаковые мысли, и, когда влюблённые пытались их озвучивать, это вызывало смех, потому что выглядело так, будто два голоса синхронно читают один и тот же текст.
Им не нужно было договариваться о времени утренних встреч, поскольку и он, и она ясно чувствовали, в какой момент каждый из них просыпался и в какой момент выходил из дома.
Один раз Настенька порезалась о стекло по дороге на пляж, и у Кости сразу же возникла нестерпимая боль в области солнечного сплетения — как будто кто-то всадил туда кол или острие ножа, хотя о порезе он узнал лишь несколько секунд спустя.
Для них такие вещи казались сами собой разумеющимися, но когда влюблённые попытались рассказать ребятам в городе о том, как они чувствуют друг друга, их подняли на смех и обвинили в бессовестном фантазёрстве. После этого случая обо всём, что с ними происходило, Костя и Настенька предпочитали помалкивать.
В самый первый день, придя в домик, затворив за собой дверь и сняв босоножки в прихожей, они бросились в объятия друг друга и стали целоваться как сумасшедшие. «Любимый мой… Ненаглядная моя», — шептали их возбуждённые голоса. Каждое прикосновение, каждый вздох заставляли оба сердца стучать всё чаще и чаще. Никакая сила во вселенной не смогла бы воспрепятствовать тому, что должно было произойти между ними.
Настенька первой начала расстёгивать у Кости на груди полосатую хлопчатобумажную ленинградку, которую он специально вытащил из бабушкиного гардероба в то утро, желая придать своему виду немного солидности. Как только рубашка повисла на спинке стула, Костя помог Настеньке избавиться от блузки и коротенькой юбки, после чего, не мешкая ни секунды, расстегнул молнию и скинул прямо на пол свои линялые джинсовые шорты Wild Cat.
Ни он, ни она не заметили, как очутились на одной из двух постелей, стоявших вдоль стен параллельно друг другу и разделённых узким проходом, покрытым старой ковровой дорожкой.
С последними деталями туалета оба расставались в таком страстном порыве, что вряд ли до конца отдавали себе отчёт в эпохальности свершавшегося события. Обоюдное неистовое желание заставляло влюблённых буквально набрасываться друг на друга. Не было такого участка на теле каждого из них, до которого бы не дотронулись в обжигающей ласке руки и губы партнёра.
У них не было опыта, но всё это казалось не важным в те безумные и исполненные высшего блаженства минуты.
Очень скоро от напора Костиной нежности и нарастающего возбуждения Настенька застонала. Её пальцы принялись лихорадочно теребить Костины волосы, с каждой секундой всё сильнее и сильнее цепляясь за его волнистые вихры. Когда заряд сладострастного напряжения, который сообщали её телу прикосновения Костиных губ и языка, стал совершенно нестерпимым, Настенька руками подала знак своему возлюбленному.
