Ребекка Миллер - Семь женщин
— Милый, — прошептала Делия, — нам нужно идти.
Уинслоу ничего не сказал, он просто встал с кровати и взял мать за руку. Распухшие глаза щипало от слез, но Делия старалась держаться.
— Умница. У нас мало времени.
Она взяла с кровати малютку Мэй, горячую и потную. Джон спросонья тер глаза.
— Папа пойдет с нами? — шепотом спросил он.
— Нет. Пока нет.
— Мы убегаем?
Джон обожал отца.
— Нам просто нужно уйти, Джон. Не выводи меня.
Делия тихо вывела детей из дома и усадила в машину. Она решила поехать в Таксон, где находился приют для женщин. Мимо этого приюта она проезжала не один раз. Бетонный барак без окон — более унылого здания ей и видеть не приходилось. На двери ни вывески, ни номера — ничего.
Нажав кнопку звонка, Делия услышала шаги за дверью. Было три часа утра. Щелкнули три засова. Дверь открыла крупная женщина с короткой стрижкой, в спортивных штанах и черной футболке с логотипом «Старбакс»[2]. Торопливо поманив Делию с детьми, она обвела взглядом улицу, потом закрыла дверь и задвинула засовы.
— Как думаете, за вами гнались? — спросила она.
— Нет, — ответила Делия. — Муш шпал.
Обнаружив, что говорит шепеляво, Делия вспомнила, что у нее выбиты зубы. Один глаз заплыл и почти ничего не видел.
Женщина смотрела на нее спокойно, но с болью в глазах.
— Утром вас осмотрят, — сказала она.
Дети Делии молчали, вглядываясь в глубь дома. Здесь пахло, как в школе.
Утром социальная работница сказала, что не может понять, как такая сильная женщина, как Делия, могла позволить, чтобы муж столько лет бил ее. Делия на минуту задумалась.
— Знаете, просто я очень терпеливая, — сказала она.
Социальная работница Делии не очень понравилась. Ее звали Пэм. Она была худая, с мелкими чертами лица и жидкими светлыми волосами. Она все время улыбалась, и из-за этого трудно было понять, что она говорит.
Как-то раз Делия курила, сидя на ярко-синем диване в вестибюле. Пришла Пэм. Держа в руках клипборд, она села на пластиковый стул напротив Делии. Делия не пошевелилась, сидела и смотрела на Пэм. Пэм, как всегда, улыбалась, не разжимая губ. За застекленной стеной по коридору туда-сюда ходили женщины в шлепанцах, похожие на депрессивных монахинь. Мимо пробежали Мэй и Джон, за ними — трое худеньких детишек в грязной одежде. Делия ощутила легкое раздражение — такое часто вызывал Курт, и ей захотелось ляпнуть какую-нибудь грубость.
— Наверное, это приятно — делать добро двадцать четыре часа в сутки, — сказала она.
— О, не знаю, — отозвалась Пэм. — Иногда я ничего такого не чувствую. — Улыбка с ее губ ненадолго исчезла.
— Это тебя огорчает, Пэм? — спросила Делия.
— Иногда, — кивнула Пэм. — Иногда.
— А посмотришь на тебя — и кажется, что ты никогда не огорчаешься. Ты будто всегда счастлива.
— У всех есть проблемы, Делия.
Последовала пауза. Делия гадала, какие у Пэм могут быть проблемы. Небось вещи в химчистке вовремя не готовы, а у нее грандиозное свидание.
— Ты никогда не любила мужчину, который тебя бьет? — спросила Делия.
— Нет. — Пэм покраснела.
— А дети у тебя есть?
— Нет.
— Тогда оставь меня в покое. Сил уже нет видеть, как ты каждый день улыбаешься так, будто только что проглотила большущий кусок дерьма.
Щеки и лоб Пэм покрылись лихорадочно-красными пятнами.
«Господи, какая же я сучка», — подумала Делия.
Пэм поерзала на стуле и уставилась в пол:
— Вы не подумали, где бы могли поселиться, когда уйдете?
В тоне Пэм появилась резкость. Делия чуть было не улыбнулась от облегчения. Да, она задела Пэм, но та все-таки постаралась этого не показать.
— Наверное, я могла бы пожить у отца…
На самом деле у отца она пожить не могла, но нужно же было хоть что-то сказать.
— Вы не думаете, что ваш муж может явиться сюда и устроить… Словом, не будет ли с ним проблем?
Делия фыркнула. Каждый день, с тех пор как она поселилась в приюте, Курт звонил в дверь и пытался уговорить сотрудниц впустить его, чтобы он мог хотя бы повидаться с детьми. Делия точно знала: как только Курт увидит детей, он сразу заберет их с собой, а если увидит ее, размозжит ей голову. Прошлое ушло безвозвратно, она отреклась от него одним поворотом ключа зажигания. Теперь проблема была в том, куда уехать. Делия голову сломала, пытаясь придумать, кто бы мог приютить ее с детьми. Кто-нибудь, кто живет далеко-далеко… Друзей у Делии было мало. За две недели в приюте ее навестил только один человек — ее мать Марджори. Она пришла, чтобы повидать детей и сказать Делии, что она всегда знала: Курт — мерзавец. Марджори неизменно носила бежевые костюмы.
Делия затянулась сигаретой:
— Да, с ним будут проблемы.
— Вы можете оставаться здесь, сколько потребуется.
— Блеск, — буркнула Делия. — Просто жуть, как мне здесь нравится.
Когда она увидела Пэм в столовой во время ланча, она похлопала по сиденью соседнего стула и дружелюбно протянула Пэм сэндвич.
Той ночью Делия долго не могла заснуть. Она перебирала в уме всех знакомых, которые уехали из ее родного городка Уинслоу. Был один парень, он перебрался в Альбукерк, но она не могла вспомнить, как его зовут. Отличницы, сестры Гэвел, переехали в Техас, но они с ней и в школе-то не больно знались, а тогда у нее все зубы были на месте.
Наконец в дальних уголках памяти Делия разыскала толстушку Фэй МакДоэрти. Фэй была жутко жирная. Она была изгоем, как и Делия, но по другой причине. Пожалуй, Делия была единственной в школе, кто хорошо относился к Фэй — не потому, что та ей нравилась, а потому, что все остальные ее ненавидели. Однажды Делия спасла Фэй, когда мальчишки из их школы стащили с толстухи эластичные трусы и, визжа от удовольствия, стали осыпать ее непристойностями. Несколько девочек стояли в сторонке и качали головой с таким видом, будто парни издевались над щенком. Делия подошла и ударила одного мальчишку в живот. Его звали Конрой. Он был хулиганом. Вывернутые внутрь коленки, короткая стрижка. Здоровенные ручищи торчали в стороны, при ходьбе он размахивал ими. Через пять лет Конрой сядет за убийство на семь лет, а тогда он валялся на земле, схватившись за живот. Остальные мальчишки разбежались, и Фэй торопливо натянула трусы. Она даже не взглянула на Делию. Просто подняла с травы учебники и пошла домой. Ее жирные ягодицы терлись одна о другую. «Утром позвоню ей, — решила Делия. — Если сумею разыскать».
Фамилия Шант рифмуется со словом cunt[3]. Делия, конечно, не поэтому стала школьной шлюхой, но что с того? Ее отец, Пит Шант, был единственным хиппи в городке Уинслоу, штат Аризона. В тысяча девятьсот семьдесят первом, когда ему было тридцать четыре, он отрастил длиннющие бакенбарды, завел овец и стал курить травку, которую выращивал собственноручно. Он всегда был неудачником, бедолагой, у него даже борода толком не росла. Ни на одной работе он не мог удержаться. Пит Шант очень много курил — слабое доказательство его принадлежности к мужскому полу — и однажды прочитал половину книжки Халиля Джебрана[4], отчего у него поехала крыша.
Это, а также созерцание на экране телевизора тысяч юнцов, которым явно все было по фигу, но они устраивали марши против войны во Вьетнаме, обратило его в хиппи. Питу хотелось вечного детства. Он даже стал общаться с адвентистами седьмого дня — исключительно для того, чтобы вести с ними философские беседы. С парой сектантов он так подружился, что в один прекрасный день они привезли своих жен и детишек. Компания подъехала к дому Шантов — обшарпанному дощатому двухэтажному бараку с покосившимся крыльцом — и высыпала из своих «универсалов», все, как один, в джинсах с отутюженными стрелками. Пит угостил их лимонадом и попытался поучить кого-то из мальчиков играть на банджо. Женщины сидели, улыбаясь и негромко окликая своих аккуратно стриженных отпрысков. Делия смотрела на них через застекленную дверь. Она не хотела показываться им на глаза, потому что у нее недавно выросла грудь. Ни у кого из девочек в ее классе таких больших сисек пока не было. Делия выглядела смешно, как маленькая девочка, нацепившая мамин лифчик и набившая его ватой. Когда она смотрелась в зеркало, ей казалось, что у нее на груди выросли дыньки и растянули кожу. Еще она заметила, что на нее стали странно посматривать мужчины и почти все мальчишки в школе пытались остаться с ней наедине, чтобы облапить. Делия пока не привыкла к своей груди, она казалась ей чем-то инородным. Правда, порой она испытывала к ней почтение. Груди были какими-то волшебными предметами, и уж конечно, адвентистам седьмого дня их показывать не стоило. Вот почему она пряталась за дверью и наблюдала за гостями украдкой. Через пару часов, ближе к полудню, мужчины стали давать Питу советы — как привести свою жизнь в порядок. Один сказал: «Знаете, я понял, что, если регулярно стричь лужайку, краска на доме выглядит ярче». Другой: «Я, как побреюсь утром, так в меня словно пружинку вставили». Пит Шант для них был грешником, над которым стоило поработать. Беседа достигла апогея, когда главный адвентист, мужчина по фамилии Браун (он был в очках в роговой оправе, в рубашке с коротким рукавом и при галстуке) объявил, что Пит сгорит в аду, если не перестанет курить марихуану и вести неправедную жизнь. Пит вдруг заехал мистеру Брауну по физиономии и сбросил его с крыльца. Адвентисты поспешно уселись в свои «универсалы» и уехали. Потом Пит несколько дней переживал, поскольку уже давал себе обещание никогда больше так не злиться. Раньше он поколачивал жену, но уже давно этого не делал. Делия была особенно добра к нему в тот вечер, потому что видела, как он огорчен тем, что натворил. Вскоре после этого ее мать ушла. У нее на то были свои причины — большей частью, из области финансов и моды. Ей надоела нищета, надоело носить юбки из марлевки и повязывать голову банданой. Она пошла, купила себе бежевую юбку, блузку с воротником-хомутиком и устроилась на работу в страховую компанию. Делия решила остаться с отцом. Решила, что он без нее пропадет.
