Роберт Ирвин - Плоть молитвенных подушек
Орхан был так поражен, что некоторое время позволял ей делать с его ногами все что вздумается, после чего опомнился и отдернул ноги.
— Поди прочь, глупая женщина! — велел он ей. — Мне сейчас не до ваших гаремных забав. Это помещение для работы, а не для развлечений. Убирайся отсюда, пока не пришли министры!
— Однако, о мой господин, я пришла по делу. Я — первая из султановых просителей. Смиренно падаю ниц пред тобою, ибо пришла просить помиловать мою госпожу, Анадиль. Меня зовут Перизада, что значит «Рожденная от феи».
И только тут она подняла голову. Орхан вдруг узрел заплаканное пухлое лицо. Нос у Перизады был слегка крючковатый, а губы — толстые. Ее массивные груди туго натягивали тесное черное платье. Пока Орхан глазел на них, она тоже опустила к ним взгляд и улыбнулась:
— Я смиренно роняю свое достоинство. В твоей власти поступать со мной как заблагорассудится. Я — молитвенная подушка султана. Делай со мной все, что пожелаешь. Прошу тебя, прости Анадиль. Если ты не простишь мою госпожу, она на меня рассердится.
— Ошибаешься. Она вовсе не рассердится, а умрет.
Перизада задумалась. Однако эти слова ее, по-видимому, не убедили.
— Но ты должен пощадить Анадиль.
— Слово «должен» — не из тех, что следует употреблять, обращаясь к султану. Анадиль — моя рабыня, и я поступлю с ней так, как сочту нужным.
— Это правда, Анадиль — твоя рабыня, но в первую очередь она — рабыня своего тела. Как, впрочем, и каждая из нас. С момента рождения все мы плаваем в огромном океане желания, чьи сексуальные приливы несут нас к незнакомым берегам, хотим мы того или нет.
При этих ее словах Орхан фыркнул, но Перизада продолжала:
— Разумеется, ни одна из нас не свободна. Мы все смиряемся перед Судьбой. Судьба — безумная сочинительница, которая пишет истории нашей жизни на наших телах. Она пишет на нашей коже, оставляя на ней свой почерк — морщины, прыщики, вены, веснушки и опухоли.
— Так ты, Перизада, философ? — Орхан невольно улыбнулся.
— Я — прачка, о султан. Стираю белье Анадиль и других наложниц. Она молода, и ты молод. Если минувшей ночью она вела себя глупо, это была всего лишь детская игра, к тому же она, возможно, веселилась последний раз в жизни. Ты — султан, а мы — твои рабыни, но мы тоже человеческие существа. Анадиль — не игрушка, чтобы ее рвать на куски и выбрасывать, если она тебе не понравится. Подумай как следует. Пощади мою госпожу, и я дам тебе все, чего пожелаешь.
— Как ты, прачка рабынь, сможешь дать султану то, чего у него еще нет?
— Я могу принести тебе удачу.
— Что? Разве ты рабыня-талисман или нечто в этом роде?
— Нечто в этом роде. Предсказываю судьбу. Я — фалломантка.
Она с недвусмысленным намеком облизала губы и продолжала:
— Покажи мне свой член, и я предскажу тебе судьбу.
Поднявшись с колен, она встала над Орханом так, что ее груди нависли у него над самым лицом, и нетерпеливо дернула его за халат. Орхан, желавший узнать свою судьбу, сопротивляться не стал. Обнажив его член, который мгновенно сделался жестким, Перизада принялась лизать его.
— От этого проступают вены, — объяснила она, прежде чем вновь сосредоточиться на гадании ртом.
Она медленно провела губами от основания к кончику. Кончик она особым образом отхлестала языком. Затем, держа набухший член большим и указательным пальцами, она отодвинулась, чтобы как следует разглядеть плоды своего труда.
— Султан и лавочник — на первый взгляд, они очень похожи друг на друга. В своей работе гадалка использует лишь незначительные различия в венах. — По одной из вен она провела пальцем. — Это, например, линия сердца, а вот здесь — линия деторождения… Кроме того, в гадании важен вкус, — доверительно сообщила она. — Я бы сказала, что ты — человек добрый, но тебе всегда недоставало ласки. А вот это необычно! Линия Судьбы у тебя пересекает и линию Марса, и пояс Венеры. Как интересно!
— Что это значит?
— Я мокну при одной мысли об этом. Это значит, что ты полюбишь и женишься, а к тому же, если я правильно истолковала эти линии, наши судьбы и наши сексуальные субстанции сольются воедино, ибо я и есть та счастливица, на которой ты женишься и которую сделаешь дамой своего сердца!
Орхан разразился лающим смехом.
— Нет, это правда, — настаивала Перизада. — Устами гадалки глаголет Судьба. Но если ты мне не веришь, можешь сам убедиться. Подобно тому как Судьба оставила свои письмена на твоем члене, так и моя участь написана у меня на влагалище. Вульваскопия — наука очень древняя. Разве не говорят, что вокруг пизденки каждой женщины написаны имена мужчин, которым суждено туда проникнуть? Ну же, скорее, давай, посмотри внимательно! — потребовала она, задергавшись.
Не без труда Перизада задрала подол платья повыше бедер. Потом она легла спиной на подушки и раздвинула ноги. Невольно заинтригованный, Орхан опустил голову в промежуток между ее округлыми ляжками.
— Мою судьбу ты прочитаешь на складках возле самого клитора. Быстрее скажи мне, стану ли я твоей дамой! — Вкрадчивый некогда голос просительницы сделался властным.
В отличие от Анадиль у Перизады не было гладко выбрито между ног. Орхан уставился на складки вульвы, не совсем понимая, что именно хочет найти. Ему почудилось, будто он вглядывается в вещие уста. Казалось, они невнятным шепотом велят ему приблизиться. В полуобморочном состоянии он неожиданно для себя действительно придвинулся ближе. Он уже решил было, что эти странные уста и в самом деле имеют право ему приказывать. Но тут, в самый последний момент, ему вспомнилось предупреждение визиря о том, что нельзя позволять гадюке ужинать в «Таверне парфюмеров», и он отпрянул.
— Зачем ты это сделал, глупец? — В голосе Перизады прозвучали визгливые нотки. — Я хочу узнать свою судьбу. Правда, я и без того знаю, что мне суждено стать твоей дамой.
Орхан, ничего не ответив, встал на колени и уставился на груди и бедра Перизады. Анадиль он запомнил девушкой, чья плоть была молодой и здоровой, хотя и в некотором смысле безжизненной. Однако мягкое, массивное тело Перизады было совсем не таким. Оно, казалось, делилось с Орханом воспоминаниями о прожитой жизни — о великом множестве съеденных яств, просиженных ковров, соблазненных мужчин, — и потому было безмерно желанным. Орхан должен был немедленно ею овладеть, как бы сильно ни пришлось жалеть об этом впоследствии. (Он был совершенно уверен, что пожалеет.) Вновь он придвинулся к ней и положил руку ей на бедро.
— Что ты делаешь?! — Она тщетно попыталась снова натянуть платье на ляжки.
— Я хочу тебя, Перизада.
— Такого не должно было случиться!
— Такова твоя судьба, — отрезал Орхан.
В конечном счете вместо гадюки в дверь «Таверны парфюмеров» протиснулся одноглазый мужчина. Орхан тяжело навалился на прачку, нимало не беспокоясь о том, что причиняет ей боль. Перизада лежала с каменным лицом, обливаясь потом. Она ни разу не шевельнулась, чтобы ему помочь, но тело ее сотрясалось от его тычков, как наполненный водой матрас. Перизада неслышно плакала. Покоряться она не хотела, но в конце концов покорилась, а в последний миг обхватила Орхана руками и крепко стиснула в объятиях.
Орхан долго лежал на ней, целуя ее и слизывая с ее щек слезы. Когда же он наконец скатился с нее и, поворочавшись, улегся рядом, его мгновенно одолела послекоитусная дремота. Проснулся он, испугавшись таинственного и страшного сна, в котором у него на лице примостилось нечто неподвижное и тяжелое — быть может, некое исполинское существо, — мешавшее ему дышать. Потом он осознал, что это не сон и что у него на лице в самом деле сидит Перизада. Он с трудом услышал, как она мурлычет от удовольствия. Собравшись с силами, он сбросил ее с себя и столкнул на пол. Однако, хотя с инкубом он разделался быстро, своевольная гадюка все-таки успела еще разок выпить в «Таверне парфюмеров».
Так и не одернув задранного выше бедер платья, Перизада вновь опустилась на колени у ног Орхана, однако в ее покорности сквозило самодовольство.
— Теперь, когда ты стал испытывать влечение ко мне, я знаю, что ты простишь Анадиль и сделаешь меня своей дамой.
— Ошибаешься, ведьма! Ты разделишь ее участь! — И, закутавшись в свой халат, Орхан стремглав выбежал из беседки.
Глава четвертая
Попугай в клетке
Небо стало уже темно-синим и продолжало темнеть. Стоявший за дверью беседки немой, завидев выходящего Орхана, указал на тропинку, дав понять, что тот должен идти по ней. По обеим сторонам посыпанной гравием тропинки стояли лакированные и шелковые ширмы, увенчанные факелами. Пока Орхан шел, причитания Перизады у него за спиной делались все слабее, и вскоре он услышал журчание воды, а еще дальше — женские голоса и удары в бубен. Стало уже прохладнее, и наступивший вечер выпустил на волю незнакомые запахи. Орхан шел медленно, ожидая подвоха в каждом звуке и каждом движении, ибо уже сознавал, что райские кущи, средь которых он идет, отравлены блудом. Наконец ряды ширм закончились, и он вышел на большую круглую площадку, окаймленную чинарами и кипарисами. В центре был пересохший фонтан, а на его украшенном скульптурами бордюре сидела тщедушная фигурка.
