Андрей Матвеев - Жизнь с призраками
Я решил налить себе чая и перекурить. В отличие от тех же Аэропортовых, жизнь моя полна и мистики, и эзотерики: тени и призраки — от них ведь мне не сбежать. Но все эти перерождения есть не что иное, как сказки для убогих, в этом я убежден, хотя дальнейший текст письма подействовал на меня, как укол в самое сердце.
«Мы помним день и месяц твоего рождения, поэтому быстренько ввели их в нужные графы. И что оказалось? Ты живешь всего вторую жизнь, это не странно, хотя твое постоянное пребывание в депрессивном состоянии несколько противоречит этому, ощущение, что ты сейчас чуть ли не в последней своей, двенадцатой реинкарнации, у буддистов, конечно, их число бесконечно, но мы ведь не буддисты…»
Аэропортовы точно не буддисты, да и я тоже.
«Так что ключ к пониманию твоего состояния надо искать в ином, и может, тебе стоит об этом крепко подумать. Дело в месте твоего рождения и в том, кем ты был».
Я был белым медведем в Арктике. Или пингвином в Антарктиде. Или…
«А был ты турком. Не удивляйся. Ты был турком и жил в первой половине шестнадцатого века на западном побережье Османской империи. Более того, ты занимался географическими исследованиями на побережье и описывал острова, понятно, что сейчас ты смеешься, но хотя бы не ржешь так, как это делал Аэропортов, прочитав про то, что был храмовым танцовщиком, хорошо еще, что не танцовщицей…»
Я не смеялся. Мне было обидно. На самом деле, у тех же Аэропортовых в прошлой жизни было что-то приличное, что не стыдно вспомнить. Один — танцовщик в храме, другая так вообще бушмен, может, даже вождь племени, бесстрашный охотник на львов. А я — турок.
Географ. Исследователь островов и побережья.
И всего лишь в шестнадцатом веке, это с одна тысяча пятисотого по одна тысяча шестисотый год. Если в первой половине, то примерно до одна тысяча пятьсот пятидесятого. Мертвое для меня время, с которым ничего не ассоциируется. Я даже плохо помню, что в нашей-то истории было тогда, а тут Османская империя.
«Но ты не смейся, можешь сам сходить на сайт, вот тебе ссылка… Вдруг обнаружишь что-нибудь еще. А лучше приходи к нам в выходные, я буду готовить курицу в фольге, а вы с Аэропортовым сможете ее съесть.
Клава».Я щелкнул на ссылку.
Сайт так и назывался: «Кем ты был в прошлой жизни».
Аэропортовы правильно описали всю последовательность действий. Я вновь турок, вновь живу в первой половине шестнадцатого века и опять занимаюсь какими-то исследованиями на западном побережье Османской империи. Ничего нового, за исключением одного: я даже улыбаться не начал, а стал вдруг думать о том, что все это может означать.
Если бы не процитированная Клавой фраза о том, что бывают такие уникумы, которые застревают между перерождениями, то я бы отнесся ко всему этому бреду, как Веня, начал бы если и не ржать, то смеяться, а потом забыл как о чем-то совершенно незначительном.
Но в этой фразе была правда. По крайней мере, в отношении меня. Недаром вся моя жизнь сложилась таким образом, что я никогда и нигде не чувствую себя дома. У меня его просто нет. И даже вся история с призраком матери — что это, как не подтверждение вышесказанному.
У бездомных нет дома. Они мотаются в пространстве и во времени, чужаки, иные, пытаются найти себя, но не могут, и какая разница, сколько им лет, десять, двадцать, тридцать, сорок…
Недаром Лера иногда называла меня пришельцем. Как-то раз на Новый год я даже решил устроить ей сюрприз, купил в магазине розыгрышей костюм зеленого человечка и напялил на себя, да так и вышел к гостям в двенадцать часов, под бой курантов.
Гости смеялись, у Леры в глазах были слезы.
Это был наш последний Новый год вместе.
Вскоре она ушла, костюм до сих пор валяется где-то в кладовке вместе со старыми кроссовками, удочкой без лески и курткой, в которой я выводил гулять своего пса.
Можно найти его сейчас, отряхнуть от пыли, надеть и ходить в таком виде по квартире, развлекая незримых духов, которыми она полна. Только за последние годы я раздался вширь, вряд ли смогу напялить его не порвав. И потом, если надеть голову, то будет сложно сидеть за компьютером, помню, что там были очень неудобные прорези для глаз, мало что видно, плохой обзор, так, чтобы повеселить подвыпившую компанию, но духи не пьют, им и так весело.
Малоазиатское побережье Османской империи…
Побережье и острова.
У бездомных нет дома…
Голова кружится, мне хочется лечь. Включить телевизор, позвонить кому-нибудь. Набрать номер того же Влада или Аэропортовых. Или, скажем, выловить из закоулков памяти давно покрывшийся пылью номер П. Интересно, что поделывала она последние два года? С того момента, как мы расстались? Вопрос риторический, жила и живет, все мы живем, только вот кто и какой жизнью…
Нормальные люди в Турцию не ездят. Так считается у нас на работе. Европа, Америка, Юго-Восточная Азия. Есть такое слово «престижно». Иногда говорят иначе: «пафосно». Пафосные люди едут в пафосные места, а в Турции отдыхают лохи и гопники. При мне так совсем недавно говорила секретарша начальника, болтая с кем-то по телефону. Мол, что ты, дорогая, какая Турция, я была на Бали, там все так круто, причем с несколькими «у», вот так: кр-у-у-уто!
Я терпеть не могу эту девицу, хотя ничего плохого она мне не сделала, как и я ей. И мне все равно, спит она с начальником или нет. Но она меня раздражает. Какой-то идиотской самоуверенностью и постоянной боевой раскраской, будто она тоже заблудилась между двумя мирами и никак не может забыть, что в прошлом своем перерождении была индейским воином из племени навахо, а может, могикан. Тем самым, последним из них, роман о котором я читал в совсем уж далеком детстве. Ночью, под одеялом, подсвечивая себе дешевым китайским фонариком.
Мне надо бы опять сесть к компьютеру и загрузить карту. Найти западное побережье Турции и посмотреть, что я там мог исследовать почти пятьсот лет назад. Вдруг что-то кольнет в сердце и я пойму то, что скрыто за дилетантскими вычислениями, по которым один был храмовым танцовщиком, другая охотником на львов, а третий…
5. Красавица и чудовище
Моя бабушка умерла, когда мне было двадцать семь лет.
Случилось это в том самом месяце, начало которого всколыхнуло всю страну очередным бессонным бдением у телевизоров, на чьих экранах одни мои соотечественники убивали других.
Был разгар бабьего лета, Лера еще даже не думала о том, что уйдет от меня, а если эти мысли и приходили ей в голову, то я их не улавливал.
Бабушка болела, она сильно сдала после смерти деда, мать, внезапно как-то опомнившись, приехала и была с ней все это время.
Танки отбыли обратно, телевизионное шоу закончилось, остался привкус крови и чувство отчаяния от того, как все зыбко в стране, где я живу, и что нет никакой гарантии от очередного возвращения империи. Ведь я давно уже, еще с самого малолетства, понял главное: может, и есть те места на земле, где человеческая личность ценна сама по себе, но моей родины это не касается.
Богатые богатели, бедные беднели, шли девяностые c их болезненностью и одновременно надеждой.
Бабушка ничего этого уже не увидела, даже те события начала октября девяносто третьего прошли, как мне сейчас кажется, уже мимо ее затухающего сознания, одурманенного болеутоляющими. Уходила она от пожирающего ее рака и мучилась несказанно. К концу от некогда грузной и полной женщины остался лишь размытый набросок, будто некто долго водил по ее телу резинкой, стирая все, что можно.
Почему я сейчас вспомнил о ней?
Если мать с моим псом призраки, то бабушка скорее добрый дух, давно уже покинувший мое жилище, а если и возвращающийся, то лишь с одной целью: не вести душеспасительные разговоры, не агитировать, как то часто бывало с ней при жизни, за советскую власть, что и означает для меня империю, а просто посмотреть на меня с умилением, будто мне до сих пор еще лет пять-шесть и я сижу под большим круглым столом, что в гостиной, сооружая там крепость из картонных коробок.
Но отнюдь не это вызвало воспоминания. Я пытаюсь заснуть, но бесполезно, в голове крутится словосочетание «красавица и чудовище», откуда оно взялось и что означает?
Отбрасывая параллели с известной сказкой, можно было бы вывести свои. Например, Лера красавица, а я чудовище. Бывшая жена, скорее всего, была бы согласна с таким определением, наверное, я действительно был для нее чудовищем или стал им по прошествии лет. Обратное превращение, не как в канонической истории. Но это лишь один из вариантов, есть и другие.
Мать?
Я предпочел бы обойти это стороной. Краешком поля. Обочиной дороги. Не стоит добавлять к синдрому чужой жизни еще и обсессивный синдром, а то вновь придется идти к Владу и отнимать его время у платных пациентов, ведь с меня денег он не возьмет.
