Наталья Абрамцева - Рассказы и сказки для взрослых
И опять:
— Танюша, я выезжаю! Все в порядке! Они хотели получить, они получили. Я не торговалась… Баба Варя заслужила.
— Выезжаю. Конечно звонила. Хуже бабе Варе, хуже. Танечка, дите. Ну не плачь! Я же не плачу! Я же за рулем! Лучше поищи, чем можно зеркала завесить. Я же сказала: поищи, а не завешивай. Еще нельзя. Ты ела? Ну и зря. Поесть-то надо. А Юлька? Какое умное дите! Так я еду. Загляну к бабе Варе и — домой. Накорми хоть чем-нибудь, кто дома есть. Ну, раз только Наташа, можешь не кормить: не чужая, сама найдет.
…Я б нашла… Но меня и без того тошнит. Дура эмоциональная… И кошку Машу, наверное, тошнит… Я ее сжала зачем-то… И отпустить не могу… Интеллигентка заторможенная… А кошка Маша все понимает. Не убегает. Только придушенно мурлычет.
Около часа прошло. Заскрежетали ворота. Вернулась тетя Роза. Все в том же черном шерстяном платке. Сунула Татьяне продукты и большущий узел, из которого выглядывал кусок чего-то вишневого с бахромой.
— Возьми, Танечка. Кое-что бабушкино. Эта стерва (родственница) уже глаз положила на бабы Варину шаль. Потом в мою сторону:
— Дите, ты здесь? Не души кошку. Я сейчас. — Тетя Роза сунула и мне какой-то сверток. — Ах, баба Варя, баба Варя! Скоро отмучается! — возбуждение тети Розы росло, росло, росло…
— Таня, да не плачь ты, милая! Я же не железная, дите мое!
И уже мне из дому. Как всегда звонко. Да нет же, звонче, резче!!!
— Наталочка, дите! В массажную! Быстро! Может быть, успеем!
В глазах у меня потемнело. Честно говорю, правда, потемнело.
— Наталочка! Дите! В массажную! Быстро! Может быть, успеем!
— Наталочка! Дите! Быстро! Может быть, успеем!
— Быстро! Может быть, успеем!
— Может быть, успеем!!!
«Что — успеем? До чего успеем?! — хотелось крикнуть. — Тетя Роза! Тетя Розочка!!! Остановись! Тетя Роза! Остановись!».
Только я не крикнула… Не каждому можно крикнуть «остановись»… К чему?
Через минуту я была готова и, представьте, мы действительно успели…
Осень 1980-81 гг. Евпатория-Москва.
ФОТОГРАФИЯ В ИГРУШКАХ
Вот и еще одна книжка Давида Германовича. И не стоит говорить о художественных достоинствах его работ. Дни наши, деловые до сумасшествия, жесткие до жестокости, просто нуждаются в произведениях человека, который жил сердцем.
… После смерти Давида, в нашем доме, долгое время было почти физически больно наводить порядок. По простой причине. Среди книг на полках лежал большой конверт с надписью фломастером: «ПИСЬМА ДАВИДА». Лежал он много лет. Постоянно пополнялся. Мы их часто читали и перечитывали.
Смешные, короткие, будто веселые искорки, письма-записки. «Ребята! Разменяйте рубль!» И тут же приклеен вырезанный из газеты рубль.
«Я бы выпил за тебя штоф водки, но меня слегка инфарктнуло…» Это телеграмма из больницы от Давида Германовича в день моего тридцатилетия.
«Как живете, караси? Ничего себе, мерси!» — это тоже из больницы. И вопрос Давида, и ответ его. Написано на… горчичнике. И конечно, не потому, что не было бумаги, просто так смешнее и интереснее.
А вот конверт со штемпелем Южно-Сахалинска. Почему? А просто взял Давид газету, вырезал из нее мою сказку, отправил на Сахалин до востребования, указал обратным мой домашний адрес. Потому и пришло письмо на улицу Черняховского с улицы Черняховского через Сахалин. И просто, и сложно, и запутано, и весело, все, как у Давида!
Конечно же, ни один мой дом получал такие письма — светлячки. Но это были письма все-таки к нам. Когда хочу, перечитываю. Часто…
И еще. В моей комнате стоит пианино, на нем живут игрушки. Белки, кошки, фея, лягушата, судья в парике и мантии, маленький вратарь в маленьких воротах — это почти люди, почти актеры. Они «снимались» в моих диафильмах и мультфильмах. Среди этой компании стоит фотография Давида Германовича. Думаю, очень правильно, что стоит она именно здесь.
Давид Германович многому научил меня, ему нравились мои сказки. А еще он любил бывать в добрых, веселых компаниях. Уверена, он доволен, что фотография его живет среди озорных, легкомысленных существ.
И мне хорошо. Давид всегда рядом, смотрит на меня своими добрыми, мальчишескими глазами.
В годовщину смерти Давида возле его фотографии поставили свечу и две гвоздики. Мне очень хотелось одну выбросить: нельзя, чтобы у Давида Германовича Медведенко было четное количество цветов.
ШТОРЫ
Жила-была темная комната.
Хотя нет. Так начинать сказку нельзя. Темно и грустно. Начнем по-другому.
…Каждое утро, на рассвете вставало солнце. Золотое, веселое, теплое. Даже горячее, но иногда не золотое, а красное или розовое. И обязательно доброе и красивое. Хотя бы одним своим лучом солнце заглядывало в каждое окно каждого дома. Ведь какая бы неприятность ни завелась в комнате, луч солнца все уладит. Солнце ждали. Раздвигали шторы. Лучи скользили по комнате. «Ну? Где что не так? Ясно. У кого-то болит голова». Капля солнечного света незаметно скатилась по лучику в чашку с чаем. Теперь все в порядке.
Так бывало везде, за всеми окнами. Кроме одного.
— Просто голова кругом идет, ума не приложу, что это значит, — очень удивлялось и переживало солнце.
Дело в том, что плотные сине-голубые шторы одного окна не раздвигались никогда, или, по крайней мере, уже давно. Сколько лет — солнце не помнило: у него были прекрасные длинные лучи и не очень хорошая, довольно короткая память. Но, что окно занавешено ПРОСТО ДАВНО, солнце знало и, как ни старалось, не могло объяснить этой странности. Ведь так или иначе кто-нибудь обязательно должен был бы раздвигать по утрам сине-голубые шторы. Но этого не происходило. Нет — и все.
— Ну, не знаю, НЕ ПОНИМАЮ, — раскалялось солнце, — что за шторами? Что это значит? А если нужна моя помощь? Ах! — солнце чуть не заплакало золотыми тягучими прозрачными слезами. — Получается, я не выполняю своих обязанностей. За всю мою, не помню уж сколько миллионнолетнюю жизнь не случалось такого. Ну что же в комнате?
— А вы загляните, — раздался лукавый голос. Золотясь в солнечных лучах, проплывала небольшая пушистая тучка.
— Заглянуть!? Я же говорю — ШТОРЫ.
— А вы, — мягко подсказывала тучка, — в щелочку. Одним лучиком.
— Неприлично подглядывать…
— А если вы нужны?
Солнце не могло не согласиться. Ведь правда — окно, на котором НИКОГДА не раздвигаются шторы — это… это непонятно.
Солнце, осторожно изогнув свой самый тонкий лучик, заглянуло в щелочку между шторами. Яркий золотой лучик нырнул в комнату и сразу немного побледнел и поголубел. Оттого, что шторы, плотные и сине-голубые. Сначала луч зажмурился от темноты. Потом пригляделся, огляделся: обыкновенная пустая темно-голубая комната. Обыкновенная мебель, ковер на полу, красивые обои на стенах и картина. И везде — пыль. Тоже голубоватая. Луч робко скользнул по стене. И замер. Как-то не по себе было ему.
— Эй, — позвал солнечный луч, — здесь кто-нибудь есть? Можно войти?
Захлопали нелегкие мягкие крылья. С картины на спинку кресла слетела сова. Тоже слегка голубоватая. Сова наклонила голову набок, не сердито посмотрела на лучик и сказала глуховато:
— Я здесь есть. И вот она. — Сова кивнула в сторону дивана. — А войти можно. Почему нельзя? Ты ведь не против?
— Не против, — с дивана раздался мягкий-премягкий голос, — располагайтесь, пожалуйста. Только — извините: у нас пыльно. Очень.
Солнечный лучик уже разглядел на диване кошку. Игрушечную кошку из очень мягкой, почему-то малиновой синтетики. Как и все вокруг, искусственный малиновый мех слегка отливал голубизной.
— Спасибо, — лучик был вежливым, — а больше здесь никто не живет? Ну, например, люди?
Сова то ли хмыкнула, то ли ухнула, все так же сидя на спинке кресла. А малиновая кошка бесшумно спрыгнула с дивана, поманила к себе лучик. Ей было приятно держать его на лапке.
— Нет, кажется, — сказала она, — здесь живем мы. Я и сова. А люди… — кошка помолчала. — А мы здесь живем…
— Но, простите, — смущенно замигал солнечный лучик, — ведь вы — игрушка, а сова — нарисованная. А живете будто… живые, настоящие. А, только не обижайтесь, вы, — зашептал лучик, — вы НЕНАСТОЯЩИЕ.
— Настоящие, — вздохнула сова.
Лучик вопросительно посмотрел на кошку.
— Да, — подтвердила мягкая кошка, — раньше я, действительно, была просто красивой игрушкой, а сова была только нарисованной и никогда не слетала со своей нарисованной елки. Во-от… А потом, ну теперь, сейчас, — кошка говорила медленно, явно стараясь избежать точных слов, как показалось лучику, слов о людях, — ну, в общем, — закончила она, — нам пришлось стать настоящими.
— Кто-то обязательно должен быть живым, — кивнула сова.
— А скажите, если можно, — попросил солнечный лучик, — а ваши люди — где они? Люди просто так не исчезают. Да?
