Юрий Карлаш - Мир, который рядом
- Фамилия?
- Соломина Лариса Евгеньевна.
- Пошли.
Меня провели вдоль корпуса, спустили на первый этаж и завели в коридор с несколькими клетками-кабинками для свиданок. Я зашел в одну из них. Помимо стула и полочки с телефоном в ней было огромное окно, за которым я увидел маму.
Я снял трубку телефона:
- Мама, здравствуй, - на моих глазах непроизвольно стали наворачиваться слезы. – Не переживай, мама, все хорошо.
- Да куда уж хорошо? Сынок, не могу больше. Без тебя и не жизнь вовсе. Чем не займусь, все из рук валится. Спать не могу, думаю о тебе. Постоянно плачу. Письмо сажусь писать, листок слезами заливаю. И в голову ничего не лезет, мысли путаются. Когда же это все кончится? Сынок, ты тут не голодный? Как вас кормят-то? Я вот картошечки домашней привезла, сальца, селедочки…
- Мамуль, подожди ты! Как дома-то? Как бабушка? Ты сильно не волнуйся. Раз уж так получилось, значит – судьба. У меня нормально здесь все, парни хорошие, есть с кем общаться. Я за тебя больше волнуюсь – вон худая какая стала, глаза все проплакала. Ты прекращай это дело.
- Хорошо, сыночек, - мама улыбнулась сквозь слезы, - хорошо, я постараюсь. Что ж теперь, переживем как-нибудь. Следователь свидание нам дал, потому что дело твое закрывают и в суд скоро передадут. Говорит, что теперь ему опасаться нечего, вот и разрешил встретиться. Димка приезжал, узнавал, как что произошло. Деньгами помог. Говорит, Олеся твоя потаскухой стала. Все за тебя переживают, приветы передают. Никто не верит, надеются, что все образуется, и тебя отпустят. Я там колбаски еще привезла, чай, сигареты твои любимые. Ты только кушай, сынок, хорошо.
- Ладно, ладно, мама. Я ведь взрослый уже. Все съем, не волнуйся. Уж разберусь как-нибудь.
- Взрослый! Для меня ты всегда ребенок.
- Мамуль, свиданка заканчивается. Если в суд дело передадут, то меня в Москву увезут, в другую тюрьму. Я обязательно напишу, где я нахожусь. Не волнуйся, мы победим.
- Юрочка, сыночек, ну почему ты? Почему дружки твои дома остались? Почему ты их выгораживаешь? Они ведь все на тебя показали! Ненавижу их всех! Хоть бы кто зашел, поинтересовался. Кроме Сережки никого и не было. Вот они друзья-то какие.
- Ладно, разберемся. Все, мамуль, за мной уже идут. Все будет хорошо. Не болей. Я напишу. Все.
Я шел по тюремному продолу с сумками, полными харчей, а перед глазами все стояло заплаканное лицо моей матери. Моей единственной, родной и любимой мамы.
В хате все оживились, увидев меня с подарками:
- О, да тут к Юрку кабанчик[17] забежал! Ох щас чифирнем-то! Да, Юрок?
Я молча положил сумки рядом с дубком, предоставив процесс разгребания дачки Стасу (я ему доверял полностью), а сам завалился на шконарь, чтобы хоть как-то отойти от пережитой встречи.
«Димка приезжал, Олеся блядью стала».
***Димка – мой друг. Их у меня двое, он и Серега. Есть пословица «друг познается в беде» - это про них.
Детство и юность свои я прожил на Севере в городе Печоре республики Коми. Еще со школы дружил я с Димкой и Серегой, мы были, как говорится, не разлей вода. Потом вместе пошли учиться в ПТУ. С Димкой нас сближала любовь к тяжелой музыке. Будучи студентами, мы собрали с ним собственную панк-рок группу «PND». Это был 1994 год. Со временем группа собрала своих поклонников и стала фаворитом печорской рок-сцены. Также нас приглашали и на республиканские концерты. Вот тогда после очередного концерта я познакомился с ней.
Звали ее Олеся. Она была поклонницей нашей группы. Среди ее домашних фотографий я нашел редкие снимки наших выступлений: она посещала все концерты и фотографировала нас. Как-то на одной из пьянок, а в то время они происходили ежедневно, Олеся рассказала мне о себе. Оказалось, что она была сиротой. Мама умерла, папа тоже, потом смерть настигла её деда. Она сидела у меня на коленях, плакала, и рассказывала, как, в течение двух лет потеряла всех своих родных, за исключением семидесятитрехлетней бабушки, на попечении которой она и находилась. Эта девушка мне нравилась еще с первого дня знакомства, и я, пожалев ее, такую хрупкую и беззащитную, предложил жить вместе. Она согласилась. Первое время мы жили с ней душа в душу. Я работал слесарем, она заканчивала школу. Её бабуля была рада за нас, и возлагала большие надежды:
- Вот, Юрка, - говорила она, - золотой ты парень, внучка моя в надежных руках останется, теперь и помирать не страшно.
- Ну зачем Вы так, баба Рая? Вы еще правнуков нянчить будете, рано в могилу-то собираться.
Правнуков бабуля не дождалась. Да и не было их, правнуков то. Похоронили, помянули, и началось то, чего бабушка, царствие ей небесное, никак не хотела бы видеть. Олеся начала чудить: то ей музыка моя не нравится, то друзья.
- Выбирай, - говорит, - или музыка или я!
С каждым днем наши отношения все больше сводились на нет. Как-то по зиме, я пришел домой под градусом. Она закатила мне очередной скандал, и настаивала на том, чтобы я убирался. На улице стояла ночь, было около сорока градусов мороза. На мои уговоры оставить меня до утра она не велась. В меня летели сковородки, скалки, и прочая кухонная утварь. По началу я был спокоен.
- Бля, ну что ты за человек такой? Я посплю в коридоре, а завтра уеду к матери, - я стал ложиться на пол.
- Убирайся сейчас же!!! – на меня вылился двухлитровый кувшин воды. Терпение моё подходило к концу.
- Что ты творишь?! Дай поспать, успокойся, иди лучше отдыхай, все равно психи твои беспонтовы.
- Нет, ты уйдешь сейчас! Ты уже достал меня… пидарас!
Мне пришлось дать ей пощечину.
- Руку на девушку поднял! Бей, бей, еще бей!!! – истерила тварь.
Я ударил еще. А как иначе? По-другому было нельзя. Она заслужила.
На меня завели уголовное дело, и с Олесей мы расстались. Суд приговорил меня к штрафу. Позже она умоляла меня вернуться, но я забил на все и уехал в Москву.
Спустя месяц мне позвонил Дима и сказал, что она живет с другим. В душе я пожелал ей удачи.
«Олеся стала блядью» - мне не жалко ее, мне стыдно перед бабушкой. Получается, что я ее обманул. Прости меня, баба Рая, если в этом есть моя вина.
- Юрок, хорош грузиться! Айда, чифирнем да похаваем. Глянь, какой пацаны стол замутили! Тебя одного ждем.
Отбросив все свои воспоминания, я пошел к пацанам за стол.
«Вот спасибо тебе, мамочка, дай Бог тебе здоровья». И мы дружно стали поглощать наивкуснейшие продукты.
Вскоре меня вывезли на закрытие дела.
- Вот, Юрий, это твое уголовное дело, - следователь положил передо мной толстую папку с бумагами. – Почитай, ознакомься.
Я стал читать. Суть обвинения излагалась следующим образом: якобы я такого-то числа такого-то года в состоянии алкогольного опьянения гулял с приятелями вблизи рядов торгующих палаток. Время было позднее, и мы «стреляли» у редких прохожих сигареты. Я доебался до пьяного мужика и, приняв его за неруся, стал бить руками и ногами. Тут следовало заключение судмедэксперта о нанесенных побоях. Мои приятели в показаниях излагали то, что они пытались меня остановить, но я стал им угрожать физической расправой, после чего они, испугавшись, стали повиноваться мне. Далее говорилось, что я заставил их помочь мне дотащить потерявшего сознание мужика в строящийся дом, который находился в метрах семистах от места избиения. Они повиновались и помогли мне. Дотащив до стройки, они якобы ретировались, но видели, как я, уже будучи один, занес этого дяденьку вглубь дома, и что было дальше, они не знают. Мне же вменялось то, что я, затащив этого клиента в подвал, побил его еще немножко, а потом кинул ему на шею фрагмент железобетонного оконного блока. Ну прямо Рембо какой-то!!
Дело было наполнено кучей всяческих экспертиз и следственных экспериментов, в которых я не участвовал. Оказывается, на моих вещах обнаружили кровь потерпевшего. Стоит оговориться, что вещи эти, изъятые при обыске в моей квартире, я не носил, наверное, года два. Они валялись в шкафу и были мне малы! На фотографиях следственных экспериментов красовался какой-то солдатик примерно моей комплекции, поднимающий деревянную балку.
- И что это за эксперимент такой? – поинтересовался я у следака. – Кто этот солдат и при чем тут эта деревяшка? И почему это идет как доказательство?
- Этот солдат подходит по твоим размерам, возрасту, весу и так далее. Балка – копия железобетонной плиты, которую ты кинул на потерпевшего. Исходя из этих документов видно, что ты был в силах поднять конструкцию такого размера.
- Нормально. А меня нельзя было позвать? И дать мне в руки ту самую плиту, чтобы я попытался ее поднять? При чем тут деревянная балка?
- Если бы мы предложили это сделать тебе, ты не смог бы отнестись к этому объективно и сказал бы, что она тяжелая, и ты не можешь ее поднять. А деревянная она, потому что сам фрагмент оконного блока куда-то исчез с места преступления. Думаю, это твоих рук дело. Вот мы его и заменили.
