Кэндзи Маруяма - Течение лета
— Он тебя подменит! — крикнул я Накагаве со скалы.
— Да? Спасибо.
— Да ладно, — сказал я. — В следующий раз пойдешь сам.
— Хорошо.
Накагава забросил на скалу одежду, залез сам и уселся на камень в одних плавках. Капли воды стекали с его тела и тут же высыхали.
— Слушай, Накагава, — сказал Хорибэ, — ты задумывался когда-нибудь, что это за публика?
— …Убийцы.
— Вот именно. Мы ведь тех, кто не виноват, не наказываем. А эти убивают людей, че-ло-ве-ков, понял? Живых людей. Ты был когда-нибудь на месте убийства?
— Нет…
— Брось, Хорибэ, — сказал я. — У каждого бывает хреновое настроение.
— Конечно бывает. Работа у нас такая. Ты учти, что этот, завтрашний, даже ребенка не пожалел. Взял за ноги да и выбросил со второго этажа на бетонную мостовую. Ребенка, понял?
— Они не люди, — сказал я. — Только выглядят как люди. Вот, например, когда пускают в серийное производство какой-нибудь сложный агрегат, в отдельных экземплярах обязательно будет брак. Что с такими делают? Выбраковывают и выбрасывают. То же и с людьми. Брак никому не нужен.
Накагава открыл рот и хотел что-то сказать, но промолчал.
— И хватит об этом, — добавил я, чувствуя, что не в меру разболтался.
— Так или иначе, завтра подежурю я, — сказал Хорибэ.
— Еще будем удить?
— Давай.
— Послушайте… — начал Накагава, но Хорибэ прервал его:
— Все, поговорили.
До захода солнца мы наловили еще несколько десятков рыб. Тех, что покрупнее, мы потрошили, промывали и нанизывали сквозь жабры на бамбуковый прут.
К остановке мы подошли, как раз чтобы успеть на последний автобус.
IVПонедельник. Тучи с утра заволокли небо. Похоже, собирался дождь.
Когда я проснулся, завтрак уже был готов. Дети еще спали. Я вспомнил, что за ночь несколько раз просыпался. Перед таким дежурством это со мной бывало всегда.
Я пошел на кухню умываться и бриться. Пальцы пропахли рыбой, и, сколько я их ни мыл, запах не отставал.
Жена дала мне свежевыстиранные брюки и рубашку.
— Дождь будет, — сказала она, когда я сел завтракать.
— Угу.
— Ты чего?
— Ничего.
— А почему такой мрачный?
— Такой же, как всегда.
— Устал на рыбалке?
— Нет, я хорошо выспался.
— Поешь еще немного.
— Нет, хватит. Дай чаю.
— Пойдешь завтра?
— Куда?
— На море.
— А, пойду.
— Правда?
— Я же обещал.
— Я, пожалуй, дома останусь.
— Идем с нами.
— Да? Но я же в положении, — сказала жена, кладя руку на выпятившийся живот.
— Ну и что? Тебе полезно иногда бывать на солнце.
— Ты думаешь?
— Ну конечно. И ребенку полезно.
— Тогда я тоже пойду.
— Вот и хорошо, — сказал я. — Да и трудно мне будет одному с чертенятами управляться.
— Верно. Надо будет еды захватить.
— Пива купи. В маленьких бутылках.
— С собой возьмешь?
— Угу.
— Ой, как все-таки здорово!
— Да, первый раз искупаешься в этом году. — Допив чай, я надел брюки и рубашку. Накрахмаленная ткань приятно холодила кожу.
— Ну, я пошел.
— Может, зонтик возьмешь? — спросила жена, высунувшись за дверь и глядя в небо.
— Не надо. Тут близко. Если и польет, то ненадолго.
— Ну ладно, счастливо.
— Ага.
Небо почернело, стало темно, как вечером. В соседних домах еще спали.
Когда я подошел к тюрьме, в ворота въехал, светя фарами, фургон с новыми заключенными.
— Привет.
— Рановато вы сегодня.
— Да, рано.
— Значит, сегодня?.. — спросил толстый охранник из-за застекленного окошка.
Не отвечая, я прошел мимо. «Ай-ай-ай», — сказал охранник мне вслед. Я обернулся и увидел, что он улыбается, странно кривя рот.
Я молча прошел через ворота и зашагал по аллее. В рубашке с короткими рукавами было холодновато.
Выйдя на спортплощадку, я увидел впереди Хорибэ. Провыла сирена. Сразу в нескольких корпусах раздались свистки и шум. Я бегом догнал Хорибэ.
— Привет, — сказал он, обернувшись.
— Давай-ка поспешим.
Мы быстрым шагом пересекли спортплощадку и вошли в проход, сделанный в насыпи. Дорожка, ведущая к экзекуционному корпусу, была посыпана белым песком, на котором остались аккуратные следы от метелки.
Мы с Хорибэ прошли в комнату охранников и стали готовиться.
— Сейчас ливанет, — сказал Хорибэ, стряхивая пепел с сигареты и глядя на небо в щель между шторами.
— Давно дождя не было.
— Да, как назло.
— Лучше бы в такой день не работать.
— Точно, — ответил Хорибэ.
— Закончить бы поскорее.
Открылась дверь, и вошел бригадир. Сегодня он тоже оделся во все чистое, но вид у него, как всегда, был немного комичный.
— Что с Накагавой? — спросил он у меня, увидев Хорибэ.
— Поменялись.
— Да? Ну ладно.
Бригадир дал нам новые белоснежные перчатки и смотрел, как мы их натягивали. Они были еще теснее, чем обычно.
— Как там этот? — спросил Хорибэ у бригадира.
— «Этот»? Сегодня он у нас так называется? — с серьезным видом переспросил бригадир и улыбнулся. У него еще были и другие дела, и он поспешно вышел.
— Похоже, наш приятель тут буянил, — сказал Хорибэ.
— Похоже.
Продолжая собираться, мы поглядывали в окно и говорили о рыбалке.
— Полило.
Крупные капли застучали по стеклу, стекая струйками вниз. В комнате трижды прозвенел звонок. Мы вышли в коридор.
— Счастливо потрудиться, — приветствовала нас ночная смена.
— Как этот? — спросил я.
Ночной дежурный, криво улыбаясь, сказал, что заключенный всю ночь рыдал.
— Надо было перевести его в другую камеру, — сказал Хорибэ.
— Да я просил бригадира, а он говорит, и так сойдет.
— Почему?
— Боялся, что этот станет брыкаться, еще травму получит, и казнь могут отложить.
— Это верно, — сказал Хорибэ. — Остальные, поди, не спали?
— Куда там! Этот закатил концерт. Вешайте, кричал, меня скорее.
— Да-а, дела, — сказал я.
— А, пустяки. Подумаешь, в дверь ломился. Все равно из камеры никуда не денешься.
Охранник потер красные от бессонной ночи глаза и отпер ключом решетчатую дверь, перегораживающую коридор. Было тихо. Лишь изредка раздавались шаги часовых. Раньше в такие минугы мне казалось, что все камеры вдруг разом вымерли. Но это было давно, теперь такие дурацкие мысли мне в голову не приходили.
Раньше камеры в этом корпусе были грязные, набитые битком, а дежурить приходилось по три раза в месяц. Теперь охранников стало больше, а число смертников сократилось.
По крыше барабанил дождь.
— Ну и льет! Пропала моя форма, — сказал Хорибэ, показывая на недавно полученные новые брюки.
— И моя. Только из чистки.
— Что им стоит построить крытую галерею к тому корпусу?
— Ага, мы б тогда не мокли, — сказал я; перед глазами у меня возникла аккуратно выметенная белая дорожка метров в пятьдесят длиной, ведущая к экзекуционному корпусу. Прозвучала вторая сирена, извещая о времени завтрака для заключенных обычного режима. Послышался шум шагов, и в коридоре появилась группа людей. Впереди шел долговязый директор тюрьмы, чуть сзади и сбоку от него виднелось плечо бригадира. За ними — три чиновника, в том числе тот, что вел протокол, когда этот бросился на Накагаву. Замыкал шествие священник. Он был раза в два крупнее любого из нас и одет в черную рясу, так что вид имел весьма внушительный. Хорибэ терпеть не мог этого здоровенного неряшливого дядьку. У меня его жирная физиономия тоже не вызывала симпатии.
Священник, поняв по белым перчаткам, что дежурим сегодня мы, улыбнулся нам слабой, женственной улыбкой.
— У, брюхан, — пробормотал Хорибэ, скривившись.
— Тихо ты!
Этот поп служил у нас уже пятый год, продержавшись гораздо дольше, чем кто-либо из его предшественников, и не было случая, чтобы он пропустил хоть одну казнь.
Все вошедшие расселись на специально для них выставленных стульях. В день казни все смертники настороже, и в камерах тишина — ни шороха, ни звука.
Дождь лил все сильнее. Бригадир обратил на это внимание директора. Тот, выдвинув вперед свою и без того выпяченную челюсть, отрицательно покачал головой.
В течение следующих тридцати минут никто не произнес ни слова. Мы с Хорибэ не сводили глаз с камеры приговоренного, а вся эта компания так и сидела на стульях без движения.
Длинная стрелка электронных часов коснулась цифры 12. Свистка не было, просто бригадир снизу махнул нам с Хорибэ рукой. Все тут же встали, а священник раскрыл Библию и стал читать нараспев. Молодой охранник, держа на вытянутых руках деревянный ящичек, где лежал белый хлопчатобумажный саван, поднялся по лестнице к нам. Я выбрал из связки ключ и остановился перед дверью камеры. Бормотание священника приблизилось. Директор встал за спиной у Хорибэ, чиновники окружили нас с боков, а поп вышел вперед. Я вставил ключ в скважину и осторожно стал открывать дверь, но она громко заскрипела. Хорибэ толкнул ее, и мы заглянули внутрь. В нос ударил специфический камерный запах. Через оконную решетку было видно, как льет дождь.
