Луис Леанте - Знай, что я люблю тебя
Когда доктор Камбра заступала на обычное суточное дежурство 31 декабря, она и подумать не могла, что эта ночь, знаменующая начало нового века, приведет к таким значительным событиям в ее жизни. И уж тем более не знала, что все происходящее заставит ее принять решение, к которому она вовсе не считала себя готовой.
Вообще-то в этот день в ее графике не было дежурства, но она поменялась с коллегой. Слишком уж тяжелой и безрадостной ей казалась перспектива впервые в жизни встречать Новый год одной в пустом доме. В последние месяцы Монтсе вообще находила тысячу причин, чтобы набрать себе дежурств на выходные дни. И, уж конечно, так было и в эту особенную ночь, ночь наступления нового века. Отделение «Скорой помощи» больницы св. Креста и св. Павла готовилось встретить наступающий вечер во всеоружии. Мало у кого из персонала еще теплилась слабая надежда поспать хоть два-три часа. Но, как ни странно, после полуночи поток больных схлынул, а те, что прибывали, были гораздо менее тяжелыми, чем обычно.
Мучаясь бездельем, доктор Камбра бродила по больнице из одного места в другое, пытаясь хоть чем-то себя занять. Она зашла в аптеку, перебрала марлевые повязки в шкафу, убедилась, что пузырьки с сывороткой расставлены именно так, как она просила. Каждый раз, проходя через приемную, где был включен телевизор, она опускала голову и мурлыкала что-то себе под нос, чтобы не вспоминать о своем горе. Она боялась, что может в любой момент расклеиться при коллегах, как в тот раз, когда она вдруг разревелась в середине осмотра. Испуганный санитар тогда метался в ужасе, не зная, кого спасать, то ли впавшего в истерику врача, то ли старушку, задыхающуюся от того, что ребро сдавило ей легкие. Стоило доктору Камбра услышать свое имя по громкой связи, она спешила с головой погрузиться в работу, лишь бы забыть обо всем остальном. Иногда какой-нибудь ординатор или интерн с лохматой шевелюрой и орлиным носом напоминал ей Альберто, все еще остававшегося ее мужем. Но сейчас, впервые за долгие месяцы, она обрела способность улыбаться. Она даже могла представить себе его готовящим ужин для своей новой пассии, врача-рентгенолога, ухоженной женщины, не вылезающей из тренажерного зала и салона красоты. И это Альберто — мужчина, который в жизни не приготовил даже яичницы и никогда не открывал кухонные ящики, если только ему не нужен был штопор. Да, он изменился — в последнюю их встречу ей показалось, что она заметила седые пряди у него на висках. Еще она представляла себе, как он танцует танец живота и скачет вокруг стола, подобно аборигену из джунглей, развлекая свою драгоценную любовницу-рентгенолога. Чувства, которые будил в ней Альберто, постепенно трансформировались в злую иронию, доходящую до сарказма. Она и представить себе не могла, что человек, который с самой молодости составлял смысл всей ее жизни, за какие-то несчастные десять месяцев превратится в самого жалкого, пустого, фальшивого сукина сына. Монтсе с огромным трудом воскрешала в памяти лицо мужа в тот день, когда они познакомились и он катал ее на шикарном «мерседесе» — белоснежном, блестящем и совершенном, как и его водитель. Молодой перспективный хирург, взлетающий по карьерной лестнице как метеор, умный, красивый, соблазнительный. Доктор Камбра не могла вышвырнуть из своей головы образ мужа, того, каким он стал после двадцати лет брака, способным волочиться за молоденькой докторшей-рентгенологом. И, когда она встретилась в коридоре с доктором Карнеро, дежурным анестезиологом, на лице ее все еще играла саркастическая улыбка. Подруги заговорщицки перемигнулись.
— Впервые вижу, чтобы кто-нибудь радовался дежурству в новогоднюю ночь, — на ходу бросила доктор Карнеро.
— Ну кто-то же должен быть первым, правда?
По громкой связи передали, что требуется немедленное присутствие доктора Камбра. Прежде чем сообщение договорили до конца, она уже была в приемной.
— В четвертой палате девушка двадцати лет с переломами конечностей. Разбилась на мотоцикле.
Монтсе почувствовала, как горячая кровь разливается по ее жилам. Сердце забилось сильнее, все тело охватил жар. Она направилась в бокс, который ей указали. Там она обнаружила очень бледную девушку, рядом с которой находились медсестра и санитар. Как только доктор Камбра увидела ее испуганное беспомощное лицо, она почувствовала предательскую дрожь в коленях. Она постаралась собраться.
— Кто снял с нее шлем? — деловито спросила она.
— Ее привезли без шлема. Возможно, она вообще ехала без него.
Монтсе приподняла веко девушки и при помощи маленького фонарика проверила реакцию зрачков на свет. Она взяла больную за руку и с силой сжала ее. Другая рука лежала на простыне словно мертвая, она вся была покрыта ссадинами. Потом начала осторожно ощупывать грудную клетку, плечи, живот, поясницу, каждый раз спрашивая: «Так больно? А так?» Девушка стонала, но отрицательно мотала головой.
— Ну хорошо, расскажи мне, что произошло.
Девушка начала бормотать что-то, но слова лились бессвязным потоком.
— Ты хочешь спать? — спросила врач. — Не отключайся, говори со мной. Расскажи все, что помнишь.
Пока девушка пыталась собраться с силами, медсестра начала мерить ей давление.
— Ей нужно сделать томографию.
Санитар кивнул. Больная не переставала говорить что-то, и с каждой фразой речь ее становилась все более осмысленной.
— Давление сто восемьдесят на сто десять.
— Сколько тебе лет? — спросила врач.
— Девятнадцать… Меня дома ждут к ужину.
Доктор Камбра задержала дыхание и отвела взгляд. Возможно, именно эти слова произнесла ее дочь шесть месяцев назад, когда врач «скорой помощи» задал ей тот же вопрос. Девятнадцать. Столько ей исполнилось в марте. Пока больную готовили, чтобы отвезти на томографию, Монтсе вышла из бокса. Смерть дочери не должна влиять на ее работу, но она никак не могла заставить себя от нее отстраниться. Так же, как и этой несчастной, ей было девятнадцать лет, и она так же мчалась на мотоцикле, повесив шлем на локоть. И ее так же ждала мама к ужину. Конечно, с сообщением о смерти позвонили отцу. В больнице имя Альберто было всем известно. Они даже взяли на себя труд связаться с похоронным агентом — его карточка лежала на стойке в приемной в числе наиболее важных. Она не знала, что разозлило ее больше — то, что ей позвонили спустя так много времени после смерти дочери, или то, что выкинул муж, глухим и твердым голосом сообщивший ей страшную новость. Он явился в ее дом в сопровождении своей красавицы рентгенолога, будто присутствие любовницы было ему необходимо, чтобы доказать свою смелость.
Когда доктор Карнеро встретила ее через час в ординаторской, на лице Монтсе уже не было улыбки, ее сменила растерянность. Подруга, поняла она, вот-вот снова провалится в бездну отчаяния, из которой с таким трудом выбралась.
— Кофе?
Доктор Камбра кивнула головой, соглашаясь. Ей было уютно в окружении людей, нравилось отвлекаться от тягостных мыслей, говорить на посторонние темы.
— Как ребенок?
Анестезиолог посмотрела на нее своими раскосыми глазами и попыталась улыбнуться.
— Хорошо, просто прекрасно. А ты… как ты? Недавно ходила по коридору с улыбкой, а сейчас…
— Да все нормально. Просто не всегда удается держать в узде свои мысли.
— Это со всеми случается, Монтсе. Ты же не считаешь себя какой-то не такой из-за этого.
— Ни из-за этого, ни из-за чего другого, Белен. Я считаю себя самым неособенным человеком на земле.
Белен постаралась не придавать значения последнему высказыванию подруги. Она точно знала, что ни слова, ни советы не способны лечить такие раны — только время.
— Послушай, Монтсе, — сказала анестезиолог. — Что ты делаешь завтра?
— Да ничего особенного — смотрю прыжки с трамплина, конкурс бальных танцев и толстею, не испытывая никаких угрызений совести.
— Думаю, ты могла бы прийти к нам на обед. Матиас привез из деревни треску. Твою любимую.
— Запеченная треска на Новый год?! А как же традиционная индюшка с рисом, которую он так здорово готовит?
— Знаешь, ты отстала от жизни!
Дверь ординаторской открылась, и на пороге появился интерн в перчатках и висящей под подбородком маске.
— Монтсе, ты нам нужна.
Доктор Камбра поднялась, оставив на столе остывающий кофе, к которому она так и не притронулась.
— Договорились, — сказала она, перед тем как выйти, — завтра у тебя. Если хочешь, запишу для тебя прыжки с трамплина.
— Нет, спасибо, я посмотрю в прямом эфире. Сыну нравится.
Между одиннадцатью и серединой ночи в отделении «Скорой помощи» для персонала обычно наступало затишье. Кто перекусывал в кафе, кто неспешно наслаждался деликатесами, принесенными из дома. Это был худший момент ночного дежурства, и доктор Камбра должна была его пережить.
![Юлия Чеснокова - Биение сердца [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
