Юрий Коротков - В ритме «бугги»
— Чарли?.. — спросил изумленный Мэлс.
— Charley Parker, yes, — кивнул тот. — More drive, guy!
Он щелкнул пальцами, задавая ритм. Вступив одновременно, они играли, глядя друг на друга смеющимися глазами, потом Чарли прервался, требовательно указал на Мэлса — и тот выдал сложное соло. Паркер подмигнул и показал большой палец…
Хлопнула дверь, вошел Ким. Опустив голову, не глядя на Мэлса, он обошел негра и положил скрипичный футляр на свой стол. Чарли отступил на шаг и растаял в воздухе.
— Ким… — Мэлс заглянул через плечо брату. Тот отвернулся. Мэлс зашел с другой стороны — Ким снова повернулся к нему спиной.
Мэлс силком развернул его к себе: под глазом у Кима набухал огромный синяк, под носом темнела запекшаяся кровь.
— Кто? — спросил Мэлс. — Ким, скажи, кто это?..
Тот молча вырвался.
— А ну, пойдем! — Мэлс схватил его за руку и потащил к двери.
Ким отскочил.
— У всех братья как братья, только у меня — стиляга! — сквозь слезы крикнул он срывающимся голосом, упал на кровать и заплакал.
Нолик деловито прошел мимо стиляг в одну сторону, потом в другую, остановился за спиной у Фреда. Тот протянул ему зажатую между пальцев купюру:
— За всех.
— «Таганская»-кольцевая, восемнадцать тридцать. Больше двух не собираться… — сообщил Нолик манекену в витрине и направился к следующей компании.
К половине седьмого стиляги попарно заняли исходные позиции по обеим сторонам улицы. Мэлс с футляром в руке стоял рядом с Бобом, поглядывал на Полли, которая поодаль беспечно щебетала с Бетси.
Нолик, не оглядываясь, целеустремленно прошествовал мимо. Стиляги, соблюдая дистанцию, двинулись за ним…
На сцене в клубе, на фоне могучих колхозниц, обнимающих налитые снопы в бескрайнем поле, играл джаз. Стиляги танцевали.
Мэлс стоял под сценой со своим саксом, вполголоса повторял мелодию, которую вел самовлюбленный слащавый саксофонист, цепко приглядываясь к работе его пальцев. Тот недовольно покосился на него раз, другой, наконец сбился с ритма и оборвал музыку.
Стиляги недовольно загудели.
— Слушай, чувак, ты меня достал! — заорал он. — Хочешь, иди сюда, лабай вместо меня! Ну? — он подмигнул в зал, предлагая вместе повеселиться. — Давай! А я покурю пока!
Весь зал уставился на Мэлса.
— Давай, Мэл! Не дрейфь! — крикнул вдруг Фред.
— Давай! — подхватили свои.
Мэлс неуверенно вышел на сцену. Саксофонист широко развел руками, показывая, что не несет никакой ответственности за происходящее, отошел на край сцены и демонстративно вытащил папиросы. Нолик за кулисами в ужасе схватился за голову.
Мэлс оглядел обращенные к нему лица. Полли напряженно смотрела на него, прижав к губам сложенные ладони.
— «Чаттануга», — обернувшись, сказал Мэлс музыкантам. Щелкнул пальцами и заиграл.
Полли облегченно улыбнулась. Через минуту танцевал весь зал. Саксофонист забеспокоился, погасил папиросу:
— Ну все… все, давай, чувак, заканчивай!.. — подтолкнул он Мэлса.
Тот закончил победным соло и спустился в зал. Стиляги заорали, захлопали, бросились обнимать его. Мэлс улыбался, жал руки налево и направо, целовался с девчонками. Нашел глазами Полли — та, отвернувшись, кокетничала с каким-то парнем, положив руку ему на плечо…
Мэлс отошел к стене и закурил.
— Ну ты дал ему утереться!.. — в восторге сказал Боб. — Слушай, Фред завтра процесс на хате устраивает!
— Процесс? — не понял Мэлс.
— Процесс — это то, что ведет к результату, — поучительно сказал Боб. — По законам классической философии процесс есть развернутый во времени результат, а результат, соответственно, есть квинтэссенция процесса… Возьмем вина, батонов…
— На закуску?
— Дремучий ты человек, Мэл! — вздохнул Боб. — Начнем с тычинок и пестиков. Девушки интересующего нас возраста подразделяются на несколько категорий. Есть настоящие чувихи — их мало. Среди чувих есть барухи — те, кто бараются с нашими. Их еще меньше. Есть румяные батоны. Вон, с Фредом, — указал он на двух действительно румяных, строго одетых девочек, завороженно глядящих на Фреда. — Это те, что вокруг вертятся. Стильно одеться мама не разрешает, но очень интересно. Есть жлобихи — это понятно. Есть рубцы, есть мочалки…
— А Польза — кто? — спросил Мэлс.
— Польза — это Польза, — развел руками Боб.
Брусницын-старший — седой, вальяжный — вышел с женой из подъезда высотки. Фред вынес следом две громадные сумки с провиантом, погрузил в «паккард».
— Федя, сиди занимайся, — сказала мать. — Не забывай, что скоро экзамены. И нажимай на английский!
— Хорошо, мам, — Фред как примерный мальчик чмокнул ее в щеку и предупредительно распахнул дверцу машины.
— Федор, — вполголоса уточнил отец. — Когда будешь нажимать на английский — постарайся делать это не так громко, как в прошлый раз…
Брусницын сел за руль, и машина отъехала. Фред помахал вслед рукой. В то самое мгновение, когда «паккард» скрылся за углом, с другой стороны с радостным гоготом вывалилась толпа чуваков и чувих с вином и закусками.
— Здрасьте, дядь Петь! — хором приветствовали они укоризненно качающего головой вахтера и топоча, как стадо бизонов, рванули вверх по лестнице.
В огромной пятикомнатной квартире Брусницыных было тесно. В гостиной крутился проигрыватель. Зеленый Капитал бродил от компании к компании, шарахаясь от танцующих пар. Фред танцевал с «румяным батоном», нашептывая ей что-то на ухо. Та смотрела на него, восторженно разинув рот, готовая внимать каждому слову. Дрын, расставив на крышке рояля бокалы с вином, стучал по ним палочками, как на ксилофоне. Прислушался к фальшивому звуку, добавил вина из бутылки, оставшееся вылил в себя.
Мэлс курил на диване. Рядом Боб, держа на просвет пластинку, увлеченно объяснял скучающей Бетси:
— Очень интересный случай: вывих челюсти. Видишь, сустав вышел? Обычно бывает, если кто-то слишком широко зевнул или, например, хотел откусить сразу половину яблока. Тут надо руку больному вот так в рот засунуть… — показал Боб. — Тебе интересно?
— Очень, — вздохнула Бетси.
— И потом чуть вниз и на себя. Главное — руку успеть выдернуть, чтобы больной не откусил…
Фред снял пластинку, сунул ее в руку Бобу, а «вывих челюсти» поставил на проигрыватель.
— А тут абсцесс в хрящевой ткани… — начал Боб.
Бетси обреченно закатила глаза.
Начался медленный танец. Фред, продолжая шептаться с хихикающим «батоном», мимоходом выключил верхний свет. Раздались возмущенные девичьи голоса.
— Граждане, проявляйте сознательность, экономьте электроэнергию! — строго сказал Фред. — Кому приспичило почитать, прошу в ванную!
Вошла Полли и с ходу налетела на проигрыватель. Игла со скрежетом сползла по пластинке.
— Ой… — сказала она.
— По-ольза! — хором откликнулись все, разводя руками.
— Я нечаянно. Темно же…
Мэлс и Полли одновременно склонились над проигрывателем, стукнулись лбами и засмеялись, глядя друг на друга. Мэлс поставил иглу на пластинку — и вернулся на прежнее место, проклиная себя за нерешительность. Полли присела рядом с Капиталом, погладила его по морщинистому лбу.
Фред между тем дотанцевал с «батоном» до двери комнаты.
— …покажу одну вещь — ты даже не представляешь… — уловил Мэлс последние слова, и дверь за ними закрылась.
Мэлс проводил их глазами. Допил бокал и решительно встал. Заглянул в одну комнату — дверь тут же захлопнулась, едва не сбив его с ног, в другую — из темноты высунулся чей-то кулак.
Полли искоса, сдерживая улыбку, наблюдала за его маневрами.
Мэлс открыл дальнюю комнату, включил свет, лихорадочно огляделся, повертел в руках какую-то статуэтку, обшарил глазами стены. Наконец направился к Полли. Притормозил около Дрына, взял самый большой бокал из его «ксилофона», выпил и подошел к ней.
— Полли… Можно тебя на минуту?..
— Зачем? — подняла она глаза.
— Хочешь, покажу одну вещь… ты не представляешь…
Они вошли в комнату.
— Вот! — Мэлс торжественно распахнул штору и указал на окно, за которым ползли далеко внизу через мост огоньки машин и светились звезды Кремля. — Красиво, правда?
