Уильям Голдинг - Двойной язык
Мой отец указал на другое кресло. Я села в него довольно неуклюже, если сказать правду. Мой страх, казалось, вихрился вокруг меня. Отец прочистил горло.
– Ионид Писистратид великодушно предложил нам выход из наших… как бы мне их назвать?
– Ваших затруднений, – пробормотал Ионид. – Ваших временных затруднений. Или я говорю как ростовщик?
– Наших затруднений, – сказал мой отец. – Вот именно. Он сделал нам предложение, касающееся тебя. Он намерен взять тебя в подопечные храма.
Наступило молчание. Мой отец посмотрел на меня, затем на мою мать, затем на Ионида, затем снова на меня.
– Разве ты не можешь что-нибудь сказать?
Но я не привыкла говорить хоть что-нибудь. Мне, если я верно помню поговорку, вол на язык наступил. Наконец ему за меня ответил Ионид:
– Полагаю, старый друг, будет лучше предоставить это мне.
Он приподнялся на ложе, слегка повернулся, вскинул ноги и опустил их на пол. Он сидел на краешке ложа, будто девушка! Никогда не забуду этой минуты. Я могла бы засмеяться, но не засмеялась. Однако по меньшей мере было странно видеть мужчину, сидящего напротив меня. Да, странно, однако менее страшно.
– Вот что произошло, Ариека. После всех этих треволнений… Я хочу сказать, после… ну, тебя ведь зовут «маленькая варварка», верно? – так что я могу употребить варварское слово, которое почерпнул во время моих путешествий, и сказать, что после утреннего shemozzle [3] твои родители оказались… считают, что оказались, в безвыходном положении. Теперь, когда ты решила отказать этому юноше, и, поверь, я совершенно с тобой согласен, мне открылась возможность предложить то, что я собирался предложить, прежде чем услышал, что ты избираешь брачные узы. Видишь ли, я, в сущности, довольно важная персона.
Мой отец засмеялся:
– Очень важная персона.
– Вам виднее, старый друг. Очень хорошо. Во всяком случае, важная персона в том смысле, что мне дано решать, подходит ли девушка для служения в дельфском святилище.
– Не воображай лишнего! – перебил мой отец. – Ты будешь подметать полы.
– Это представляет мое предложение в довольно-таки сером свете, тебе не кажется? Видишь ли, моя дорогая, в Дельфах при храме есть коллегия жрецов, божественно учрежденная, которая всем там управляет, если ты меня понимаешь. Она же решает, кто достоин состоять в услужении у бога, пусть и на самой низшей и смиренной ступени. Ты, конечно, слышала про Пифию, а вернее, мне следовало бы сказать «Пифий». Эти почтенные госпожи священны и божественны, и их устами вещает бог (тут мои родители и Ионид сотворили священное знамение), но нас они прямо не касаются. В конце-то концов, – и он снова улыбнулся, – у нас есть рабы для выполнения того, что я могу назвать «черной работой»!
– Ты должна почитать себя счастливицей, моя милая, – сказал мой отец. – Не воображай, будто ты обошлась нам ни во что.
– Храм, – пробормотал Ионид, – не благотворительное учреждение. Он должен, если мне дозволено так выразиться, платить и оплачивать. Твой отец Антикрат, сын Антикрата, и я заключили соглашение от имени твоей семьи и храма. Твое приданое будет хранить храм. В случае твоей смерти… нам приходится упоминать о подобных вещах при обсуждении юридических документов… в случае твоей смерти оно навечно становится собственностью храма. Буде ты пожелаешь выйти замуж, храм вернет тебе всю сумму, но сохранит проценты.
– Ион, старый друг, нам следует назвать ей сумму, ты не думаешь?
– Я убежден, что благородную девушку вроде Ариеки подобные житейские мелочи не интересуют. Я бы сказал, Ариека – мне кажется, тебе, знаешь ли, следует опустить руки, а не скрещивать их на груди! Так-то лучше. Видишь ли, опека храма над тобой, в сущности, сводится к следующему: я тебя как бы удочеряю и буду нести за тебя всю ответственность. Ты не против? Сможешь ли ты вынести, как тебе кажется? Я буду нести ответственность за обучение тебя твоим обязанностям и – о Небеса! – за еще очень многое. Надеюсь, мы будем друзьями.
Я услышала, как рядом со мной моя мать зашевелилась. И поняла по ее голосу, что она дошла до точки кипения – она прямо-таки прошипела:
– Да скажи что-нибудь!
Но слова, вырвавшиеся из моего рта, были чистым удивлением, и только:
– П-почему я?
Мой отец ответил без промедления и мрачно:
– Потому что мы заплатили кучу…
– Старый друг! По-моему, мы уже почти все сказали. Остался вопрос: как скоро девушка сможет уложить вещи и приехать? У нее есть служанка, я полагаю? Ты пришлешь ее в приличном экипаже? Мы ведь должны заботиться о доброй славе храма! Что до твоего вопроса, Ариека, так мы полагаем после услышанного нами, что в тебе могут быть латентные, то есть непробужденные способности, не очень – посмею ли сказать? – обычные; не предмет для гордости, уверяю тебя, однако которые нам… но достаточно. Все объяснится само собой.
– Где она будет жить?
– О, у нас есть удобные помещения, старый друг. Храм обширен, ты знаешь. Все эти души! А так как я случайно попечитель…
– Она может почитать себя счастливой, – сухо сказал мой отец. – Что-нибудь еще?
– Мы назначим нашего представителя для заключения соглашения, а ты, полагаю, назначишь своего. Но она может приехать и раньше. У нас ведь нет разногласий? Все просто и открыто.
– Она нам здесь больше не нужна.
– Надеюсь, ты хочешь сказать, что все улажено, к ее удовлетворению? Любой другой смысл…
Моя мать встала, а потому встала и я. Она сказала:
– Ионид Писистратид, я благодарю тебя.
Мой отец почтил меня суровым взглядом.
– Ну, девочка, ты так ничего и не скажешь?
– Досточтимый отец…
– Иониду, имел я в виду.
Но опять мои слова оказались не теми и лишенными смысла:
– Этот чудесный день…
Когда я в последний раз взглянула на Ионида, он не улыбался, он громко хохотал, что с ним случалось редко.
Моя мать прямо-таки вытолкнула меня из комнаты.
II
Последний зимний снег на широкой главе Парнаса; где-то там, в глубокой долине у колен горы, были Дельфы, центр земли.
Меня пробудили от тревожного забытья на заре. Мне снились путаные сны, а в те дни я придавала большое значение снам, хотя теперь по большей части оставляю их без внимания. Каждый день мы избавляем наше тело от мусора. Думаю, что во сне с его видениями мы тщимся избавить от мусора наш рассудок. Не то чтобы я думала так в те дни. Разумеется, нет. Я просто осознавала с легкой брезгливостью, что люди, подчиняющие свои поступки снам, пытаются ходить по воде, как посуху. Тот день начался, как обычно, с первым проблеском зари. Не успела я одеться и закутаться в плащ, как мой отец призвал меня к себе. Когда я поклонилась, спрятав обе руки, он достал мешочек из мягкой кожи и отдал мне. При этом моя рука коснулась его руки, и я стремительно ее отдернула. Голосом, который для него был очень добрым, он сказал, что это не важно.
– Твоя мать сказала мне, что ты прошла очищение. Можешь поцеловать мне руку.
И я поцеловала ее с новым поклоном.
– Открой мешочек.
Тех, кто принадлежит к более поздним поколениям – а возможно, и тех, кто принадлежит к нашему поколению, но к сословиям ниже нашего, – наверное, удивит, что я не знала, что это такое. Они были круглые, золотые и с головой бога, Александра Великого. Я не увидела ни булавок, ни застежек, чтобы их можно было приколоть к одежде.
– Тебе нечего сказать?
– Досточтимый отец, что это такое?
Наступило молчание, потом он захохотал:
– Во всяком случае, никто не посмеет сказать, будто ты не получила хорошего воспитания! Храни их понадежнее. «Досточтимый отец, что это такое?» Знаешь историю про молодую жену, которая не жаловалась на вонючее дыхание своего мужа, так как думала, что оно такое у всех мужчин? Менандр сотворил бы из этого комедию. Можешь идти. А что они такое, спроси у Ионида. Он тебе скажет – и ему будет чем поразвлечь сотрапезников за обедом.
Он махнул, чтобы я ушла, и вернулся к своим счетам. Ну, я хотя бы знала, что такое они.
– Благодарю тебя, досточтимый отец. Прощай.
Я ждала, что он скажет что-нибудь, но он только буркнул себе под нос и махнул, чтобы я уходила. Моя мать уже ждала меня.
– Все готово. Идем.
Наша повозка стояла у дверей с моими сундучками и Хлоей, очень даже хорошенькой и с почти не прикрытым лицом, но я ничего не сказала. Однако мой алчный умишко прикидывал, не разрешит ли Ионид продать ее. Он был уже здесь и ждал, а его конюх держал его лошадь. Тут моя мать положила руку мне на плечо, откинула мой шарф и поцеловала меня в щеку.
– Будь хорошей девочкой, если сумеешь. Со временем люди забудут.
Вот это, наконец, заставило меня заплакать. И я плакала, когда Ионид подсадил меня в повозку, и, плача, слышала распоряжения и увидела, как группа всадников повернула к воротам. Внушительная процессия, чтобы сопровождать подметальщицу. Ну да, Ионид был важной персоной. Мы проехали через внешний двор, проехали Большие Ворота.
