Дина Калиновская - О суббота!
А гусеница тем временем доползла уже до верхнего ряда каменной кладки — Саул Исаакович не упускал ее из виду. Он вдруг загорелся желанием немедленно отправиться в Казахстан.
«Изумительный край! Юрт, — допускал он, — нет, но люди те же! Приятные люди, особой красоты лица, особой легкости фигуры!»
Он ясно вспомнил четырех старух в черных платьях и мягоньких сапожках. Они сидели возле теплой стены большой юрты и белые платки обвязывали их лбы, и так красиво свисал от виска вдоль щеки длинный угол. Все четыре были сухощавы и сидели на корточках бесподобно гибко, как девочки. Они смотрели мимо эвакуированных, только что прибывших, и разговаривали между собой. Эвакуированные ждали кого-то, и ожидание затянулось. Старухи не понимали языка и ничего не предлагали купить. Но мальчик, годовалый мальчик слез с чемодана и приковылял на кривых ножках к их стройным коленям. Тогда было принесено молоко в мисках, лепешки и масло, а денег старушки брать не захотели. Правда, вначале они удостоверились: обрезан ли мальчик. Оказался — обрезан.
— Киргиз на казаха похож?
— Киргиз?
— Ну, ты своего сразу узнаешь? Не перепутаешь с киргизом или, к примеру, с монголом?
— Я? — Симбек захохотал, даже запрокинул на спину круглую голову. — Как я спутаю?
Киргиз — какой? А монгол — какой? А казах какой!..
Что-то все-таки помнил Саул Исаакович, что-то касающееся войны и военной славы казахов, что полезно было бы знать скуластенькому, но что именно — вспомнить не мог и злился на себя. А надо было бы показать, считал он, что старый человек, живущий далеко от Казахстана, знает о казахском народе нечто такое, о чем молодой человек и понятия, может быть, не имеет.
— Уверяю тебя, — сказал Саул Исаакович, так ничего и не вспомнив, кроме юрты и старух, — сейчас будет кошмарный дождь. Мне кажется, нам пора идти.
И Саул Исаакович сделал шаг и поднялся на высокий порог арочного проема. Симбек немедленно и беспрекословно послушался, трогательно поплелся за ним, подгребая тапочками. Вдруг остановился.
— Что там?
На внешнем рейде недалеко от маяка качался перископ.
— Подводная лодка, ничего особенного, — голосом недовольной няньки заворчал Саул Исаакович. — Идем, уже капает.
Но лодка всплывала. Парень просто застыл.
— Ох, промокнем.
Лодка всплывала медленно. С еле заметной постепенностью плешь вокруг перископа вырастала в длинную покатую спину. «28». На весь порт ослепительно сверкнул ее белоснежный номер.
«Зачем она всплывала, чтобы сразу же с той же медленностью опять погрузиться в только ей доступную пучину?» — озадачился Саул Исаакович.
«Ах, Боже мой, Боже мой! О панфиловцах! О двадцати восьми героях-панфиловцах я доложен был сказать! Что за память! Что за несчастная голова! Там было много казахов, погибших за Москву!» — стучал себя по лбу Саул Исаакович, когда дома стащил насквозь промокший пиджак и включил радио: «Мой дух не изнемог в огне противоречий…» Читали стихи Брюсова.
ДОЛГОЖДАННЫЙ
День Гришиного приезда объявил себя сам. У Мони не было никаких новых сведений или уточнений. Но месяц ожидания убывал, и вот пришел день, пришло утро дня, и Моня без колебаний обозначил — сегодня.
Он налил в тонкие промытые стаканы воды из крана, расставил их по комнате — на столе, на телевизоре, на полке. Повесил у двери необходимые подтяжки.
— Сегодня приезжает Гриша и будет здесь, — возвестил он.
В стаканах сверкали серебряные ободки, играло радио. Клара сидела молчаливо. В два часа пообедали, но посуду Моня мыть не стал — накрыл опрокинутым тазиком. Он сидел у пустого стола и представлял, как все произойдет.
Потускнела вода в стакане, померкли ободки. Включили телевизор и смотрели его допоздна, а когда легли, долго делали друг перед другом вид, что заснули. Не выдержала Клара:
— Как ты думаешь, твой брат придет завтра?
— Спи, откуда я знаю!..
Моня не ошибся, он не мог ошибиться. Гриша прибыл. Но первый день праздника Мария Исааковна решила оставить себе. Получив телеграмму, она заперлась дома, чтобы ни с кем не говорить и не проговориться. Сегодня Гриша принадлежал ей.
Весь месяц его письмо лежало на столе и освещало комнату голубым светом. Мария Исааковна то читала его опять, то плакала, едва взглянув на помятый конверт. Весь месяц в голову лезли совершенно детские глупости. Она представляла, например, какие расстояния и страны лежат между нею и Гришей, и города в странах, и поля, засеянные и заброшенные, и леса, светлые и непроходимые, и болота непролазные, и деревни, и виноградники, и океан. И если бы Гриша шел к ней, думала она, по всем дорогам и тропинкам, то на путь и ушли бы годы разлуки. И воображала его идущим с котомкой по лесу и через мостик, и по пыли, и под дождем.
И вот она приехала в аэропорт встречать Гришу.
Солнце стояло высоко и свободно. Кажется, они обнялись. Кажется, он спросил о здоровье. Кажется, она ответила таким же вопросом. Потом оказалось, что, кроме нее, Гришу встречают из туристского бюро. Машина «Интуриста» отвезла их в город.
БЛЮЗ «ПОД ТИХИМ ДОЖДЕМ»
— Манечка, Марусинька, красавица моя! Душа всей жизни моей! Вот, смотри, мы встретились, а? Стариками, черт возьми, но увиделись все же! Постой, постой минуту, я посмотрю на тебя!..
— В шестьдесят девять лет трудно оставаться красивой, Гришенька…
— Во-первых, тебе гораздо меньше, а? Во-вторых, мне скоро семьдесят, но я, по-моему, стал гораздо красивее, нет? Раньше у меня были рыжие волосы, а теперь их нет, и я могу считать себя брюнетом! Ну, как я, на твой взгляд?
— Такой же…
— И я говорю! Ты для меня тоже навсегда гимназисточка в зеленом платье! Я смотрю на твою седую стрижку, а вижу каштановую косу — она мне снилась иногда. Тебе к лицу было все зеленое… Хочешь посмотреть, что я тебе привез? А? Нравится? У тебя ведь не могло быть изумрудов? Твой муж покупал тебе изумруды? Скажи мне, что нет, иначе я расстроюсь!
— Ты сумасшедший, Гриша! Зачем мне драгоценности?!
— Что значит — зачем?! Будешь носить! Вся моя юность была сплошной мечтой: усыпать тебя изумрудами, а ты говоришь — зачем! Сколько дел я натворил, чтобы подарить тебе когда-нибудь изумруды!
— Разве можно такие вещи провозить через границу, Гриша?
— Чепуха!
— Ты порядочный хулиган, Гриша!
— Я привез не такую, как ты думаешь, безделушку. Уверяю тебя, такая брошь — настоящая вещь, ты должна знать. У себя, там, я мог иметь за нее два модных автомобиля, помни на всякий случай.
— Ты меня пугаешь, мне не нужна такая дорогая вещь… Как я объясню дочери такой ценный подарок?
— Ну в чем дело! Объяснишь! Объяснишь, если нужно объяснять, очень просто. Расскажешь, как я приезжал из Турции, как я искал тебя в нашей Кодыме. Расскажешь ей, как вместо тебя я нашел там банду, так? Как они бросили меня в колодец, как я вылезал оттуда, как по шпалам тащился к тебе пешком в Одессу, потому что была Гражданская война и поезда не ходили. Скажи ей, как ты лечила мое разорванное плечо, как ты кормила меня на свои маленькие деньги. Почему ты не уехала со мной, Маруся? Как ты могла не поверить, что я действительно смогу усыпать тебя драгоценностями?.. Ведь я подавал надежды, у меня и тогда уже была голова, а? Что ты молчишь?
— Ничего, ничего. Я приготовила обед, давай обедать.
— Нет! Манечка, мы идем в ресторан. Ты знаешь, какой ресторан хороший?
Как же так получилось, трудно было поверить, что рядом с мужчиной она шла не по делу, шла в ресторан, и он, ее мужчина, прилетел к ней через океан в самолете и подарил изумрудную брошь необыкновенной ценности.
В ресторане было малолюдно и музыка еще не играла. Они сели и стали смотреть друг на друга, улыбками подбадривая один другого, как бы говоря: «Да, да, да, что поделаешь, это мы…»
— Кому ты сказала, что я еду?
— Всем.
— Почему они не встречали? Боятся ГПУ?
— Какое ГПУ! Ты как из деревни приехал. Моня, Гришенька, совсем старик, он еле ходит, твой брат. Что же он, потащится в такую даль? Зюня был бы счастлив увидеться с тобой, но он должен посоветоваться с сыном… Саулу я просто ничего не сказала, то есть сказала, но… он бы не дал нам поговорить. Как ты жил, Гриша?
— Я видел свет, моя Манечка, я видел свет! Я был в Италии, я был в Голландии, меня можно было встретить на улицах Лондона!
— Что ты там делал?
— Везде много дел, моя Манечка! В Италии я смотрел древности, в Лондоне покупал старинные монеты (я нумизмат, у меня известная коллекция!), в Голландии, если не удивишься, во время войны покупал евреев. Немцам было интересно заработать доллары!.. Но это не интересно, это всем известно, история. Последней я купил молодую женщину с грудной девочкой, эту девочку не так давно венчали, я был на свадьбе. А двух детей, двух умирающих лягушат мой связной (мне помогали голландские рыбаки) дал мне бесплатно. И теперь у меня, Манечка, взрослый сын и взрослая дочь.
